Сюрприз в рыжем портфеле (сборник) - Борис Егоров

Думаете, двойка? Ни-ни! Я ещё сколько хочешь про эту битву могу рассказывать. Правда, был у нас один преподаватель, который мог поставить двойку, но я к нему де ходил. Вот был формалист! Буквоед какой-то! «Назовите дату… Вспомните фамилию… Покажите на карте…»

А теперь что же будет, если эти автоматические экзаменаторы станут применять? Я не за себя беспокоюсь — за сына. Он, у меня парень развитой, а всё это как раз против развитых. А мне-то что…

Впрочем, как это — что? А вдруг автоматы-контролёры и дальше пойдут? Из институтов — в общественные организации? И будут ставить двойки, например, лекторам?

Как тогда работать? Мне, допустим. Я тоже лекции читаю. На самые разные темы. И всегда стараюсь развить мысль, довести до сознания.

Как-то недавно звонят, говорят:

«Есть заявка на тему: «Береги родную — природу». Согласитесь?»

Я говорю:

«Другой бы спорил, а я — пожалуйста».

И очень успешно прочитал. И в зале никто не спал. У меня никогда не спят, смеются даже, оживление такое в зале, потому как я остроумное сказать люблю, пословицу привести.

«Природу надо беречь, она ведь нам родная. Её любить надо, как любят мать, сестру или тёшу. Покорять, как… Но о покорении я потом скажу. И ещё природу надо наблюдать. В оба! Ведь в ней чёрт знает что происходит. Посмотрите, нынешнее лето ни на что не похоже: холодно, как в январе. Недаром в народе появилась пословица: «Готовь сани летом…» А почему, я вас спрошу, холодно? Разница тем-пе-ра-тур. Циклоны и антициклоны — они тоже влияют. Есть ещё циклотроны и синхрофазотроны. Пояснять не буду, люди все культурные, сами поймёте, Вот когда всё это перемешается, то и выходит, что не знаешь, куда ехать в отпуск — в Мурманск или в Сочи. А почему так получается? Плохо мы бережём родную природу…»

А теперь о той же машине. Разве позволит она развить мысль? Нет. Ей опять подавай факты, цифры. Чего доброго, ещё и цитаты за тобой станет проверять. Ты, например, скажешь из Некрасова: «Погиб поэт, невольник чести…» А машину эту неправильно настроили, и она начинает тебя забивать своим противным голосом. Мол, это не Некрасов. А кому лучше знать: мне или ей?

А если на собрании эту машину установить, где я делаю доклад о выполнении обязательств за текущий месяц?… Она мне что — как студенту, будет задавать разные вопросы: «Сколько сделано?», «Сколько не сделано?», «Почему отставание?», «Чем помочь?», «Кто виноват?», «Отвечай коротко, в двух словах»?

А я в двух словах не привык. Это несерьёзно. Я делаю доклад как полагается:

«Товарищи, за прошедший месяц наша промартель добилась известных успехов. Феодализм канул в тёмное прошлое, на смену ему пришёл капитализм, который загнил и вот-вот должен рухнуть. Мировая экономика развивается, и на фоне её экономика нашей промартели выглядит как капля в океане. Так что если на нашем складе чего-то не хватает, то это не так заметно…»

Мой сосед Митюков, конечно, не согласен со мной. Он безответственно заявляет, что я, мол, люблю болтать и, прежде чем сказать одну нужную фразу, скажу десять ненужных. А я ему говорю:

— Митюков, ты думаешь как-то неправильно. Ты но только меня обвиняешь. Если я тебе не нравлюсь, то я такой не один.

И тут я его подловил. Знаете как? Взял сегодняшний номер областной газеты и прочитал ему первую заметку, какая на глаза попалась. Вот она:

«Широко и привольно раскинулась, наша великая река Волга, мать русских рек, главная водная магистраль. Днём и ночью водные просторы её бороздят сотни пароходов, барж, катеров. Лад водной гладью слышна деловитая перекличка гудков. Экипажи судов горячо соревнуются за то, чтобы скорее доставить грузы в порты назначения. Для этого они выпускают стенные газеты, проводят собрания, заседания и совещания. Вчера в порту нашего города бросила якорь самоходная баржа «Бахча». Она доставила сюда очередную партию арбузов».

А ведь газету подписывал редактор. Он знал, что подписывает. Теперь представьте, если на его месте была бы эта самая машина. Она бы в этой заметке ничего не оставила, кроме арбузов.

Нет, не считайте меня консерватором. Не говорите, что я, мол, против техники и так далее. Я, наоборот, за её развитие. Но что я хочу сказать: если вы придумали машину, которая задаёт студентам вопросы, придумайте и такую, которая бы отвечала! Одна спрашивает, другая отвечает. И лекции пусть читает, и доклады делает. И прошу, чтобы в мою работу она не вмешивалась. Или я, или она!

1961

КАК ОЖИВЛЯЛИ ЖУРНАЛ

Журналы существуют для того, чтобы их время от времени оживляли. Это непреложная истина. Если кто— либо попытается пренебречь ею, потом будет горько и безутешно раскаиваться. А оживлять всё равно придётся.

Так или иначе, но настанет скорбный момент, когда редактор, допустим, товарищ Смуров, позовёт к себе ответственного секретаря, предположим, товарища Гнедого, и скажет, мрачно глядя в чернильницу:

— Вот что, Гнедой, нас плохо читают. Журнал-то лежит… Не берут. Что-то делать надо…

Секретарь застенчиво потупит очи и зальётся багровой краской стыда. Реплику редактора он принимает непосредственно в свой адрес. По должности он привык отвечать за всё и всех. Ему стыдно за редакцию, которая выпускает малоаппетитный журнал, и стыдно за читателей, которые ведут себя несколько бестактно.

Собеседники горестно молчат и смотрят в окно. За окном кипит жизнь. Но до страниц журнала она почему-то не доходит. Или доходит, но уже утратив температуру кипения. Чуть тёпленькой, в охлаждённом виде.

Молчание прерывает редактор:

— Я часа на три-четыре уезжаю: жену в поликлинику везу. А вы на пять вечера назначьте совещание. Журнал надо оживлять.

В назначенное время в пустынном редакторском кабинете сидит только один-единствеиный человек — молодая литсотрудница Савраскина. Ей нельзя опаздывать на совещания: у неё ещё не окончился испытательный срок.

Потом приходит завотделом писем и массовой работы Отцовский. Он тоже старается неукоснительно соблюдать дисциплину: ему скоро на пенсию.

В коридоре настойчиво и неотвязно звучит трель электрического звонка. Это курьер, который сегодня заменяет секретаря-машинистку, напоминает остальным сотрудникам: «Все наверх!»

Через минуту в кабинет вваливается целая толпа: завотделом очерков Нинель Сорока, художник-оформитель Тёр-Овезов, озабоченный Гнедой.

Последним, прикрыв за собою дверь, входит заместитель редактора Кормилицын. Это ветеран журнала. Будучи много лет заместителем, он пережил шесть редакторов. Причём снимала их по странному и, более того, роковому совпадению всегда в то время, когда Кормилицын находился в дальней командировке. А ездил он, кстати, не очень часто… Но как-то сердце ему, видно, подсказывало, когда надо ставить штамп на командировочное удостоверение. Отбушуют бури. Кончат работать комиссии. Придёт новый редактор, и вот из Горной Шории возвращается Кормилицын:

— Здравствуйте. Я ваш зам. Будем трудиться сообща.

Сейчас Кормилицын рассеянно листает последний номер журнала. Гнедой, по желая терять времени, с ожесточением правит рукопись…

«Самого» ещё нет, он задерживается, и в конце стола совещаний одиноко стынет чай, принесённый для Смурова заботливым курьером.

В ожидании «главного» собравшиеся ведут приглушённые беседы. Шёпотом. Как на гражданской панихиде. Никто не рискует нарушить священную тишину этого кабинета.

Но вот появляется Смуров, и атмосфера мгновенно приобретает деловой, творческий накал.

— До чего договорились? — спрашивает он, на ходу снимая пальто,

— Ждём вас.

— Зря. Почему без меня не начали?

Гнедой неопределённо пожимает плечами. Он отлично знает, что в отсутствие Смурова говорить бесполезно.

— Вот что, товарищи, — обращается Смуров к сотрудникам. — Нас плохо читают. Журнал лежит в киосках. Не берут. Вернее, мало берут. Надо его оживлять. Послушаем ваши предложения.

Первым начинает Отцовский. Он всегда начинает первым, независимо от степени готовности. Отцовский — активист совещаний.

— Занимательного, скажу прямо, не хватает на наших страницах, — говорит он. — Интересного нет. А в жизни столько, между прочим, всякого происходит… Э-э-э. Вот на днях читал где-то: в контору леспромхоза во время совещания забежал волк. Поднялась паника, председатель с колокольчиком залез в шкаф. Но нашёлся мужественный человек, который…

— А может, волк правильно поступил? — перебивает Отцовского Нинель Сорока. — Всё-таки одним совещанием меньше. Работать надо, а не заседать.

Нинель Сорока предлагает перепечатать эту заметку и дать ей заголовок: «Я волком бы выгрыз бюрократизм…» По кабинету прокатывается лёгкий смешок.

— Товарищ Сорока, — призывает к порядку Смуров, — вы очень любите острить на собраниях, а очерки у вас скучные. Направьте свой юмор на пользу журнала.