Черные тузы - Андрей Троицкий

– Может, она и вправду мстит всему миру, – пожал плечами Росляков. – Только способ мести какой-то странный, неординарный способ. Додуматься до такого надо, дойти.

– М-да, тут ты прав, эта баба до такого не додумается, не допетрит, – Крошкин, утомленный долгими рассуждениями, вытянул ноги под столом и расслабил узел галстука. – Скорее всего, она очень любит самою себя, а в детях видит свое продолжение. Женский эгоизм, клинический случай. Это мое мнение. Но ты завтра разбирайся сам, ищи изюминку.

Когда Росляков, наконец, занял место в «Жигулях» рядом с фотокорреспондентом Женей Малышем, рассветные сумерки растворились в розовом свете восходящего над Москвой солнца, а утренний морозец обещал смениться долгой оттепелью. Росляков, разомлевший в салоне автомобиля, зазевал во весь рот. Малыш, приклеив сигарету к нижней губе, с мрачным видом сопел, выпуская дым носом.

– Я вчера с матерью этой по телефону переговорил, – сказал Малыш. – Очень приятная женщина. Зовут её Любовь Анатольевна. Оказывается, у неё муж умер два года назад. Теперь вот одна с детьми валандается. Тяжело ей.

– Всем тяжело, – зевнул Росляков.

– Ничего, такой репортаж сделаем, редактор закачается, – обнадежил Малыш. – Могу тебе даже заголовок подбросить: «Любовь приходит к нам внезапно». Это чтобы её имя как-то обыграть. Празднично и с настроением.

– Вчера мне Крошкин уже заголовок подбросил: «Я детородная машина». Что-то в этом роде.

– Дурак твой Крошкин. И как ты только с ним работаешь? Все от него стонут. А в газете он держится только потому, что имеет влиятельных собутыльников на самом верху.

…Квартира многодетной матери находилась в новом доме на городской окраине. На последнем этаже хозяйка пропустила гостей вперед и тут же пояснила.

– У нас две квартиры на одном этаже.

Из комнаты вышел грустный мальчик лет семи с перевязанной рукой, вежливо поздоровался с незнакомыми мужчинами и заперся в туалете. Побродив по пустоватым комнатам, Малыш, вдруг погрустневший, попросил показать ему и вторую квартиру.

– Сейчас, – Любовь Анатольевна достала ключи из кармана пальто и увела фотокорреспондента за собой.

Росляков, неотступно сопровождаемый вышедшим из туалета грустным мальчиком, тоже побродил по квартире, осматривая пустые углы.

– А что у тебя с рукой? – спросил он ребенка и показал пальцем на забинтованное предплечье.

– Пустяки, – сказал грустный мальчик, уголки его губ опустились, казалось, он вот-вот расплачется. – Сломал я руку.

– Заживет, – успокоил Росляков. – Я тоже как-то сломал руку, то есть мне её сломали. Но она быстро зажила.

– Конечно, заживет, – согласился мальчик, сел на полированный стул возле окна и уставился куда-то в небо.

Не зная чем себя занять, Росляков заложил руки за спину и отправился на кухню. Мальчик поднялся со стула и пошел следом за ним.

– Ты чего за мной все ходишь? – Росляков остановился посередине прихожей и уничтожающим взглядом сверху вниз посмотрел на прилипчивого мальчика.

– А что, нельзя? – мальчик погладил здоровой рукой больную. – Просто так хожу.

– А как же ты руку-то сломал? – поинтересовался Росляков, не зная, о чем бы ещё спросить ребенка.

– Упал, – мальчик вытер нос кулаком и пошел обратно в комнату.

Росляков, войдя на кухню, уселся на табурет, повел носом, но не почувствовал никаких запахов съестного, пахло свежей краской и обойным клеем. Положив перед собой на стол блокнот, он перевернул несколько исписанных страниц, прочитал вопросы к многодетной матери, выдуманные и записанные накануне, и решил, что все эти вопросы, вчера казавшиеся не лишенными смысла, даже умными, на самом деле не выдерживают критики, вообще никуда не годятся. Кончиком шариковой ручки Росляков почесал за ухом, поднял глаза и увидел в дверях чем-то озабоченного Малыша.

– Нечего тут снимать, – сказал Малыш. – Сплошная пустота, как в космосе. И дети, как назло, кто в саду, кто в школе. Но я кое-что придумал. Подожду, когда дети вернуться, и сделаю такой снимок: счастливая семья отдыхает у телевизора.

– Правильно, где же им ещё отдыхать, – кивнул Росляков. – Не за границей же. Только у телевизора.

– А чтобы комната смотрелась обжитой, – продолжил мысль Малыш, – сделаем небольшой фотомонтаж. Смонтируем ковер на стене, какой-нибудь приличный шкаф и люстру приличную. А то висит под потолком какой-то стеклянный плафон, как в общественном сортире.

– Можешь и телевизор другой смонтировать, – посоветовал Росляков. – А то у них совсем дохлый.

– Телевизор в кадр не войдет, – ответил Малыш. – Разве что самый краешек.

– Тогда можешь по-другому свой снимок построить, – Росляков на секунду задумался. – Счастливая семья собирается вечером вместе и отдыхает, слушая радио. Все сидят рядком и наслаждаются. Хороший снимок получится. Или так: по очереди разговаривают по телефону – и отдыхают.

– Радио – это не современно, – отверг предложение Малыш. – А пока…

Он вернулся в прихожую и привел на кухню Любовь Анатольевну, на ходу объясняя ей свою новую задумку.

– Давайте так, вы станете мыть окна, – с жаром говорил Малыш. – Будто бы вы радуетесь весне, солнцу и всему такому, в смысле, пробуждению природы. И готовитесь к этому пробуждению. Моете окна, будто бы весну встречаете. Тряпочка, ведро у вас имеются? Вот и чудесно. Сейчас вы будете встречать весну.

– Рано ещё окна-то мыть, конец февраля только, – попыталась слабо возразить Любовь Анатольевна. – И заклеены у меня окна.

– На снимке не будет видно, что конец февраля и окна заклеены, – отмел возражения Малыш. – А когда снимки опубликуют, весна наступит. Это же аллегория: женщина моет окна. Очень многозначительный снимок. Женщина встречает весну и, возможно, свое счастье.

– Леня, сделай одолжение, иди посиди в комнате, дай мне задать человеку несколько вопросов, – прервал Малыша Росляков. – А когда я уйду, станете тут встречать весну и ждать своего счастья.

– Только побыстрее закругляйся, – Малыш исчез.

Росляков, отказавшись от чая, усадил хозяйку за стол.

– Устала я от него, – пожаловалась Любовь Анатольевна. – От фотографа вашего устала.

Росляков сочувственно кивнул, раскрыл блокнот на нужной странице и, задав придуманные вчера вопросы, записал ответы.

– Вы, пожалуйста, напишите в газете, что мне город очень помогает, – попросила Любовь Анатольевна. – Вот квартиры эти дали на одном этаже. Очень помогает город. Напишите, пожалуйста, об этом.

– Это без проблем, – сказал Росляков и задал первый искренний вопрос. – А скажите мне такую вещь: как по вашему, что в жизни главное для человека?

Женщина молчала полминуты, и Росляков решил сам подсказать правильный, по его мнению, и вполне логичный ответ.

– Наверное, дети – это главное, – сказал он. – Они – наше продолжение.

– По-моему главное для человека – это научиться терпеть, – ответила женщина. – Научиться все терпеть.

Росляков явился в редакцию к концу рабочего дня и засел за репортаж, но, не успел он раскрыть блокнот, как дверь раскрылась, и в кабинет тяжелой поступью вошел Крошкин.

– Кстати, где все сотрудники? – спросил он – У меня писем целая гора, прямо прорвало читателей. Куда это все подевались?

– Зимина болеет, – загнул пальцы Росляков – Левин и Плеханов в командировках.

– Хорошо хоть ты не болеешь, – Крошкин подозрительно посмотрел в глаза Рослякова, красноватые и мутные. – Тут одно письмецо ко мне попало занятное. И, главное, ты с этим уже сталкивался, с людьми этими. Помнишь, недавно по письму одного старика ветерана ты ездил в колхоз «Луч», по новому акционерное общество? Правда, проездил напрасно, пустым вернулся.

– Помню, – Росляков действительно вспомнил деда железнодорожника, его ядовитую самогонку, свой неудавшийся очерк и длинную дорогу по морозу обратно в Москву. – Хотя всех кляузников не упомнишь.

– Интересное продолжение получилось, – Крошкин, видимо, слабо представлял, как вести себя в подобной ситуации. Он то улыбался, то сразу, без всякого перехода становился печальным. – Так вот, в этом «Луче» какой-то мужик, бывший зэк, только с зоны вернулся и такое отколол, такой номер, – Крошкин улыбнулся. – Слушай. Он связал по рукам и ногам женщину, председателя правления этого акционерного общества, некую Малышкину. Заколотил её в здании правления, досками заколотил. И сжег это правление к чертовой матери вместе с живой председательшей, – Крошкин перестал улыбаться, будто неожиданно о чем-то загрустил. – Представляешь, заживо молодую бабу сжег. На глазах у всего села. Люди стояли возле правления, большая толпа собралась, стояли и смотрели на расправу. Эта сельская глубинка меня с ума сведет, ну и нравы. Дикость какая-то, средневековье. Ты бы съездил, разобрался. Очерк написал бы, да пострашнее. Я уже и заголовок сочинил: «Смерть, о которой все знали заранее». Ничего? – Крошкин снова заулыбался.