Неистовый маркиз - Миранда Невилл

— Действительно, почему бы не рассказать? Ведь еще никто не слышал всю эту историю…

Откинувшись на спинку сиденья, Кейн скрестил руки на груди и словно задумался о чем-то. Наконец он заговорил:

— Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю: в последние годы жизни мой отец очень изменился. И я почти уверен: он сходил с ума, иногда же становился совершенно невменяемым. Им овладела навязчивая мысль о грехе, в особенности — о плотском грехе. И почему-то он решил, что я виноват во всех грехах без исключения. Он даже забрал меня из Итона, заявив, что там я учусь разврату у своих однокашников. Глупости, конечно же… Ведь мальчишки больше болтают, чем делают. Я был тогда совершенно невинным, но со временем наверстал упущенное, стал и впрямь развратным и порочным.

— Нет, Кейн! — запротестовала Джулиана. — Ты вовсе не порочный. Но к сожалению, люди верят тебе, когда ты рассказываешь о себе ужасные вещи.

— Просто мне казалось, что я могу позволить себе удовольствие жить в соответствии со своей репутацией.

— Я, конечно, не сомневаюсь, что ты совершал то, что не очень-то одобряется церковью. Но ты не способен на тот грех, в котором тебя обвинил твой отец.

— Разумеется, не способен. Так вот, в тот день я возвратился с верховой прогулки, являвшейся для меня обязательной. Видишь ли, отец был уверен, что такие упражнения успокаивают демонов похоти. Я поднимался по нашей главной лестнице, весьма внушительной, между прочим. Как-нибудь ты обязательно должна ее увидеть…

Он умолк, словно боялся продолжить рассказ. Наконец заставил себя заговорить:

— Я поднимался в свои личные комнаты, куда перебрался из детской, когда мне исполнилось десять лет. Оказавшись в длинном коридоре, я встретился с Эстер — та вышла из гостиной матери. Тогда ей было всего лишь восемь лет, и она была очаровательным созданием. Я видел ее нечасто, поскольку она пока что пребывала на детской половине и наши уроки проходили раздельно. Она была вся в слезах, и я обнял ее и спросил, что с ней случилось. Но сестра так сильно рыдала, что не могла даже говорить. Я тогда решил, что она чем-то напугана.

Прикрыв глаза, Кейн снова умолк — вероятно, вспоминал те мгновения уже в тысячный раз.

— И тут я вдруг услышал голос отца, доносившийся из комнаты матери. «Дочь, вернись!» — кричал он в ярости. И я подумал, что надо спрятать от него Эстер. Подхватив ее на руки, я побежал по коридору в сторону своей комнаты.

Кейн перевел дыхание, словно только что пробежал это расстояние. Немного успокоившись, он вновь заговорил:

— А отец, должно быть, услышал, как хлопнула моя дверь. И он последовал за мной. Эстер, все еще находившаяся у меня на руках, крепко прижималась ко мне. Отец же, ворвавшись, взревел, словно взбесившийся бык. Он вырвал из моих рук сестру, потом схватил меня за воротник и поволок вниз по лестнице — в свой кабинет.

Кейн тяжело вздохнул, снова переживая тот момент.

— Я тогда говорил ему, что ни в чем не виноват. Более того, я даже не понимал, что его так взбесило. — Снова закрыв глаза, Кейн увидел перед собой отца — рослого и широкоплечего. Старый маркиз был очень сильным человеком, особенно когда орудовал тростью или плеткой. Наказание зависело от степени вины сына, и шестнадцатилетний Кейн ужасно боялся родителя. — Но он так и не объяснил причину своего гнева, пока не закончил меня пороть.

— Он бил тебя? — спросила Джулиана.

— Да, он выпорол меня. Причем не в первый раз. Зато это был последний раз. И это была самая жестокая порка.

Кейн до сих пор помнил, как болели у него после этого спина и зад.

— В конце концов я попытался бросить ему вызов. Сказал ему, пусть и хлюпая носом, что он — безумец. Конечно, глупо было говорить такое огромному мужчине с кнутом. Но мне повезло. Отец не стал пороть меня повторно. Возможно, у него устала рука. Он подошел к своему письменному столу и выдвинул ящик. Затем шагнул ко мне и швырнул на ковер кошелек. Он больше не прикоснулся ко мне, лишь приказал мне убираться из дома и никогда не возвращаться.

— Но что именно он сказал тебе? Ты помнишь его слова?

— Да, конечно. Я запомнил их на всю жизнь, они врезались мне в память. Так вот, он сказал: «Ты виновен в грехе Амнона, и я изгоняю тебя из своего дома. С этого дня ты больше мне не сын».

— Ты тогда понял, что он имел в виду?

— Нет, в то время я понятия не имел об этом. Мои занятия, конечно же, предусматривали чтение Библии, и я к тому времени узнал множество пикантных историй из священной книги, но каким-то образом упустил именно этот эпизод. Вероятно, я нашел бы его очень странным, — добавил Кейн с грустной улыбкой. И в очередной раз вздохнул. — Да, забавный эпизод, не правда ли? — Он тихо рассмеялся, но в его смехе не было веселья.

— Кейн, прошу тебя, не надо так… — пробормотала Джулиана. — Так что же было потом?

— Я ушел с сотней фунтов в кармане, которые он мне дал. И мне тогда казалось, что это — целое состояние. — Кейн с усмешкой покачал головой, удивляясь своей тогдашней наивности. — Положив в сумку кое-что из вещей, я прошел пешком пять миль до ближайшей почтовой станции, сел в дилижанс и отправился в Лондон. Я был счастлив, вырвавшись из дома.

— А когда ты все понял?

— Об Амноне?

Джулиана молча кивнула..

— Понял в дилижансе. У одного из пассажиров была Библия, и я попросил ее. — Кейн закрыл глаза; на сей раз он молчал довольно долго, но в конце концов вновь заговорил: — Знаешь, когда я все понял, то подумал, что вот-вот лишусь чувств. Но хуже всего было другое… Я понимал: пока жив отец, я вряд ли увижу Эстер. Я не мог даже написать ей, потому что мое письмо в каком-то смысле стало бы подтверждением того, что обвинения отца совершенно справедливы.

— А что было после его смерти?

— Я приехал в Маркли-Чейз на похороны. Думал, что все позади и что я смогу вернуться домой. Я даже мечтал о том, чтобы снова увидеть мать. — Кейн криво усмехнулся. — Но мать не позволила мне встретиться с Эстер. Она повторила обвинения отца и запретила мне даже приближаться к сестре. Разумеется, я мог бы потребовать, чтобы мать покинула дом. Отец не имел права лишить меня наследства, поэтому я, став маркизом, стал и хозяином поместья, но если бы уехала мать, то уехала бы и сестра. А я не мог наказать Эстер высылкой из дома, где она выросла. Я знал, каково это… В течение нескольких лет мы с матерью кое-как поддерживали перемирие. Разумеется, я оставался в Лондоне, а сестра жила с матерью в моем поместье.

— Пока не убежала, — прошептала Джулиана.

— Да, пока не убежала. Конечно, я буду бороться за нее в суде, но есть риск, что мать открыто обвинит меня в изнасиловании восьмилетней сестренки.