Книгоедство - Александр Етоев

На самом деле все, конечно, было не так Не Мережковский был при Гиппиус, а она – при нем.

Вот как конструирует Андрей Белый отношения Мережковского с посетителями:

С ароматной сигарой в руке поднялся Д С Мережковский и недоумевающим, холодным взором посмотрел на посетителя… «Что, собственно, вам угодно? Вот я сейчас…» И быстрыми шагами уходит в комнату, где теплится камин. «Зина, ко мне пришел какой-то человек. Поговори с ним. Я с ним говорить не могу»

Далее Зинаида Николаевна искушает посетителя полетами философской мысли, выясняя тем самым, достоин ли человек общения с автором «Толстого и Достоевского» и «Христа и Антихриста» Если достоин, то его пригласят еще раз и еще

Зинаида Гиппиус была ангелом-хранителем Мережковского Она была с ним везде и всегда В Петербурге на Литейном, где создавался «Петр и Алексей». В Париже, близ Etoile, где он обдумывал своего «Павла I» В эмиграции, снова в Париже, в дни преднобелевских и посленобелевских мучений, когда опять его обманула слава Гиппиус воспела его славу посмертно, пережив мужа на несколько лет и оставив о нем богатые мемуары

Перечитывая Мережковского сейчас, когда литературные бури былых времен помнятся нам только по мемуарам и сочинениям критиков, понимаешь, что вечность, о которой он писал в своих книгах и ради которой жил, много важнее сиюминутности, не рождающей ничего, кроме скуки и ощущения пустоты жизни

«Мертвые души» не потому так испугали Россию и произвели такой шум внутри ее, чтобы они раскрыли какие-нибудь ее раны или внутренние болезни, и не потому также, чтобы представили потрясающие картины торжествующего зла и страждущей невинности Ничуть не бывало Герои мои вовсе не злодеи; прибавь я только одну добрую черту любому из них, читатель помирился бы с ними всеми. Но пошлость всего вместе испугала читателей.

Этот отрывок взят из «Четырех писем разным лицам по поводу “Мертвых душ”», включенных писателем в «Выбранные места из переписки с друзьями»

Сам Гоголь главным своим талантом, главным свои существом как писателя признавал именно это свойство – умение «выставлять так ярко пошлость жизни… очертить в такой силе пошлость пошлого человека, чтобы вся та мелочь, которая ускользает от глаз, мелькнула бы крупно в глаза всем».

Достаточно известна история гоголевских мытарств, связанных с изданием его главной книги, нервных срывов, ходатайств М. Ю. Виельгорского, который через своих друзей вышел на министра просвещения графа Уварова, одобрившего печатание книги

В результате книга вышла почти в том виде, в каком была задумана автором. Переделать пришлось лишь «Повесть о капитане Копейкине», не пропущенную цензурой, и поменять название на «Приключения Чичикова, или Мертвые души» вместо авторских «Мертвых душ» Позже время все расставило по своим местам, цензурные купюры вернули, название поменяли обратно, Гоголю поставили памятники, а в Петербурге на Вознесенском, угол Римского-Корсакова, увековечен его знаменитый «Нос»

А еще в северной столице нашей великой родины учреждена литературная премия, названная в честь писателя «Гоголевской» Номинации этой премии разные и названы по гоголевским шедеврам: за лучшую разработку петербургской темы в литературе – премия «Невский проспект»; за лучший фантастический сюжет – премия «Вий»; за лучшую прозу – премия «Нос» (забавно, что в 2006 году эту премию вручили Сергею Носову), и так далее. Долго думали – за какое направление в литературе давать премию «Мертвые души», но так и не додумались, за какое. Поэтому премию под таким названием решили в список вообще не ставить.

Книга о странном событии в жизни человека, профессия которого – обыгрывать в танцах сцены из кинофильмов. Работа неблагодарная, хоть и творческая, заработок зависит от случая – от щедрости случайных прохожих, в основном – туристов. Рабочее место героя – улицы европейских городов. Сам он русский, провинциал, часто думающий о своей оставленной родине, но не желающий туда возвращаться В исходной точке романа, с которой начинается действие (Париж, Франция), герой практически сидит на мели Временная подружка Алька, мотающаяся по Европе автостопом москвичка, в которую он почти влюблен, уезжает к какому-то немцу в Кельн Все вроде бы у героя плохо, но тут – о богиня любви Венера! – ему подворачивается работа, от которой только скопец откажется. Дело в том, что по совместительству наш герой работает жиголо И одна из его богатых прошлогодних клиенток делает повторное предложение Он соглашается и выезжает в маленький городок Аркашон во Французской Ривьере Единственное, что смущает героя – некоторые условия контракта А именно: наш герой должен в точности – до последней мелочи, вроде жестов и манеры прикуривать, – соответствовать покойному мужу богатой дамы. Это настораживает. Это наводит героя на разные нехорошие мысли. Словом – возникает интрига

Не буду продолжать пересказ. Скажу только, что у меня лично ощущение при чтении было примерно такое же, какое я испытывал в свое время, читая фаулзовского «Волхва» Постоянное присутствие за кадром некой темной фигуры или фигур, управляющих поступками героя Некоего демона или демонов, то бросающих на дорогу героя тень, то оставляющих материальный след в виде переставленных книг на полке или прозвучавших в ночи шагов

Ощущение предопределенности, тайны, зависимости от внешних сил автор передает мастерски. Вообще, «Месяц Аркашон» скорее кинороман, чем роман. Он очень сценичен, ярок по языку, в нем есть внутренняя динамика, авантюрно-детективный сюжет Даже конец романа, явно скомканный, откровенно халтурный, представляется мне намеренным актом, веселым приемом автора, уставшего от трагической маски и поменявшего ее враз на клоунскую Я имею в виду финальную сцену в сент-эмильонском дворике в усадьбе вдруг воскресшего мужа, когда выскакивают черти из табакерки (или боги из машины – кому как нравится), выхватывают бутафорские пистолеты и начинают обильно проливать кровь

И еще – роман абсолютно не политизированный, что по нынешним временам является несомненным плюсом.

И еще – под именем А. Тургенева скрывается от нападок недоброжелателей известный писатель-космополит Вячеслав Курицын

Сергея Михалкова знает в нашей стране любой мало-мальски грамотный человек Во-первых, он создал Дядю Степу. Во-вторых, сочинил фразу «А сало русское едят», давно сделавшуюся летучей. В-третьих, написал слова советского, теперь уже российского гимна Конечно, можно поставить ему в заслугу и рождение двух талантливых сыновей – Никиты и Андрея, – но тут, как говорится, больше постаралась природа.

Некоторые ядовитые языки, завидующие славе михалковской фамилии, распространяли злобные эпиграммы. Самая известная из них эта:

О родина, ну как ты терпишь зуд!Три Михалкова по тебе ползут.

Литературовед Бенедикт Сарнов в книге «Перестаньте удивляться» приводит следующую «непридуманную» историю, связанную с написанием гимна Сталин, как известно, был первым критиком и редактором советского гимна Начинался же он в авторском варианте с такого куплета:

Свободных народов Союз благородныйСплотила навеки великая Русь.Да здравствует созданный волей народнойЕдиный, могучий Советский Союз

Когда гимн вернулся на доработку, рукой вождя против строчки «Союз благородный» было написано: «Ваше благородие?» А против «волей народной» стояло «Народной воли?» То есть вождь мгновенно предупредил намек на возможную связку с белогвардейским движением и партией террористов-народников «Народная воля»

В результате «Союз благородный» переродился в «республик свободных», а «народная воля» превратилась в «волю народов».

Так ли или не так, а Сергей Михалков фигура в отечественной культуре не менее знаковая, чем Юрий Гагарин или Владимир Высоцкий

Неважно, кто к нему как относится, но Михалков, независимо от критики и оценок, – несомненный символ эпохи, которую мы зовем советской и которую не вычеркнуть, не изъять из летописи нашей страны.

Он как хозяин в дом входил,Садился, где хотел,Он вместе с нами ел и пилИ наши песни пел.

Он нашим девушкам дарилУлыбку и цветы,И он со всеми говорил,Как старый друг, на «ты»:

«Прочти. Поведай Расскажи.Возьми меня с собой.Дай посмотреть на чертежи.Мечты свои открой»

Он рядом с нами ночевал,И он, как вор, скрывал,Что наши ящики вскрывалИ снова закрывал.

И в наши шахты в тот же годВрывалась вдруг вода,Горел химический завод,Горели провода.

А он терялся и дрожалИ на пожар бежал,И рядом с нами он стоялИ шланг в руках держал

Но мы расставили посты,Нашли за следом след.И мы спросили:«Это ты?»и мы сказали:«Это ты!»и он ответил: «Нет!»

«Гляди, и здесь твои следы, –Сказали мы тогда, –Ты умертвить хотел сады,Пески оставить без воды,Без хлеба – города!Ты в нашу честную семьюПрополз гадюкой злой,Мы видим ненависть твою,Фашистский облик твой!

Ты будешь стерт с лица земли,Чтоб мы спокойно жить могли!

Это стихотворение 1938 года (извините, что привел его полностью) – квинтэссенция предвоенной эпохи, абсолютная классика поэзии социалистического реализма, оно такое же вечное, как лермонтовское «На смерть поэта» И созданный в 30-е годы советский гимн – тоже абсолютная классика, которую не вырубишь топором и не заглушишь никаким рок-н-роллом Когда некоторые злые писательские языки назвали авторов гимна «гимнюками», Михалков ответил на это просто: «Гимнюки не гимнюки, а петь будете стоя» И оказался целиком прав.