Озарение - Владимир Моисеевич Гурвич

class="p1">Первой объявилась Аничкова. Она влетела в ее квартиру без приглашения. И Дана по выражению ее лица поняла, что прийти к ней заставили Марину важные события.

— Послушай, ты не знаешь, что происходит? — после минимального предисловия спросила Аничкова.

— Марина, ты сейчас о чем? — стараясь казаться невозмутимой, как сфинкс, поинтересовалась Дана.

— Гершович больше не желает о тебе и слышать, все твои картины удалил из своей галереи. Тебе их не прислал?

— Нет.

— Вы поругались?

— Я его не видела уже давно. Даже не созванивались. Так что поругаться никак не могли.

— Но тогда в чем все-таки дело?

— А ты его спрашивала?

— Первым делом.

— И что он сказал?

— Выругался матом — это был весь его ответ.

— Тогда я не знаю, — демонстративно пожала плечами Дана.

Аничкова смерила ее недоверчивым взглядом.

— Никогда не поверю, что ты ничего не знаешь. Говори, — потребовала она.

— Рада бы сказать, да нечего.

— И тебе все равно? То, что Гершович снял твои картины, это означает, что он не будет больше работать с тобой.

— Скорей всего ты права.

Глаза Аничковой от охватившего ее гнева расширились до невероятных размеров, и она закричала:

— Ты не имеешь права так со мной обращаться! Я не последний человек в этой истории. Я тоже вложила в нее свои силы. И это я свела тебя с Гершовичем. Колись!

Мысленно Дана признала, что в словах Марины есть своя правота, она пусть и не бескорыстно, но действовала в пользу ее, Даны. Но рассказывать ей, как все обстоит на самом деле, она сейчас не готова. Может быть, как-нибудь позже.

— Я сказала, что не знаю. Когда сама все проясню, расскажу.

— И как ты намерена это сделать? Только к нему лучше не заявляйся, даже не представляю, что он с тобой сделает.

— К Гершовичу я идти не собираюсь, — сказала Дана. Это была правда, разговаривать с ним ей совершенно не хотелось.

— Тогда как ты узнаешь?

— Рано или поздно все станет ясным. Буду ждать.

Внезапно Аничкова остыла и даже сдулась.

— Черт с тобой, не хочешь, не признавайся. Только я не верю, что ты не в курсе того, что происходит. Пойду, еще дел до черта. — Аничкова встала и вяло поплелась к выходу. Внезапно она остановилась. — Какой проект сорвался! — с огорчением воскликнула она. — Сколько бы мы с тобой бабок срубили. Так хочется купить домик у теплого моря. И чтобы там никогда бы не было из всех этих козлов. — Она безнадежно махнула рукой и вышла.

Дана не сомневалась, что действия Гершовича вызваны Болтневым; больше просто некому. Но тогда почему он сам не подает о себе вестей. Не желает с ней общаться? Это предположение резко испортило ей настроение. Может, стоит позвонить ему?

Дана уже взялась за телефон, но в последнее мгновение передумала. Нет, она сделала все, что могла, теперь его ход. Ей остается только покорно ждать и надеяться столько времени, сколько понадобится Болтневу, чтобы созреть связаться с ней.

Утром кто-то позвонил в дверь. Дана еще спала, но она тут же проснулась и вскочила с кровати. Она была уверенна, что, наконец, явился Болтнев.

На пороге стоял какой-то незнакомый паренек и не без труда держал в руках большую коробку.

— Ты кто? — разочарованно спросила Дана.

— Я — курьер. Просили доставить. Распишитесь тут. — Он подал Дане квитанцию, она, даже не посмотрев, как следует на нее, расписалась. Курьер протянул ей свою ношу и исчез.

Дана вернулась в комнату, распаковала коробку. В ней лежали картины, которые висели еще недавно в галерее Гершовича. Она достала их и сложила в угол. Затем поискала записку, но ее не было. «Ну и ладно, сказала она, себе, — так даже лучше. Только не хватало еще выяснять отношения. А вот Жени, как не было, так и нет. И это печально».

Как и предыдущий день, Дана провела в безделье и ожидании. Слонялась по квартире, вышла в магазин пополнить запас продуктов и вина, долго слушала музыку в Интернете.

Болтнев появился, когда уже стемнело, а Дана уже перестала его сегодня ждать. Когда она его увидела на пороге, едва удержалась, чтобы не броситься ему на шею. Но сумела сдержать свой порыв.

Болтнев вошел и вдруг поморщился.

— Ужасно пахнет, надо открыть окно, — сказал он.

Дана рванулась открывать окна. В самом деле, пахнет ужасно, а она до этого момента и не ощущала.

Дана снова подошла к Болтневу.

— Ты голоден?

— Да, — ответил он.

— Я быстро что-нибудь сварганю. Ты не против?

— Не против.

Его односложные ответы ей не очень нравились, но она решила не делать поспешных выводов. Столько времени ждала его появления, подождет еще немного, подумала она. Зато, какая она молодец, что купила продукты. Вот был бы ужас, если бы ей чем было бы его кормить.

Пока Дана готовила, Болтнев молча сидел на стуле. Она периодически посматривала на него, но тоже не начинала разговора. Ей было страшно, что он может сказать не то, что она хочет от него услышать.

Ужин Дана сделала самый простой — салат и яичницу. Зато подала к еде вино. К ее удивлению, Болтнев все съел быстро и с большим аппетитом. Было заметно, как сильно он проголодался. Дана поймала себя на том, что смотрит на то, как он поглощает приготовленный ею ужин с большим удовольствием. Она до этой минуты и не знала, что может быть так приятно кормить дорого тебе мужчину.

Болтнев съел все до последней крошки и только после этого переключил внимание на вино. Он разлил его по бокалам.

— Давай выпьем, — предложил он.

— А за что? — попросила уточнить Дана.

Болтнев ответил не сразу.

— За то, что прежняя жизнь для тебя завершилась и начинается новая, — произнес он.

— За это с большим удовольствием.

Они чокнулись и выпили.

— А можешь объяснить, что все же произошло. Утром я получила от Гершовича посылку — мои картины.

Болтнев снова разлил вино по бокалам.

— Я договорился обо всем с этим лисом — Гершовичем. Никаких претензий к тебе он больше не имеет. Мы порешили с ним, что он раз и навсегда забывает твое имя. Тебя такой расклад устраивает?

— Очень устраивает. Ничего другого я и не желаю. Но как тебе это удалось? Я думала, он ни за что не согласится.

— Он поначалу и не соглашался. Но считай, что нам очень повезло. Некоторое время назад почти случайно я узнал о нем кое-что неприглядное. Эту информацию я и обменял на его отказ не преследовать тебя.

— А что именно ты о нем узнал?

— Не