Озарение - Владимир Моисеевич Гурвич

— Хорошо, что вы пришли немного пораньше, — сказал он. — Можно немного поговорить. Кстати, для первого раза народа собралось совсем немало.

— Сколько? — с испугом спросила Дана.

— Человек двадцать.

Дана почувствовала небольшое облегчение, она боялась, что собралось не меньше ста человек.

— Тогда это еще ничего, — вырвалось у нее. — Я боялась, что их не меньше ста.

Гершович внимательно посмотрел на Дану.

— В следующий раз придет и сто, — пообещал он. — Все только начинается.

— Начинается что?

— Как что? — даже удивился он. — Ваша раскрутка. Вы главный мой проект последнего времени.

— Я? — недоверчиво переспросила Дана. У нее вдруг неприятно засосало под ложечкой.

Интонация Даны явно не понравилась ее собеседнику.

— Дана Валерьевна, мне казалось, что мы с вами обо всем уже договорились. Или вы думаете, лекция в моей галерее, статья в журнале — это все просто так. Это звенья одной цепи.

— Какой цепи? — пробормотала Дана.

— Вашей раскрутки.

Дана видела, что Гершович начинает терять терпение. Невольно она вспомнила слова Аничковой о том, что когда он недоволен человеком, то способен не на шутку на него рассердиться. И в таких случаях может быть весьма жестоким. Ей сделалось не по себе.

— Александр Яковлевич, я прошу вас подождать с моей раскруткой.

— Что значит подождать? Вам что Аничкова ничего не говорила?

— О чем?

— Я начал кампанию по вашей раскрутке, выделил на нее сто тысяч долларов. Вы понимаете масштаб этой суммы?

— Приблизительно. — Дана не обманывала, у нее никогда и близко не было таких денег. Но она понимала, насколько это много. Ей стало страшно. — Послушайте, Александр Яковлевич, я очень вас прошу, подождать.

— Это еще почему?

Дана поняла, как трудно ей это ему объяснить. Но очень нужно. От этого многое зависит в ее жизни.

— Понимаете, я еще в себе не уверена, у меня не всегда получается то, что вам нужно. И я не знаю, будет ли получаться в дальнейшем. Я сама точно не знаю, как у меня все это выходит. — Дана в растерянности замолчала, не представляя, как дальше продолжать.

— Вот что, девочка, ты это брось. — Гершович встал, подошел к ней и облокотился на спинку кресла, на котором сидела Дана. — Я вкладываю в тебя такие деньжищи не для того, чтобы выслушивать твой детский лепет. Запомни или заруби на своем прелестном носу — уж не знаю, как это у тебя происходит. За тобой одно дело — писать картины, которые мне нужны. Все остальное предоставь мне. А если от тебя мне что-то еще понадобится, я тебя об этом извещу. И ты беспрекословно выполнишь. В противном случае я тебе не позавидую, я могу быть очень добрым, но могу и не очень добрым. Выбор за тобой. Ты все себе уяснила?

— Все, — пролепетала Дана. Давно она не была так сильно напугана.

— Вот и отлично. — Гершович вернулся на свое место. — Очень надеюсь, что такого разговора больше не повторится. — Он вопросительно взглянул на Дану. Та не слишком уверенно кивнула головой.

— Я постараюсь, — едва слышно произнесла Дана.

Гершович посмотрел на часы.

— Тебе пора, иди читать лекцию о своем великом творчестве. И попробуй прочесть плохо.

К огромному изумлению Даны лекция ей в целом удалась. Она читала ее минут сорок, и все это время слушатели внимали ей с большим интересом. А по окончания, забросали вопросами, на которые она отвечала еще полчаса.

Собственно лекцию Дана оценила не невысоко, она состояла из причудливой смеси сведений и представлений, которые она почерпнула в Академии художества, в книгах, в других источниках. Все это она как следует, перемешала, взбила, и таким не совсем понятным ей блюдом угостила своих слушателей. При этом постаралась его полить соусом собственного творчества.

Ее рассказ в значительной степени опирался на опубликованную Аничковой статью. Мысленно они ни раз благодарила Марину за все ее неуемные фантазии. Сейчас они Дане сильно пригодились.

По окончанию лекции Дану завладели два прямо диаметральных чувств. С одной стороны она была довольна и даже горда собой, у нее получилось выступление, которое удовлетворило ее слушателей; с другой — ей было стыдно за то, что она при этом наговорили множество чепухи, а подчас откровенно вешала лапшу на уши. По крайней мере, в этом плане Гершович может ее похвалить. А вот как заслужить его похвалу во всем остальном — она не представляла. Минутами становилось так страшно, что она даже замирала на месте. Рано или поздно ее обман обнаружится и что тогда сделает с ней этой беспощадный человек? Теперь она знала точно, что он именно такой. Надо будет расспросить Марину о том, каких его козней ей следует опасаться. Вот только у Даны не было уверенности в том, что это знание ей сильно поможет.

68

Дана снова попыталась написать картину, которая бы удовлетворила Гершовича. На это дело она потратила целый день, к вечеру работы была завершена. Она долго смотрела на свой труд, пока ею не овладела ярость. Схватив со стола нож, она изрезала им полотно. Это частично успокоило ее, но погрузило в депрессию. Есть вещи, которые она способна делать, а есть вещи, которые у нее не получаются, хоть ты тресни. И как на зло не получается то, что нужно, а выходит то, что не имеет спроса. И как ей быть?

Дана легла спать, но заснуть долго не могла, в голове, как пластинка, кружилась одна и та же мысль, — нужно что-то срочно делать, чтобы выбраться из этого глухого тупика. Но никаких конструктивных решений так и не нашла, кроме одного — следует срочно поговорить с Мариной. Хотя бы частично поведать ей о том, в какой тяжелой ситуацией она оказалась. Может, Аничкова даст ей полезный совет, все же она близка к Гершовичу, знает его гораздо лучше, чем она, Дана. После того, как она не сумела рассказать обо всем Болтневу, ей больше некому некому обратиться.

Утром, едва встав, она позвонила Аничковой.

— Ну, что у тебя случилось? — недовольным сонным голосом протянула она. — Ты говоришь с такой интонацией, словно ты узнала о нежелательной беременности.

— Если бы случилось это, я была бы рада. А тут… Хочу с тобой встретиться.

Они сидели в кафе, оно только что открылось, и кроме них других посетителей здесь не было. Поэтому их обслужили быстро, принесли по яичнице и кофе. Ни Дана, ни Аничков не завтракали, но если первая вяло ковырялась в тарелке, то вторая ела энергично, с большим аппетитом.

— Что у тебя произошло, говори конкретней.