Строговы - Георгий Марков

– Так и я о том же, Фишка, – сказала Агафья и взглянула на Матвея. – А вы, Матюша, мужики-то, взяли б да пошумели на сходке. Разве, мол, можно так? Юткиным и Штычковым все, а остальным ничего.

– Нашла, мама, от кого требовать шума, – заговорила Анна, – это не мужики, а телята. Надо б на сходку баб собрать. Мы бы живо бате с Демкой глаза выцарапали. Небось о кедровнике и думать позабыли бы.

Матвей улыбнулся, добродушно сказал:

– Не умирайте раньше смерти. Может, еще отстоим кедровник. Прошение губернатору от схода настрочили. А если откажет, еще пошуметь попробуем. Мужики, Нюра, хоть и телята, а бодаются.

Анна недоверчиво махнула рукой.

В этот день в каждой избе только и говорили о кедровнике.

В сумерки Матвей насыпал в мешок пудовку муки и унес Ивану Топилкину. Возвращаясь от него, он завернул на кладбище, поклонился могилке Устиньки и, не заходя домой, отправился к Мартыну Горбачеву.

Проговорили до вторых петухов.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Матвей проснулся от истошного вопля Маришки:

– Мама, мама! К нам торговка идет! В корзине кружева, платочки! Мамушка, родимая, купи мне голубенькую ленточку!

Через несколько минут на крыльце послышался топот, говор, и в дом вошла коробейница и приставшие к ней бабы и ребятишки.

– Здравствуйте, дорогие хозяюшки! – обратилась она к Анне и Агафье и, поставив корзину на лавку, бойко стала расхваливать свои товары.

– Ну, покажи, покажи, чем ты богата, – будто собираясь что-нибудь купить, проговорила Агафья.

Коробейница вытащила из корзины товары и разложила их на столе. Чего только тут не было! Кружева невиданной, замысловатой вязки, белые, как первый снег. Бусы всех цветов радуги. Какой-то мастер простые гребенки, сделанные из коровьих рогов, искусно разукрасил под бисер битым зеркальным стеклом – теперь гребенки ослепительно искрились. Связка красных, зеленых, голубых, синих, желтых лент походила на букет цветов, собранных в самое цветное время – в петровский пост. Увидя это, Маришка взвизгнула, схватила Агафью за руку.

– Бабуся, роднушечка, купи вот эту, голубенькую.

Агафья погладила внучку по голове.

– Дурашка ты моя, у тебя аж глаза разбежались. На какие рубли я тебе куплю? У меня все карманы обшарь – гроша не найдешь.

Маришка бросилась к матери.

– Мамушка, милушка… вот эту, голубенькую!

Анна, скрывая слезы, отвернулась к окну. Будь у нее деньги, не только дочери голубенькую – себе бы красную ленту купила! К ее карим ясным глазам, к смуглому лицу, к черным с блеском волосам красный цвет очень шел.

– Пусть, дочка, ленты богатые носят, а мы, видно, в поле обсевок, – прошептала Анна, прижимая к себе Маришку.

Но произошло нечто необыкновенное. Коробейница подозвала к себе Маришку и, подавая ей широкую голубую ленту, сказала:

– Это тебе от меня, на память.

Бабы ахнули от удивления, а Маришкины подруги придвинулись поближе к столу, думая, что коробейница решила дарить ленты всем девчонкам…

– Как тебя зовут, девочка? – спросила коробейница.

– Маришка, – хором ответили девчонки.

– А фамилия?

– Строгова. Матвея Строгова дочка, – сказала одна баба.

Коробейница взяла Маришку за худенькие плечи, смотрела на нее и, чем-то довольная, улыбалась больше сама себе, чем Маришке.

Маришка молчала, хотя полагалось за подарок благодарить. Анна и Агафья растерянно переглядывались, не решив еще, в шутку или всерьез коробейница подарила Маришке ленту. Максимка наблюдал за всем этим из угла. Он первый почувствовал, что коробейница не шутит, и, подойдя к сестренке, толкнул ее в бок.

– Язык отсох? Что надо сказать?

– Спасибо, – чуть слышно проговорила Маришка, дрожа от счастья.

Матвей лежал на кровати в горнице и все, что говорилось в прихожей, слышал от начала до конца. Щедрость неизвестной женщины, осчастливившей Маришку, поразила его. Коробейницы обычно прижимисты и торгуются с покупателями из-за каждой копейки. Матвей встал с кровати и, не надевая сапог, босой пошел в прихожую. Но, выглянув в дверь, мигом вернулся к кровати, сел на нее и опустил руки, ощущая, как громко колотится сердце. На лавке за столом он увидел Ольгу Львовну Соколовскую.

«Обознался», – подумал Матвей и, стараясь быть незамеченным, опять подошел к двери и вгляделся в коробейницу.

Никаких сомнений больше не оставалось: это была она, Соколовская. После их последней встречи прошел не один год. По рассказам Беляева, Ольга Львовна была арестована и отправлена в ссылку. Как она жила, что ей пришлось пережить – Матвей не знал. Внешне она изменилась, но в этой перемене не было ничего разительного. Тогда, давно, в ее поступках, речи, в ее внешности проглядывало что-то неотстоявшееся. Теперь все в ней как будто вызрело, округлилось, встало на свое место. Она заметно пополнела, и это ей шло.

На цыпочках, оглядываясь, Матвей отошел от двери, быстро оделся и, расчесав перед зеркалом свою русую небольшую бородку, поспешил выйти в прихожую. В это время Ольга Львовна вновь принялась расхваливать свои товары и проделывала это так ловко, словно занималась торговлей много лет.

– Ух, товаров-то сколько! – сказал Матвей с усилием.

Ольга Львовна взглянула на него и невольно задержала взгляд. Матвей заметил, как веки ее левого глаза дрогнули.

– Не угодно ли чего, хозяин? – спросила она, подавляя волнение.

– Тут у вас все женское, не по моей части, – смущенно ответил Матвей, видя, что Ольга Львовна изучающе рассматривает его.

– Да, тут женское. А на квартире, где я остановилась, есть кое-что и мужское: ремни, жерлицы, волосяные лески, блесна, – не хотите ли посмотреть?

Матвей понял, что это уловка, ответил со смешком в голосе:

– Посмотреть можно. За посмотр не берете денег?

Торопливо собрав со стола товары, Ольга Львовна небрежно сложила их в корзинку и встала. Маришка и Максимка кинулись к Матвею:

– Тятя, жерлиц купи! Щук буду на речке ловить. – Максимка умоляюще смотрел на отца.

– Смотри-ка, тятюшка, что мне тетя подарила! – Дочь радостно прыгала, крутилась, прикладывала к волосам голубую ленточку.

Ольга Львовна подхватила корзинку на руку, попрощалась:

– До свидания, хозяюшка.

Анна заторопилась, раскрыла дверь и, смущенно улыбаясь, сказала:

– Счастливо, счастливо, в добрый путь, дай бог хорошей торговли.

Агафья скрылась в кути, и, когда вышла оттуда, Ольга Львовна стояла уже на крыльце.

– Ну-ка, погоди, красавица! – крикнула Агафья.

Ольга Львовна остановилась на полусгнившей ступеньке. Агафья положила ей в корзинку четыре яйца.

– Скушай, милая, свеженькие, сегодня снесенные. Отдарить больше нечем.

Ольга Львовна смутилась, заколебалась: брать или не брать? Матвей взглянул на нее, и в его взгляде было нетерпение. Она поняла его взгляд и поблагодарила Агафью. За воротами бабы и ребятишки, сопровождавшие ее, рассыпались, отстали, и Матвей, догнав Ольгу Львовну, выяснил самое важное.

2

В конце мая дни бывают жаркие, а вечера свежи и приятны.

Земля, накаленная солнцем, остывает не сразу, медленно. Пока не остынет земля, не охладятся бревенчатые стены, в избах стоит мучительная духота.

Анна целый день работала на огороде и легла с твердым намерением уснуть быстро и крепко, но время текло, а сон не шел. Воздух в избе был густ и горяч. Дышалось тяжело. Анна с удовольствием вспомнила о полевом балагане. Там, на душистом, не омытом дождями сене, она всегда спала затяжным и сладким, как в детстве, сном.

Она походила по избе, раскрыла окна, потом обулась в чирки, набросила Матвеев зипун и тихонько, боясь на что-нибудь наткнуться, вышла во двор освежиться.

На темном, закрытом наволочью небе холодным далеким светом лучились редкие звезды. Краешек месяца, робко выглядывая из-за облачка, бросал на забор голубоватые пятна. На болоте за огородами посвистывали кулики. На косогоре, у церкви, под развесистыми кустами черемухи и рябины девки негромко играли песни.

Анна не спеша пошла в огород, поглядывая на небо и про себя рассуждая: «Хоть бы дождичек выпал. Рассада сразу бы поднялась… Где же это Матюша засиделся? Ночи уж много. Поди где-нибудь с мужиками о жизни толкует. Чудной мужик. У меня вот о других никогда сердце не болит, а он за каждого душу готов отдать. Случись у кого беда – первый помочь побежит».

Еще недавно, вспоминая об этой особенности Матвея, она чувствовала, как в ее душе рождается негодование. Теперь она не ощутила этого; наоборот, думала о Матвее с чувством затаенной гордости. Припомнился один случай; как-то, собираясь в баню, Матвей, как всегда нетребовательно, попросил дать ему чистое белье. Белья у него было всего-то две смены, и на этот раз чистого не оказалось. Вместо того чтобы спокойно сказать ему об этом, Анна стала кричать: «Белья? Сейчас поднесу! Только-только Голованов из своего магазина прислал». Матвей понял, что белья нет, и, не ответив на ее резкость, ссутулившись, пошел в баню.