Угрозы любви - Дженнифер Эшли

— Я…

Стук во входную дверь прервал его. Гейнсборо вздрогнул. Слуга насторожился.

— Вы ждете кого-нибудь? — спросил Остин.

— Они сейчас уйдут, — сказал слуга.

Гейнсборо покачал головой:

— Нет-нет, будет странно, если мы не откроем. Джереми, посмотри, кто там, и отделайся от них.

Слуга посмотрел на Остина:

— А как с ним?

Остин обхватил голову руками и застонал.

— Все в порядке, — ответил Гейнсборо. — Иди.

Джереми нахмурился, но затопал к двери.

Остин потер затылок, в то же время напрягая мышцы и готовясь к прыжку. Он мог бы без труда одолеть Гейнсборо и выскочить в окно, прежде чем вернется слуга.

Тяжелые шаги Джереми затихли. Потом послышался скрип открывающейся двери, и Джереми спросил:

— Кто там?

Звонкий женский голос ответил:

— Добрый вечер. Полагаю, здесь мой жених, капитан Блэкуэлл. Мне срочно нужно поговорить с ним.

Глава 25

Эванджелина!

Остин выругался про себя. Уиттингтону и Сьюарду теперь конец!

Он тотчас изменил свой план, так как не мог бежать, оставив Эванджелину на милость Гейнсборо.

Слуга ответил ей:

— Капитана никто тут не видел, мисс. Доброй ночи.

— Но капитан Блэкуэлл забыл бумаги. И, насколько мне известно, очень важные.

Гейнсборо поспешил к двери гостиной.

— Джереми, впусти юную леди.

Джереми ничего не ответил. Но он, должно быть, открыл дверь, потому что Эванджелина вежливо поблагодарила его:

— Спасибо.

Ее легкие шаги прозвучали в холле. Остин подтянул колени к груди и обхватил их руками, напрягая все мышцы. Гейнсборо стоял в дверях, чуть покачиваясь; казалось, ноги у него дрожали.

Эванджелина сказала:

— Добрый вечер, сэр. Вы капитан Гейнсборо?

Ее серо-голубая юбка колыхалась на сквозняке, как и завитки волос, выглядывающие из-под шляпки. А ее голос, тихий и музыкальный, подействовал на все чувства Остина и успокоил его даже в этой опасной ситуации.

Коммодор откашлялся.

— Добрый вечер, мисс Клеменс.

— Капитан Блэкуэлл, кажется, кое-что забыл. Я решилась вторгнуться к вам, так как сочла это важным… О Господи!

Она вытаращила глаза при виде Остина. Потом проскользнула под рукой Гейнсборо и поспешила к любимому.

— Остин, что случилось? Ты ранен?

Гейнсборо, стоявший у нее за спиной, проговорил:

— Он поскользнулся и упал. С ним все будет в порядке.

Эванджелина опустилась на колени рядом с Остином. Ее рукав прошуршал, как весенняя листва, когда она протянула руку и коснулась его лица.

— Все будет хорошо, — сказал ей Остин. — Иди домой.

— Я подумала, что это важно. Потому и пришла.

Она выразительно посмотрела ему в глаза. И, наклонясь, незаметно подмигнула ему.

Остин подавил стон. Он знал: она пришла не потому, что подумала, будто он забыл бумаги. Она пришла, чтобы спасти его.

Она наклонилась еще ниже, и он чуть не растаял от ее свежего аромата.

Гейнсборо быстро подошел к ним.

— Вы принесли бумаги? Как мило с вашей стороны, дорогая. Вы можете отдать их мне. Остин собирался их принести.

Эванджелина встала. Остин видел ее парчовые туфельки, облегающие узкие ступни, — его гипнотизировала их изысканная женственность. Ему хотелось протянуть руки и провести ладонью по ее лодыжкам, хотелось прижаться к ним губами.

Эванджелина подошла к камину и стала спиной к Гейнсборо.

— Бумаги, которые он оставил, — это всего лишь список имен, насколько я понимаю. Вы уверены, что это те самые документы?

Коммодор медленно приближался к ней, не сводя с нее глаз.

— Конечно, моя дорогая. Они очень важны.

Эванджелина обернулась. Листы писчей бумаги зашуршали в ее руках.

— Но они не выглядят… очень уж важными.

Гейнсборо остановился и улыбнулся, хотя глаза его не улыбались.

— Женщине они могут показаться не очень важными, но уверяю вас: это те самые бумаги. — Он протянул руку. — Вы можете отдать их мне.

Эванджелина молча смотрела на него. Потом, быстро как молния, развернулась к камину и подняла бумаги прямо над огнем.

— Отпустите Остина. — В голосе ее слышалась истерика. А рука, державшая бумаги, дрожала.

— Дорогая, что вы делаете?

Остин вскочил на ноги.

— Эванджелина!..

Тут в дверях появился огромный Джереми. Он зарычал и шагнул к Эванджелине. Та поднесла бумаги ближе к огню. Гейнсборо застонал и отчаянно замахал слуге, давая понять, чтобы он стоял на месте.

Остин шагнул к камину.

— Эванджелина, отдай их мне.

— Нет. Не отдам, пока они не отпустят тебя домой.

Гейнсборо обливался потом.

— Да, конечно, он может идти домой, — сказал коммодор. — Он пришел только затем, чтобы отдать документы. Так что вы можете идти домой вместе.

Эванджелина посмотрела на Гейнсборо, потом — на Джереми и на Остина.

— Боюсь, я вам не верю. Позвольте Остину покинуть дом, а потом я отдам вам эти бумаги.

Мысленно улыбнувшись, Остин пробормотал:

— Я рад, что завтра мы поженимся. Потому что первое, что я сделаю как муж — изобью тебя до синяков за все это.

— Тогда я рада, что мы еще не женаты, — заметила Эванджелина.

Гейнсборо судорожно сглотнул.

— Он будет прав, если накажет вас, девочка. Делайте, как он вам говорит.

Остин же ужасно разозлился. Ведь Гейнсборо знал его пятнадцать лет, и все-таки он принял его слова за правду. Коммодор поверил, что он, Остин, может обидеть такую хрупкую и беззащитную женщину, как Эванджелина.

Ну, может, не такую уж беззащитную…

Ведь она, отважная и неукротимая, видела пиратов и мятежников, охранников испанской тюрьмы и английский фрегат, видела море и шторм, а сейчас готова была пойти на смерть, потому что думала, что так спасет его.

И он любил ее за это.

— Эванджелина, оставь эти бумаги и отправляйся домой.

Она прищурилась:

— Сам иди домой.

Лицо Гейнсборо посерело.

— Ради Бога, Джереми. Возьми бумаги.

Для такого крупного человека Джереми двигался очень быстро. Остин стал перед ним. Слуга замахнулся, но Остин перехватил его руку.

А Эванджелина бросила бумаги в камин, и пламя поглотило их.

Раздался отчаянный вопль Гейнсборо. Спотыкаясь, он пошел к камину, упал на коврик перед ним и попытался схватить бумаги, которые корчились в огне.

Остин оттолкнул Джереми, схватил кочергу и пошевелил бумаги в камине. Но Гейнсборо схватил их и попытался погасить огонь руками. Однако у него ничего не получилось — клочки почерневшей бумаги медленно опустились на ковер.