Скверная жизнь дракона. Книга третья - Александр Костенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К концу зоны светящегося мицелия я вышел, когда до конца дня оставалось порядка двух часов. Судя по скорости шага, светящаяся зона леса оказалась километров пятнадцать шириной. И меня неимоверно радовало, что она наконец закончилась.
— Ну ничего себе тут движение оживлённое, — подумал я, стоило выйти из светящейся зоны в обычный скверный лес, где сквозь густо переплетённые ветви едва пробивались редкие солнечные лучи.
Рядом прошла наглая и весьма горда собой порченная кабанятина. Наглая, потому что полностью игнорировала моё существование. Гордая — потому что только гордый самоубийца будет так целенаправленно идти к древню с вертикальным зёвом на стволе.
Мысленно прочитав заупокойную молитву кабанятине — я направился к выходу из скверного леса. Оставалось идти примерно пять километров, и нормальная земля наконец окажется под моими босыми ногами. Голые ступни уже во всю изнывали от хождения по кривым веткам и скрюченным корням.
Через пять секунд раздалось похрюкивание, больше похожее на чихание старого двигателя: кабан приступил к раскапыванию корней. Вскоре он получит по хребтине толстой веткой и завизжит на всю округу. Но визга так и не последовало. И через десять секунд. Двадцать. Полминуты и лишь скверное похрюкивание слышалось за моей спиной. Меня заинтересовало необычное поведение древня, и я быстро вернулся.
Скверный кабан действовал, как и должен: ковырял клыками и рылом землю около корней древня, но вот сам древень никак не реагировал. Скорее всего, это какой-то неправильный древень: один из его толстых корней подобно щупальцу осьминога выгнулся и прижался к шершавому стволу. Кабан прекратил раскидывать землю и своим раздвоенным гибким копытом стал гладить откопанный корень. Вскоре он прижался к стволу, древень никак не отреагировал, а порченная свинина принялась раскапывать следующий корень.
Я подошёл поближе и встал в трёх метрах за спиной кабана. Стало понятно, что именно раскапывало порождение.
У каждого поднятого корня с боков свисала мишура коротких и едва заметных волосков, а у каждого вкопанного в землю корня эти волоски уходили вглубь земли натянутыми струнами. Вот по ним-то кабан и водил раздвоенным копытом. Проведёт копытом и замрёт на секунду, прислушиваясь к древню; вновь проведёт и вновь замрёт; и будет повторять, пока корень не вытащится из земли. Я насчитал восемь таких корней по всей окружности ствола. Они выделялись от других более насыщенным цветом апельсиновой корки. За это время кабан успел поднять целых пять корней, так что я решил дождаться конца.
Когда последний корень прижался к стволу древня — тот весь задрожал. Где-то сверху послышался треск ветвей, будто древень отплетал свою крону от других деревьев. Казалось, что сейчас он разорвёт кабана на мелкие ошмётки и засунет в зёв — но вместо этого древень полностью вытащился из земли, приподнялся на полметра. И на ползучих, извивающихся корнях отправился на восток, раскачиваясь в такт ветру.
Стоило древнью пройти пять метров — как у него снизу выпало что-то сферической формы, размерами с футбольный мяч. Увидев отблеск металла, кабан постарался как можно быстрее добраться до этого шарика и вгрызться в него клыками. Послышался треск ломаемых кирпичей об арматуру. Ветер принёс запах. Мой рот наполнился слюной. Пахло свежеобжаренными грецкими орехами, топлёным коровьим молоком и шоколадом.
Вскоре кабан закончил трапезу и побрёл на запад, оставив после себя кучу ошмётков. Пройдя мимо меня в тридцати сантиметрах, порождение никак не отреагировало, словно дракона в облике ящеролюда вовсе не существовало.
Место трапезы кабана манило к себе. Раздробленная сантиметровая скорлупа на гранях поблёскивала как начищенная медь, а сами края были слега острыми. Один из кусков оказался гораздо крупнее остальных и лежал внутренней стороной на земле. Размером с ладонь, он был практически невесомым: грамм сто, не больше. Его содержимое притягивало. Бордового цвета с фиолетовыми прожилками, по консистенции напоминавшее твёрдый пудинг, и так заманчиво пахло, что я едва успевал глотать слюну.
Счистив землю и грязь — я подцепил немного скверного пудинга пальцем. Принюхался. От наивкуснейшего запаха в животе заурчало. Я приоткрыл рот, но тут же завертел головой, осматриваясь и выискивая того негодника, что решил подсматривать за мной. Ведь, по сути, я собирался облизать… раз зёв у древня сбоку, а гравитация давит всё вниз… Не, лучше об этом не думать.
Никого в округе не было. Я приоткрыл рот и положил кончик пальца с «пудингом» на язык. И чуть не откусил себе палец. Языка коснулся вкус шоколадного мороженого с орехами. У меня задрожали руки. Я всеми силами сдерживался, чтобы не слизать всё в одно мгновение — но справился с нахлынувшей жадностью, хоть руки всё ещё мелко дрожали. В создании громогласно складывалась картина устройства скверных мест и их обитателей.
— То есть ты, — ошалев от происходящего, я тыкал пальцем в сторону цветастого леса. — Ты хочешь сказать, что вот это вот всё… взаимосвязано? Не, это уж совсем из ряда вон выходящее! Но тогда вот это всё…
Погрузившись в неостановимый поток мыслей — я на автомате побрёл в сторону нормальной земли. Свободный от порчи островок, к которому я направлялся, был небольшим и круглым. Примерно километра три в диаметре, где обычная земля лишь центральный километр, а боковые — преддверье скверны.
Меня интересовал тонкий проход дороги жизни на западной части этой зоны. Он тянулся километра два и вливался в другую свободную зону, уже большую по размерам. Она шла на запад и в середине загибаясь к северу. Вот как раз в верхней точке загнутого островка я планировал устроиться на привал.
Вот только я сильно удивился, когда обнаружил себя в конце намеченного маршрута. На душе словно кошки скребли от осознания, что я… Лог… Я целых три часа шёл практически в бессознательном состоянии, думая об увиденном. Но я едва не воскликнул от ужаса, когда потянулся к лямкам рюкзака. В моей левой руке всё ещё находилась скорлупа со скверным пудингом. Целых три часа…
Я как можно сильнее вдохнул воздух и медленно выдохнул. Потом ещё раз, успокаиваясь. Помогло, и я постарался как можно быстрее лечь спать. Предварительно нарвав травы и сделав из неё подушку. Заодно положил недалеко скорлупку, на всякий случай то же прикрыв травой.
Утром у меня был не самый плохой завтрак со вкусом шоколадного мороженого. А ещё была мысль, что к мясному рациону есть вкусное дополнение, а к нехитрому пещерному скрабу — посуда. Оставалось ещё проверить парочку моментов, но это как доберусь до поселения. Может быть, живущие в нём разумные и так всё знают. Может быть, они поделятся со мной знаниями. Кровом. Нормальной едой.
Глава 3
— Нк’аору русто но шк’аса, — я наконец добрался до нужного места. В переводе на великий и могучий сказанная фраза означала: «Сильно сомневаюсь». Или что-то похожее, но смысл именно в этом.
Семь тяжких дней перехода по скверным местам. Два наисильнейших ливня, из-за которых я едва не простудился и не разведи вовремя костёр — уж точно бы сейчас валялся где-нибудь с температурой. И один кабан скверны. До сих пор кисло-сладкий привкус стоит в горле, хотя уже два дня прошло. И все эти испытания я прошёл ради поселения разумных, которые мне помогут, поделятся знаниями, предоставят убежище и пищу? Сильно сомневаюсь.
В одном я точно уверен: я вышел к поселению орков. Я видел их в четырёх сотнях метров от меня. Одни высокие и с широкими плечами, другие высокие и поджарые, третьи размером с человека. Вот только я сильно сомневаюсь, что эти твари могут поделиться хоть чем-то, окромя болезненной и мучительной смерти.
Те серые треугольники оказались жилищами орков. Вот только они отличались от жилищ в думкаа́д ну Суттаа́к. Там были шатры и вигвамы, а здесь — юрты. Самые настоящие юрты кочевых племён, с невысоким куполом и дверью в абсолютно круглой стене.
Когда я только вышел на поляну и увидел юрты, то сильно обрадовался. Сердце трепетало от восторга и предвкушения ближайшей беседы. Так хотелось
