Солнечные стрелы - Джудит Тарр

Вы искренне полагаете, что весь Асаниан должен любить вас?

Я согласился бы и на то, чтоб они просто перестали меня ненавидеть. Корусан пожал плечами.

В таком случае вам следовало родиться простолюдином или лордом мелкого княжества. Там ваши подданные обожали бы вас, и никто не осмелился бы вам перечить.

Уж лучше тогда родиться обычным бараном, щипать травку, отращивать шерсть и покрывать овец.

Вы сами это сказали, не я. Он, кажется, иронизирует. Эсториан не видел его глаз. Корусан между тем разглядывал погребальную статуэтку. Его палец коснулся топаза, висящего на длинной цепочке. Камень отливал золотом весенней зари.

Он тебе нравится? Рука оленейца отдернулась. Это был первый жест, выдававший в суровом воине мальчишку, застигнутого врасплох.

Ты можешь взять его, сказал Эсториан. Мне часто дарят топазы. У меня их скопился целый сундук.

Вы равнодушны к ним?

Мне больше по душе изумруды. Или опалы с Островов. Ты когда-нибудь видел их? Они бывают черные до синевы и переливаются на свету, как пламя.

Как ваши волосы?

Не только. Они бывают также и красными, и зелеными, и голубыми... Он умолк и посмотрел на оленейца с некоторым любопытством. А ты у нас, кажется, поэт?

Я воин, сказал Корусан.

Никогда не задумывался, медленно произнес Эсториан, чем занимаются оленейцы в часы досуга. Ну конечно, спят. И едят, и пьют. Потом, наверное, фехтуют...

И охотятся, и точат мечи, и приводят в порядок доспехи...

И что еще? Корусан вновь взял в руку топаз. Его голос был холоден и спокоен.

Я умею читать. И писать, немного. Я неплохо пел, пока мой голос не стал ломаться. Теперь я хриплю, как простуженный ворон. Эсториан рассмеялся.

Не продолжай. Я думаю, тон твоего голоса стал ниже.

Он не такой глубокий, как ваш.

Мы северяне. Когда поет Айбуран, сотрясаются горы. Топаз исчез в складках черной одежды. Эсториан внутренне улыбнулся. Как странно меняется мир. Еще недавно он с отвращением и опаской поглядывал в сторону черных фигур. А теперь в этом мальчишке-оленейце он видит если не друга, то, во всяком случае, нормальное человеческое существо, со своими желаниями, суждениями и слабостями.

Ты совсем не спал прошлую ночь. И был моей тенью весь этот день. Ты не нуждаешься в отдыхе?

Я спал, пока вы были в Триумфальном дворе.

Ты следуешь за мной с тех пор, как я прибыл сюда, сказал Эсториан. Разве не так?

Вы видите больше, чем надо, ответил оленеец.

Так же, как и ты. Корусан обошел вокруг стола.

Это наша обязанность. Он сделал паузу, потом объяснил: Это почетно охранять императора. На этот пост посылают избранных. Я постарался стать избранным.

Зачем?

Чтобы понять, какой вы на самом деле.

И каким ты находишь меня?

Необычным.

То же самое говорит Галия. Корусан шевельнул бровью.

Она очень похожа на тебя. Высокородная асанианка. И, так же как ты, любит прятать лицо.

Она ваша наложница, сказал Корусан с оттенком презрения. А я ваш слуга.

Она говорит и думает так же, как ты. Разве в этом есть что-то оскорбительное?

Вы не асанианин, вам не понять.

Во мне достаточно вашей крови, чтобы стать тем, кто я есть. Но я всегда ненавидел в себе это. Я избегал зеркал, чтобы не видеть своих глаз, я прикрывал их, надевая сногсшибательные головные уборы. Я стыдился всего, что выдает во мне кровь Льва.

Теперь вам нечего стыдиться.

Нечего, подтвердил Эсториан, ибо я это я.

Вы император.

Ты ненавидишь меня за это?

Мне не за что вас любить. Эсториан, усмехнувшись, подошел к окну. Он зевнул и потянулся, с хрустом, сладко и широко, словно пытаясь раздвинуть стены покоев.

Ты тоже необычен, сказал он. Обворожительно необычен. И все время поучаешь меня. Могу ли я быть с тобой откровенным?

Император может делать все, что пожелает.

Император не может ничего. Он повернулся, волоча по полу хвосты мантий. Настроение его менялось, как небеса за окном. То солнце, то тучи, то глубокая ночь.

Годри умер, сказал он. Я должен был умереть. Но я жив. А солнце сияет по-прежнему. И тучи прыгают через горы. И река как ни в чем не бывало течет. Миру наплевать на то, что я называю себя хозяином всего этого, и на то, что мои подданные в любой момент могут швырнуть меня в грязь.

Или вознести до небес, сказал Корусан.

Ну да. Скорее они загонят меня в могилу. Ты тоже, наверное, этого хочешь?

Вам доставляет удовольствие себя изводить? Эсториан рассмеялся. Дурное настроение прошло.

Мне доставляет удовольствие, сказал он, мысль о том, как ты будешь дергаться, когда я придушу тебя во время сна.

В этом мы сойдемся, не остался в долгу Корусан. Эсториан взял дерзкого мальчишку за плечи и подтолкнул к двери.

Ступай, сказал он. Проспись. Я не стану душить тебя. По крайней мере сейчас. Оленеец ушел. Эсториан с наслаждением поболтал бы с ним еще немного, но охранник устал, об этом говорили и его поникшие плечи, и медленная, заплетающаяся походка. Мальчишка, как есть мальчишка. Мальчишка, умеющий носить мечи и прекрасно владеющий ими. Мальчишка, быстро и без каких-либо церемоний прирезавший рослого и сильного наемника. Другие тени выросли на пороге. Эсториан не впустил их к себе, он запер дверь и, шумно вздохнув, повалился на кровать, которая в точности повторяла вчерашнюю, но была все же другой и стояла в другой комнате. Солнце уже садилось, он чувствовал это всей кожей. Он постарался выбросить из себя все и чувство воды, и чувство земли, и смерть отца, и погребальный костер Годри, но солнце всегда оставалось с ним, и он сам никогда не хотел с ним расставаться. Полежав некоторое время в тишине, он вновь сел на постели, подтянув колени к подбородку. Он задыхался. Грудь его снова стянуло железным обручем, как сутки назад, когда убийца подкрадывался к нему... Спать не хотелось совсем. На деле все оказалось гораздо проще. Он мог бы воспользоваться этой возможностью раньше, если бы не был таким дураком. Одетый во все императорские мантии, он чинно и совершенно открыто прошествовал к своему гарему. Тени, сопровождавшие его, остались возле входных дверей. Он бесшумно прокрался во внутренние покои и освободился от тяжелых одежд, запихнув их в стоящий рядом сундук. Теперь на нем были только ap~jh, рубаха и плащ, дорожную шляпу он взял в руки. Спокойно и не таясь, он двинулся по бесконечному лабиринту пустынных комнат и галерей, где некогда обитали сотни, а может быть, и тысячи жен любвеобильных асанианских властителей. Теперь здесь царили запустение и тишина. Дворик для верховой езды также пустовал, но он понял, что Галия совсем недавно здесь побывала. На песке, испещренном следами копыт, темнели свежие кучи навоза, ленивые конюхи не успели, а скорее всего не захотели, их убрать. Он обошел эти свидетельства нерадивости слуг и нырнул в полумрак колоннады. Ворота, ведущие на конюшню, были закрыты, но узкая дверца в них оказалась не запертой. Тишина. Сенели дремали в стойлах, из дальнего угла обширного помещения доносились негромкие голоса. Грумы, сбившись в кучу, чесали языки. Он нахлобучил на голову шляпу, так, чтобы ее поля закрывали глаза. Слуги не должны видеть то, чего им видеть не надо. Он расправил плечи и двинулся дальше с важностью императорского гвардейца, собравшегося часы досуга провести в обществе бутылок и девочек в одной из ближайших таверн. За Золотыми Воротами он почувствовал, что за ним следят. Он не сменил шага, не повернул головы. Но, когда улочка сделалась узкой, протянул руку и вытащил из мрака, скопившегося под кронами низких деревьев, охотящегося за ним шпиона. Оленеец. Он не сопротивлялся и не казался напуганным. В золотистых глазах его таилась усмешка.