Солнечные стрелы - Джудит Тарр

Знаешь, что я сделаю сейчас? спросил враг, потряхивая мокрыми колечками бороды. Я спасу тебя от неминуемой гибели.

Я знаю, что гибель поджидает меня, сказал Корусан. Но не здесь. Не сейчас. Солнечный лорд не слышал его слов. Сильные руки сорвали с Корусана плащ и швырнули на спинку кресла возле жаровни, где было тепло и сухо.

Ты весь дрожишь. Черный король потянул к себе мокрый покров, заставив Корусана повернуться. Зная об асанианской стыдливости, он раздевал его, как слуга, умело и быстро, покорно склонив шею, не трогая вуали, не глядя туда, куда не следовало глядеть, не касаясь того, к чему не следовало прикасаться. Вино горячило желудок, кружило голову, туманило мозг.

Знаешь, кто ты такой? Ты маленькая, изящная, хрупкая статуэтка. Никто никогда не говорил с ним так.

Я могу сломать тебе шею раньше, чем ты остановишь меня, сказал он, тяжело ворочая языком. Черный король уже встал и улыбался ему белозубой улыбкой с высоты своего роста.

Конечно, сможешь, сказал он, если не расчихаешься в этот момент. У тебя совершенно синие ноги. Почему? Его нахальство дошло до того, что он вновь встал на колени и принялся втирать огонь в ступни Корусана, улыбаясь, сверкая всеми зубами, поводя широкими мускулистыми плечами. Он даже не дрожал, хотя был совсем мокрый и голый, лишь в короткой своей юбочке. Он был как черное пламя, покрытое черной шерстью. Эта шерсть просыхала, скручивалась в мелкие кольца, но спина дикаря была чистой и сверкала, словно кусок темного полированного стекла. Он был красив, как степной кот, и столь же грациозен в движениях. Он легко вскочил на ноги и, потянувшись к постели, сдернул с нее одеяло. Корусан накинул его на себя.

Достаточно! Это неприлично.

Разве прилично было бы позволить тебе умереть от горячки? Я мог бы лишиться еще одного слуги. Он усмехнулся и добавил: Такого бравого желтоглазого молодца.

Золотоглазого, сказал Корусан. Черный король рассмеялся. Варвар, наглец, высокомерный дикарь. Корусан привел себя в привычное состояние ненависти. Он отвратителен. Его манеры ужасны. И все же. И все же волна неодолимого обаяния исходила от него, заставляя окружающих проникаться к нему любовью. Не потому, что он император. Потому что он такой, какой есть. Он с удовольствием убьет его. Но не сейчас. Не раньше, чем черный король осознает, почему ему суждено умереть.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

КОРУ-АСАН

ГЛАВА 25

Годри был отправлен в последний путь наилучшим образом из всех, что могла предложить чужеземцу столица Асаниана. Нет, его не зарыли в песок пустыни, но зато вознесли на огромный погребальный костер, сложенный посреди Триум фального двора рядом с Залом Цветов, в котором последние два дня покоилось его тело. Эсториан пропел над останками друга несколько ритуальных песен сначала молитву ухода из обрядов Аварьянского храма Эндроса, затем усладил слух собравшихся напевами кланов Варяг-Суви, больше похожими на походные марши, чем на прощальные песнопения. Он велел зарезать возле костра породистую кобылицу, чтобы дух друга не скитался пешком по загробным мирам, и, когда пришло время поджигать хворост, призвал с неба солнечный огонь. Он смотрел на бушующее пламя, но в глазах его не было слез. Он, кажется, утратил способность плакать. Отряд гвардейцев теперь сопровождал его всюду, он чувствовал затылком дыхание охраны. Еще он чувствовал постоянное давление индивидуальной защитной сферы. Айбуран без сомнения тратил на нее добрую половину своей энергии. Защита вызывала боль в глазных яблоках и отзывалась в позвоночном столбе. Его покои были набиты охранниками, гарем тоже. Дворец леди Мирейн окружало тройное кольцо стражников: где гарантия, что после неудачного покушения на императора злоумышленники не решатся напасть на его мать? Даже в тронном зале никто не смел приближаться к нему, и сам лорд Фираз был теперь отделен от своего господина цепочкой караульных. Интересно, как досточтимый лорд воспринимает такое свое положение? Как победу или как поражение в их затянувшейся вежливой войне? Об утрате, постигшей императора, не говорили. Асаниан деликатен. Горе глубоко личное дело каждого человека. Сочувствие здесь выражали экзотическим и довольно дорогим способом. Эсториан был изумлен, обнаружив в своей спальне множество вырезанных из дерева фигурок, увешанных драгоценностями. Раскраска их лиц искусно копировала татуировку Годри.

Они бьют все рекорды, сказал Корусан, желая разделить с вами горе. Можно подумать, что он дружил с каждым из них.

Никто не хотел убивать Годри.

Это понятно, пробормотал оленеец.

Благодарственные молебны служатся в каждом храме, сказал Эсториан. Люди заказывают их, благодаря небо за то, что я избежал опасности. Как ты думаешь, много ли среди них таких, кто действительно радуется этому? И что dek`~r остальные? Может быть, молятся, чтобы следующая попытка убийцы была удачной?

Вы искренне полагаете, что весь Асаниан должен любить вас?

Я согласился бы и на то, чтоб они просто перестали меня ненавидеть. Корусан пожал плечами.

В таком случае вам следовало родиться простолюдином или лордом мелкого княжества. Там ваши подданные обожали бы вас, и никто не осмелился бы вам перечить.

Уж лучше тогда родиться обычным бараном, щипать травку, отращивать шерсть и покрывать овец.

Вы сами это сказали, не я. Он, кажется, иронизирует. Эсториан не видел его глаз. Корусан между тем разглядывал погребальную статуэтку. Его палец коснулся топаза, висящего на длинной цепочке. Камень отливал золотом весенней зари.

Он тебе нравится? Рука оленейца отдернулась. Это был первый жест, выдававший в суровом воине мальчишку, застигнутого врасплох.

Ты можешь взять его, сказал Эсториан. Мне часто дарят топазы. У меня их скопился целый сундук.

Вы равнодушны к ним?

Мне больше по душе изумруды. Или опалы с Островов. Ты когда-нибудь видел их? Они бывают черные до синевы и переливаются на свету, как пламя.

Как ваши волосы?

Не только. Они бывают также и красными, и зелеными, и голубыми... Он умолк и посмотрел на оленейца с некоторым любопытством. А ты у нас, кажется, поэт?

Я воин, сказал Корусан.

Никогда не задумывался, медленно произнес Эсториан, чем занимаются оленейцы в часы досуга. Ну конечно, спят. И едят, и пьют. Потом, наверное, фехтуют...

И охотятся, и точат мечи, и приводят в порядок доспехи...

И что еще? Корусан вновь взял в руку топаз. Его голос был холоден и спокоен.

Я умею читать. И писать, немного. Я неплохо пел, пока мой голос не стал ломаться. Теперь я хриплю, как простуженный ворон. Эсториан рассмеялся.