«Журавли» и «цапли». Повести и рассказы - Василий Голышкин

— Это вам, — сказал я.

«Му-у-у», — послышалось в ответ, и кто-то выхватил у меня из рук Павкин букет.

Я опешил. Павкина «одна девчонка» мычит по-коровьи? Это было до того удивительно, что я, забыв о клятве, данной своему другу, содрал повязку и… увидел телочку, с аппетитом жующую Павкин букет.

Рядом с телочкой стояла ее хозяйка, Нюрка Ежикова, — из всех маменькиных дочек самая маменькина — и тряслась от смеха.

Мне стало жаль Павку. Ну и дурак. Нашел, в кого влюбиться. Мышей боится — раз, саженками не умеет — два, в полночь на кладбище калачом не заманишь — три…

Ну разве она ему пара? Нет, конечно нет.

Надо немедленно найти Павку и… Я нашел его и, с места в карьер, стал перечислять недостатки Нюрки Ежиковой.

— Мышей боится — раз, саженками не плавает — два…

— Это ты о ком? — равнодушно спросил Павка, морща веснушки.

— Как… о ком? — опешил я. — О ней… «одной девчонке»… — И с вызовом добавил: — О Нюрке Ежиковой.

Я думал, Павка тут же поколотит меня. Ведь как ни оправдывайся, а клятву я нарушил, сняв повязку и увидев ту, которую под страхом смерти не должен был видеть.

— Что ты, — равнодушно сказал Павка, — Ежикова… Ха-ха… Совсем не Ежикова…

У меня отлегло от сердца. Не Ежикова… Значит, колотушек не будет. Да что там колотушки! Главное, что не Ежикова. Я был горд за своего друга и стыдился самого себя. Надо же подумать, будто мой боевой друг Павка способен влюбиться в какую-то там маменькину дочку!

Дня через два я снова встретил Нюрку Ежикову. С телочкой. Телочка, как собачка, бегала встречать Нюрку, когда она возвращалась из школы. Будущая корова шла рядом с Нюркой и задумчиво жевала букет полевых цветов. Точь-в-точь как тогдашний.

Вот я и думаю, не обманул ли меня Павка, когда сказал, что «одна девчонка» совсем не Ежикова. Может, Ежикова и есть, а?

Урок вожатого

Павка всегда все узнавал первым. Но тут я его опередил.

— В нашем поселке, — сказал я, — открывается городской пионерский лагерь. Я уже записался.

Павка и виду не подал, что он впервые слышит новость.

— А я, — сказал он, — записался раньше тебя. Еще вчера.

Мне оставалось только подивиться Павкиной оперативности. Запись в лагерь объявили только сегодня. Но разве мог мой друг в чем-нибудь кому-нибудь уступить первенство?

— Но ты не знаешь, — попытался отыграться я, — чем мы там будем заниматься.

— Чем? — полюбопытствовал Павка.

— Что по душе, — сказал я, — стоять на часах, ухаживать за цыплятами, выращивать цветы…

— Мыть полы, — иронически добавил Павка.

— Да, — подтвердил я, не уловив иронии, — мыть полы.

— Нет, — возразил Павка, — мыть полы будут другие. А мы будем играть в футбол. Или это дело тебе не по душе?

И вот мы в лагере.

— Ребята, — сказал Коля-вожатый, — пусть каждый из вас выберет дело по душе.

Павку не надо было приглашать дважды. Он сразу выскочил.

— Я и Славка выбираем футбол, — сказал он и уточнил: — Как мастера кожаного мяча.

И представил себя как пробивного нападающего, а меня — как непробиваемого защитника.

Павка знал, на что бил. Наш вожатый Коля, бывший моряк, слесарь с «Красного богатыря», был тренером заводской футбольной команды.

— Такой, — сказал Павка, — таких, как мы, мыть полы не пошлет.

Увы, нас послали. То есть не то что послали. С нами даже не посоветовались, а просто, как каких-нибудь рядовых необученных футболистов, включили в список ответственных поломоев, и мы волей-неволей должны были раз в неделю с десяти ноль-ноль до одиннадцати ноль-ноль по местному времени заниматься самообслуживанием, то есть надраивать пол спальни до блеска корабельной палубы.

Я где-то читал, что искусство требует жертв.

А футбол, думаете, не требует?

Требует, да еще каких! И мы с Павкой решили принести ему в жертву свое дежурство. Мы не пошли мыть полы. Мы решили в этот отрезок местного времени заняться более полезным делом — научиться забивать голы затылком. Представляете, стою я, Славка, спиной к воротам противника. Вратарь думает, что я в поле сейчас побегу, а я — нет, я жду подачи от своего друга Павки. Ловлю затылком мяч и спокойненько посылаю его в ворота противника. Здорово, а? До этого еще никто не додумался. Одни мы с Павкой.

Нельзя сказать, чтобы мы подходили к своему лагерному домику-теремку со спокойной совестью. Нет. мы знали, что нас ожидает: жирные единицы против моей и Павкиной фамилий. Но — мы не боялись этих единиц. Подумаешь, полы не вымыли! Зато новый способ игры в футбол изобрели и чуть было его не освоили.

— Слав, а Слав, смотри, — Павка толкнул меня локтем в бок и указал пальцем на список дежурных.

Против наших фамилий сияли пятерки.

Я глазам своим не поверил. Может быть, это ошибка?

— Поздравляю цвет футбольного рыцарства с отличным дежурством! — раздался позади нас голос Коли-вожатого.

Мы обернулись и подозрительно посмотрели на него. Нет, в улыбке, которую излучал Коля-вожатый, не было никакого ехидства.

Весь день мы стойко принимали поздравления как лучшие дежурные недели, а сами, между прочим, ломали головы над тем, кто выполнил нашу работу? Но мы так этого и не узнали.

Тогда мой друг Павка пустился на хитрость.

Он всегда шел на хитрость, когда хотел разгадать какой-нибудь секрет. Я вместе с ним. Через неделю ровно в десять ноль-ноль наступил наш «трудовой час». Но если вы думаете, что на этот раз мы вооружились ведром и шваброй и кинулись в спальню мыть полы, то глубоко ошибаетесь. То есть мы-то кинулись, но не совсем по адресу: не в спальню, а на чердак спальни, отыскали в потолке щелочку и стали смотреть вниз, чтобы подкараулить того, кто, уважая нас, как футболистов, решил за нас мыть полы. В том, что это так, мой друг Павка ни капельки не сомневался. И вот в спальне распахнулась и, как нам показалось, разочарованно свистнула дверь. Потом она снова распахнулась и впустила помойное ведро и половую щетку, за которые держалась пара здоровенных рук. Сомнений быть не могло. Эти руки могли принадлежать только одному человеку на земле. С синим якорьком на правой руке. Нашему вожатому Коле — бывшему моряку, а ныне токарю завода «Красный богатырь» и тренеру заводской футбольной команды.

Я чуть было язык не проглотил от изумления. Но не проглотил. А то бы вы никогда не услышали от меня этой истории.

Коля-вожатый засучил штаны, окунул в ведро тряпку и…

— Внимание, внимание! — закричало радио. — Всем вожатым к начальнику лагеря! Внимание, внимание…

Коля-вожатый прислушался, бросил тряпку в ведро и скрылся за дверью.

— За мной! — лихо, как командир на ученье, скомандовал Павка и бросился к лестнице.

Мы уже кончали уборку, как вдруг дверь скрипнула и в комнату вошел Коля-вожатый.

— Все еще работаете? — равнодушно спросил он. — А я так считал, что давно уже кончили. Хотя оно и понятно, на пятерку стараетесь.

— Стараемся, — мрачно пробурчал Павка и, выхватив у меня из рук выжатую тряпку, принялся что есть силы надраивать ею пол.

ДЛЯ РЕБЯТ-ОКТЯБРЯТ

Когда «Аврора» молчит

Я жил в Ленинграде. Неделю, две или месяц. Не помню сколько. Потому что, когда живешь в таком городе, как Ленинград, не замечаешь дней. Они летят быстро, как чижи, с той только разницей, что чижи, пролетев, не оставляют следа, а ленинградские дни оставляют.

Идешь, идешь и вдруг: «В этом доме жил А. С. Пушкин»… В этом — Н. В. Гоголь. А «В этом доме Владимир Ильич Ленин встречался с петроградскими марксистами»… Остановишься и, как перед уважаемым знакомым, снимаешь шапку.

Эрмитаж, Исаакиевский собор, Финляндский вокзал, Пискаревское кладбище. Дворцовая площадь, Зимний дворец… Встреча с ними навсегда оставляла след в памяти.

И «Аврора». Я мог видеть ее каждую минуту, каждый час, днем и ночью. И всякий раз, когда я смотрел на «Аврору» из окна гостиницы, мне казалось, что это мираж, призрак, сказка, видение… Легендарная «Аврора» под моим окном? Корабль, начавший революцию? Не может быть!

Я шел к Неве, шел к «Авроре» и, как другу-человеку, протягивал кораблю руку. Сердце у меня замирало от восторга, когда я ощущал в ладони прохладу его броневой ручищи. Нет, это не был корабль-призрак, корабль-мираж, видение, сказка. Это был живой, настоящий, трехтрубный, с пушкой на носу, боевой корабль, готовый в любую минуту…

— Корабль «Аврора» находится на вечном приколе.

Я вздрогнул, услышав эти слова. От них, как от мороза, мне стало холодно и больно. «Аврора», главный корабль Революции, и вдруг «на приколе»? Нет, нет и нет! Я оглянулся, чтобы поспорить с говорившим, и увидел полную женщину, а рядом с ней крепыша-мальчика. Он надул толстые губы и отрицательно покачал головой. Я понял: моего вмешательства не потребуется.