В плену у травмы. Как подружиться со своим тяжелым прошлым и обрести счастливую жизнь - Марина Алексеевна Сойта
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Постепенно я стала добавлять в блог больше личной информации, делилась какими-то вдохновляющими меня вещами, сначала это было неуклюже – все начиналось с фотографии утренней каши и беговой дорожки, теперь же я рассказываю целые визуальные истории – о природе, о сопереживании, о любви, о путешествиях. Все это не было прыжком от точки А в точку В. Формат менялся плавно и постепенно.
Затем я решила сделать свой проект: онлайн-школу. Я поняла, что хочу, чтобы у моих клиентов было пространство для практики тех навыков, которым я обучаю их на сессиях. Я вдохновилась форматом тренировок онлайн – когда несколько раз в неделю люди встречаются на полчаса и занимаются йогой вместе. К тому же мне хотелось научиться говорить не в формате короткой записи, а в более длительном формате – и онлайн, на публику. И снова я, с уважением относящаяся к необходимости повторять свое поведение для того, чтобы его закрепить, увидела кое-что кроме своей тревоги при мыслях об этом – я увидела возможность формирования нового навыка.
Так началась школа. Сначала мы встречались на 20–30 минут и действительно практиковались в навыках осознанности и саморегуляции. Затем школа начала меняться и постепенно стала тем, что я полюбила, – местом для чтения научно обоснованных лекций на определенные темы, подбора к ним самых разных домашних заданий и возможности проявления своей уязвимости среди участников.
Уроки стали длиться около часа, и весь этот час я не испытывала никакого дискомфорта из-за того, что мне нужно говорить публично без возможности остановиться и перезаписать сказанное. Перед началом уроков я, как правило, чувствовала приятное волнение, помогающее мне быть энергичной и активной (эти ощущения схожи с тем, что я чувствую перед началом работы с новыми клиентами). Я знаю, что моя речь не идеальна – в ней проскальзывают слова-паразиты, временами есть затяжки, иногда я сбиваюсь и запинаюсь. Но снова: трезво оценивая то, с чего начинала, я собой невероятно горжусь. В моих жизненных целях нет пункта «стать идеальным оратором», и я позволяю себе быть несовершенной.
Чуть больше года назад я перестала вести школу – слишком много было жизненных перемен, и я поняла, что просто не справлюсь с чем-то, кроме основной работы психотерапевтом и своей жизни. Я знаю, что те из вас, кто учился у меня, скучают по этому формату, и я в какой-то степени тоже. Посмотрим, что будет дальше!
Я хочу подчеркнуть общее во всех этих историях: я менялась об изменения. Моя деятельность плавно менялась благодаря тому, что я принимала свой страх делать что-то неидеально и просто делала – публиковала, предлагала, пробовала. И это требовало от меня нового подхода: дружбы со своим, казалось бы, патологическим стремлением к совершенству.
Мне импонирует такой взгляд на перфекционизм – это наша защитная стратегия, основанная на стрессовой активации и реакции «бей или беги». Мы бьем самих себя до тех пор, пока нам не удается убедить себя в том, что пора бежать. И снова я настаиваю на сопереживающем отношении, включающем любовь и уважение даже к самым сложным частям нас. Даже к тем, кто проявляет аутоагрессию, – тем, кто истязает нас.
Есть одно «но». Это самоистязание – способ обеспечить себе шанс на счастливую жизнь. Или хотя бы просто на жизнь. Наша перфекционистичная часть – это тоже стратегия выживания.
Перфекционизм мог быть способом защитить себя от своей аутентичности, от своих «заводских настроек», так как быть собой было небезопасно. Это одна из масок, которую мы надеваем при столкновении с травмой, – броня, позволяющая нам выживать. И если в детстве все, что бы мы ни делали, было для наших значимых взрослых не так – нам приходилось ходить на цыпочках для того, чтобы добиться близости к идеалу. Нам приходилось не проявлять себя во многих моментах (ведь наш защитник в виде перфекционизма говорил – «это не идеально, спрячь это, не показывай это»), и это помогало нам держаться на плаву. Бить себя для того, чтобы избежать наказаний за то, какие мы есть – несовершенные, неуклюжие, настоящие.
Я предлагаю вам увидеть то, что прячется в молчании. Я предлагаю вам дать голос этой своей части и услышать то, что она говорит, полностью.
«Спрячь это, это ужасно, это неидеально…» – то, что вы привычно слышите от нее. Но вот чего она недоговаривает: «…ведь я боюсь, что, если ты покажешь это, тебе сделают больно. А я не хочу, чтобы тебе причиняли боль. Жаль, что для этого мне приходится быть тем, кто берет на себя удар, кому приходится быть жестоким с тобой, – но я знаю, что это обеспечит тебе безопасность. Я не хочу, чтобы тебе разбивали сердце своим отвержением. Я боюсь, что твое сердце этого просто не выдержит. И мне приходится быть плохим полицейским в твоей истории – но лишь для того, чтобы ты смог выжить, чтобы ты смог найти ту безопасность, которая доступна нам прямо сейчас».
Перфекционизм помогает нам прятать себя. Он предоставляет нам убежище. Возможно, нам оно не по нраву – в нем холодно, в нем нет ничего кроме консервов, и мы в нем так одиноки. Но все же, все же – если мы учимся видеть в нем безопасное место, которое так много раз помогало нам выживать, – возможно, шаг за шагом, постепенно мы проникнемся любовью и к этой части себя, которая заботилась о нас до тех пор, пока мы не смогли перенять у нее эту эстафету?
Система может меняться благодаря новым данным, которые она получает. Но в детстве мы живем в режиме изоляции – у детей практически нет шанса на новую информацию. Условия проживания неизменны, ведь ребенок не может уйти из семьи. И ему нужно делать все для того, чтобы выживать в этой системе, временами отвергая те данные, которые все-таки предоставляет ему внешний мир, потому что они противоречат всему тому, что транслирует ему семья. А раз они противоречивы, значит, они опасны. Ведь биологическая программа привязанности диктует нам необходимость доверять своим опекунам – это
