Все против всех - Дмитрий Суворов

Логично. Однако же… В 1945 году миллионы людей, пробывших на самой страшной из всех известных в истории войн не полгода, а 1418 дней и ночей (так, кажется, в официозе?) и, соответственно, вполне дозревших в плане одичания, почему-то не устроили у себя в стране ни разрушения государственности, ни всеобщей атмосферы убийств и насилия, ни гражданской войны по самому крутому сценарию.

В работе «Большевики должны взять власть», написанной аккурат перед октябрьским переворотом, В. И. Ленин так оценивает шансы неудавшейся июльской попытки взять власть: «Мы не смогли бы удержать власть физически… Недоставало… озверения масс». Выходит, не до конца озверели солдатики в окопах Первой мировой… И с фронта ехали безо всякого желания воевать. Они потому и за оружие хватались в эшелонах по пути домой, чтобы никакая свинья не мешала им скорее перестать быть солдатами и вернуться к семьям, к мирной жизни. Потому и большевиков поддержали в октябре с их бредовым (в плане практическом) Декретом о мире; потому и казаки-фронтовики на рубеже 1917–1918 годов выступали за красных. Их лозунгом было: «Долой всех, кто хочет продолжать какую бы то ни было войну!» Прямо как в песне из кинофильма «Бумбараш»:

Наплевать, наплевать,Надоело воевать!Были мы солдаты,А теперь — до хаты!

Напомню: ранний этап противостояния впоследствии получил название «эшелонной войны»: все враждующие стороны наскребали для каждой встречи не более нескольких сот человек (в эшелоне уместятся). То есть самых оголтелых (или наемников-«интернационалистов»). Больше драться не желал никто, и на сражающихся смотрели как на чокнутых (об этом опять-таки практически вся ранняя советская литература). Даже от немцев 23 февраля никто не хотел защищаться. У Ленина об этом говорится в статье «Тяжелый, но необходимый урок». В ней Ильич откровенно признается, что кругом «всеобщее разгильдяйство… отказ войск защищать даже нарвскую линию». Почему-то именно это славное событие у нас называлось сперва Днем Советской Армии, а ныне — Днем защитников Отечества.

Да и похабный Брестский мир Ленин подписывал, оправдываясь так: «Рабочие и крестьяне страшно устали от войны!»

Теперь вспомним: крестьянство составляло подавляющее большинство населения тогдашней Российской империи. И еще вспомним: и у белых, и у красных, и у националов семьдесят пять процентов армий — крестьянского состава. А у «зеленых», естественно, все сто. Да и остальные социальные группы в ту войну в тиши не отсиживались. Что же это? Выходит, вдруг отдохнули? Ведь если разобраться, то получается жуткая картина. Именно такая картина с апокалиптическим размахом нарисована Максимилианом Волошиным:

Раздался новый клич: ДолойВойну племен, и армии, и фронты:Да здравствует гражданская война!И армии, смешав ряды, в восторгеС врагами целовались, а потомКидались на своих, рубили, били,Расстреливали, вешали, пытали,Питались человечиной, детейЗасаливали впрок…

Всеобщее повальное безумие? Может быть. Между прочим, аббревиатуру «РСФСР» тогдашние интеллектуалы расшифровывали так: «Редкий случай феноменального сумасшествия России». Но на мой взгляд, возможно и вполне рациональное объяснение случившегося. Все дело в том, что нельзя обнаружить ни одной социальной группы, против которой новая власть не предприняла бы не просто дискриминационных, но демонстративно жестоких мер. Как это называть? А вот как: политика целенаправленной эскалации напряженности, преднамеренно ведущей к вооруженному противостоянию. То есть это и есть политика сознательного разжигания гражданской войны.

Вот вам выхваченный из общероссийской повседневности тех времен уральский фактик, так сказать, ЧП районного масштаба. В конце 1917 года в Екатеринбурге по инициативе И. Малышева и П. Хохрякова проводится акция по разоружению эшелонов с возвращающимися домой казаками (казаки — из азиатских войск; едут в Омск, Красноярск, Читу и далее). Возможность такой фильтрации у уральских большевиков есть: в городе находятся присланные для борьбы с Дутовым питерские части. Место тоже позволяет: Екатеринбург станция узловая, ее никак не минуешь на пути в Сибирь (Мамин-Сибиряк не случайно называл наш города «живым узлом»).

Сопротивления казаки не оказали: снова воевать не только не хочется, но к этому никто из казаков и не готов. Пытаются завязать с красными «разговоры за жизнь»: «Что вы, братцы, как можно на Руси нынче без винтовочек? Кто же сейчас без них ходит?» Действительно, кто? Да и оружие у казаков не казенное, как у остальных, а свое, фамильное… Нашли с кем разговаривать — с красногвардейцами! У них свои аргументы: отцепленный паровоз и направленные на вагоны пулеметы. Кому охота подыхать на рельсах, не добравшись до дома и жены… Оружие изъято, акция удалась.

Можно себе представить, с каким чувством покидали Екатеринбург прошедшие фильтрацию казаки. Если до этого они явно еще не определились в своих симпатиях и антипатиях, то после этого образ врага в их душах явно сформировался. Одна-две подобные акции — и сибирцы, енисейцы, семиреченцы, забайкальцы, уссурийцы едут домой, сжимая кулаки от ярости. А если дома еще и комбеды объявятся, то…

Готова питательная среда для Семенова, Анненкова, Калмыкова и иже с ними! И ведь не в одном Екатеринбурге и не над одними казаками так экспериментировали! Так завязывались и метастазировались узлы ненависти, так гроздья гнева местного значения разрастались до всероссийских масштабов.

Потребовались буквально считанные месяцы такой последовательно проводимой политики, чтобы обиженными оказались все. Как сказал (правда, по другому поводу) Лев Гумилев: «Эпоха выступила в образе Великой Обиды». Помножьте все это на вполне реальную озлобленность, традиции российских смут и мятежей, а также на всеобщую вооруженность; прибавьте и то, что старая власть рухнула, а новая только еще начинает структурироваться; к тому же она явно нелегитимна, да и ухватки у нее сразу очень уж какие-то упыриные. И готова почва возникновения пожара невиданной войны. Войны, которую даже трудно назвать гражданской в классическом смысле слова: это война, где каждый защищает только себя — свою веру, свою правду, свою землю и образ жизни, свои идеалы, своих близких и свое добро. «За что воюете?» — «За родные кочевья», — отвечали в 1918 году белогвардейцы-буряты. Это была война, где каждый — за себя и все — против всех.

Исходя именно из этой генеральной посылки, бойцы выбирали знамя, под которое следовало становиться.

И еще. Великий швейцарский ученый К. Юнг ввел в психологию понятие «коллективного бессознательного»: он имел в виду очень глубокие, архаические пласты подсознания, проявляющиеся в определенных условиях у больших масс людей. Проще сказать, речь идет о неизжитых реликтах варварства, коренящихся в человеческой психике под спудом цивилизованных наносов. В обычной жизни они практически не проявляются, но в условиях надлома и краха цивилизации, всеобщего стресса, потери внешних и внутренних сдерживающих центров, а тем более в случае преднамеренной легализации этого самого «коллективного бессознательного» — именно все это и имело место тогда! — «плотина рушится», и «цивилизация пасует перед оскалом внезапно возродившегося варварства» (слова А. Солженицына из его Нобелевской лекции). Воистину правы те исследователи, которые называют все происшедшее в России цивилизованным срывом!

По сути, это был Апокалипсис на одной шестой части земного шара, и не идеалистическим руководителям белого движения было с ним совладать. «Вы не верите в нашу великую революцию?» — вопрошал чекист Артабеков, готовясь отрубить голову генералу Рузскому, и тот, стоя у плахи, отвечал: «Я вижу только великий разбой»).

В такой войне приходится оценивать не кто прав, а кто хуже по средствам достижения цели. Вспомните трагический октябрь 1993 года. Разве не похожая была картина? В такой войне мог победить только самый циничный, только тот, кто способен перешагнуть через все и всяческие границы мыслимого и немыслимого, попрать все нормы нравственности, пойти на немеренную кровь и немеренную ложь.

Такими оказались Ленин и компания.

И тут впору задать вопрос: «Зачем красным все это было надо?» Ведь власть уже захвачена. Зачем расшатывать под собой землю? Можно ведь и самим провалиться.

«Вы не ведаете, что творите» — эти евангельские слова будто бы, если верить П. Ермакову, сказал Николай II в последнее мгновение своей жизни. Неужели действительно не ведали?

Убежден: ведали! Более того, в этих действиях присутствует дьявольский прагматический расчет. Ведь если оставить в покое кровавую романтику разжигания мирового пожара (мы уже привыкли воспринимать это как метафору, а тогда все было буквально и всерьез), то остается самое главное, и это главное Ленин понял раньше всех: их партия, являясь партией абсолютного меньшинства и не отвечая интересам никого, кроме самой себя, да еще люмпенов и маргиналов, может удержаться у власти только в атмосфере перманентного и абсолютного хаоса. Если его нет, надо сделать, чтоб был. И сделали.