Здесь песок чище - Луис Бетанкур

"Дело не совсем ясное. Есть в нем что-то странное, посмотрим с самого начала. Нужно вникнуть поглубже", — думал он.

Для Гошгариана вникнуть поглубже в какое-нибудь дело означало придумать такую версию, которая позволила бы ему получить доступ к профессиональным секретам его приятеля Чака. Через руки этого человека проходило большинство судебных бумаг.

— Эй, Чак! Что произошло с этими людьми?

Чак обладал сильным тембром голоса, который напоминал раскаты грома. Внешность была самой обыкновенной и больше напоминала горного дровосека, чем безобидного конторского служащего второго класса, ушедшего с головой в дела федерального суда.

— Я расскажу тебе, — произнес он, пытаясь говорить шепотом, который на самом деле больше напоминал громкий хрип, — я сам спрашиваю себя, что случилось с этими людьми? Здесь какая-то махинация.

— И что же? — спросил его адвокат, выкладывая при этом двадцать долларов на стол.

— Хорошо, парень! Выпью вечером за твое здоровье.

— Хватит, давай к делу.

— Мне кажется, что мы пытаемся уладить отношения с Кастро, и кое-кто должен "заплатить за разбитую посуду".

— Я согласен с этим. Если хотят, чтобы было так, пусть так и будет. Это их дело. Но почему должны попадать именно мои клиенты? Ты хорошо знаешь и помнишь их по делу об Инагуа. Зачем же теперь вытаскивать все на свет? Кому это пришло в голову?

— Дело было так. Позвонили сверху. Состоялся разговор между начальниками. Я сопоставил все данные и теперь почти уверен, что они решили кое-что предпринять. Но в свете новых веяний никаких шагов больше не предпринималось, понимаешь? Нам нужно было продемонстрировать, что мы неукоснительно соблюдаем международные законы. Однако такой возможности не предоставлялось. Тогда-то и разыскали старые бумаги. Им, кажется, операция на Инагуа понравилась тем, что она более выгодна для кампании в прессе. Ты, старый лис, хорошо знаешь, что иногда мы судим тех, кто уже был ранее осужден. Закон можно растянуть и сжать, как жевательную резинку. Хоть какое-нибудь небольшое преимущество должна же дать нам власть, верно?

— А почему выбрали лишь троих?

— Это ты узнавай в другом месте.

— В ЦРУ?

— Кто знает!

— Ты думаешь, они выбрали наиболее подозрительных?

— Это только догадки. Может быть, именно с этими тремя повторный суд не вызовет никаких проблем.

— С Насарио все уладили?

— Со всеми, старик. В это втянуты ФБР, ЦРУ и Насарио тоже.

— Что ему обещали?

— У него нашли слабое место. Ему сказали, что все это делается для небольшого пропагандистского шума. Кроме того, ему лично предоставляется хорошая возможность как настоящему патриоту со вкусом позировать на съемках. Будет якобы поднят небольшой скандал, а затем, как всегда, закулисными путями дело уладится. Повторяю, это обещали Насарио.

— И он, естественно, очень доволен. И главное даже не в пропаганде, а в том, что из этого он извлечет хороший доход.

— От которого ты тоже кое-что получишь.

— Но я работаю.

— А ты что же думаешь, легко жить не работая?

— Ты действительно веришь, что в конце концов все будет улажено?

— А почему бы и нет?

— Ты думаешь, я могу обещать это моим клиентам?

— Разумеется.

— Как и раньше.

— Да, как и раньше! Проклятая политика. Может, кто-то и разбирается в ней, а я нет!

— И не жалуйся. Политики — это бесстыдные люди. Время от времени ты извлекаешь из этого хорошую прибыль.

— Ну хорошо. Пойду предлагать им мой товар. Спасибо за все.

В тот вечер американские телезрители от восточного до западного побережья смотрели специально сочиненный спектакль о задержании властями Багамских островов за нарушение закона о нейтралитете страны трех коммандос "Альфы". "Объективная", или "беспристрастная", пресса Соединенных Штатов успешно использовала эту фальшивку для того, чтобы оправдать переиздание старых материалов, относящихся к событиям вокруг Инагуа. Телезрители видели на экранах, как идут трое хмурых виновников в наручниках, однако телекамеры не могли снять того момента, когда они ехали в машине шерифа, ведя дружескую беседу. Кто-то предупредил, что впереди пресса и телевидение, и дальше все пошло как на сцене. Появились жены задержанных, которые повисли у них на шее, а полицейские напустили на себя грозный вид и пустили в ход жесты, характерные для полиции. Был установлен залог. Насарио со смехотворным видом и в донкихотской манере заложил свой дом, "чтобы заплатить за свободу этих храбрецов". Сначала он торговался, стараясь свести к минимуму риск мероприятия, обращался к сенаторам, председателям муниципальных советов, членам палаты представителей, членам комиссий штата и к самому губернатору. Однако все они оставались глухи к его призывам. Все, по-видимому, шло по указаниям "сверху". Поэтому ничего не изменилось и после внесения штрафа, предусмотренного законом. Было во всем этом механизме нечто такое, что шло вразрез с законодательством, и освобождение узников задерживалось. Отрезанные от внешнего мира заключенные пытались разгадать, от кого же исходят все эти препятствия и какую при этом преследуют цель, а главное, когда наступит развязка и каковы будут последствия. Но одно они поняли сразу: их арест — инициатива не местных властей. Дело в том, что сам шериф более чем кто-либо был заинтересован в их выходе из тюрьмы. Заглянув вечером в камеру, он сказал:

— Сеньоры, уже прошло время, когда вы должны быть освобождены. Но на это должен быть приказ свыше, которого еще нет. Такого никогда раньше не было, и я сам теряюсь в догадках. Не думайте, что мне доставляет удовольствие держать вас здесь. Скорее, наоборот. Вы, видимо, уже заметили, что, кроме вас, в тюрьме больше никого нет, а значит, вы создаете дополнительную работу. Когда за решетками пусто, мы закрываем в три тридцать и идем по домам. Ну а если у нас "гости", рабочий день удлиняется. Я не намерен страдать и поэтому отвезу вас в городскую тюрьму.

— Вы не сделаете этого! — заявил Уго Гаскон, который хорошо знал, что такое городская тюрьма. — Вы не имеете права, это противоречит закону.

Полицейский посмотрел на Гаскона сверху вниз, а затем процедил сквозь зубы:

— Через несколько часов ты поймешь, могу я это сделать или нет.

В четыре часа они уже были в городской тюрьме Майами среди уголовников, алкоголиков, бродяг и нарушителей правил дорожного движения, ожидая, пока медленный механизм флоридского судопроизводства сработает под воздействием денег, внесенных Насарио в качестве залога. Тюремный надзиратель, бывший член бригады 2506, а до революции служивший в полиции на Кубе, увидев их за решеткой, с удивлением остановился: