Из жизни молодой одинокой женщины - Ника Энкин

не понимаешь, — продолжал он нести весь этот бред человека, не управляющего собой, своей речью, эмоциями…

«Может он на наркотики подсел, — вдруг осенило Леру. — Точно, его поведение было каким-то странным еще дома: неестественный блеск глаз, быстрая речь. Вот наркотики и алкоголь дали такой эффект. Быстрей домой и спать, спать… Пусть закончится этот бред!»

Но тут в глазах Тельмана появился нехороший огонек и он вскочил с колен:

—

Да ты не слушаешь меня! Я тебя больше жизни люблю, я не хочу, чтобы ты досталась кому-то еще…

Он опять кричал, плакал… Лера встала с дивана и направилась к двери. И тут произошло совершенно непредвиденное: она ничего не успела понять — неожиданный удар в глаз ошарашил ее. Впервые в жизни она ощутила, что значит «посыпались искры из глаз». Воздействие алкоголя вперемежку с наркотиками для каждого индивидуально. В данном случае это и агрессия, и жалость к себе, и… неведомо что творилось внутри этого человека. Лера схватилась за глаз. «Синяк будет», — подумала она.

—

Прости, прости, родная, сам не знаю, что творю… Прости, любимая!

—

Я ухожу, — сказала Лера. — Мне завтра рано вставать. Хочешь — оставайся здесь, я не думаю, что тебе стоит ехать со мной. Отоспишься — приедешь.

Она вышла в коридор, попросила лед, приложила к болевшему глазу. Вот зараза, как специально метил, а завтра такой важный день! Бизнесвумэн приедет с фингалом расселять коммунальщиков… Стыд какой!

Но Тельман не остался, да и не особо хотели оставлять его у себя и без того пострадавшие хозяева. Парень вызвался проводить их домой, во избежание инцидентов в машине. Но и дома Тельман пытался что-то говорить, доказывать.

Закончилось все битьем бокалов, переданных Лере по наследству. Бабушка привезла их из Риги, когда Прибалтика еще входила в СССР. Она любила эти бокалы, они напоминали ей о детстве… Изредка, в основном по праздникам, приходя с родителями к бабушке домой, она рассматривала в старинной горке всякую всячину. Среди них и стояли эти пузатые, из матового стекла, с желтым ободком, необычные бокалы. Потом они благополучно пропутешествовали на Запад Украины, а затем уже в Москву, вместе с остальным Лериным приданым. Она не пользовалась ими — у нее была более модная по тем временам посуда, но они служили живым напоминанием о семейных праздниках, отмечаемых в маленькой комнате бабушкиной одесской коммуналки, в которой она прожила всю свою долгую жизнь.

—

Ах ты, скотина, — тут уж Лера не выдержала и за весь вечер выпустила пары. — Да кто ты такой в этом доме, чтобы еще посуду бить? Что ты вообще внес в этот дом, ты хоть одну тарелку, один стакан приобрел?

Да ты только разрушать умеешь … Что ты вообще по жизни умеешь? Грабить, людей избивать, приковывать наручниками, наводить грабителей

на дом, в котором живешь? Что ты умеешь делать в этой жизни? Детей чужим женщинам делать и не нести ответственность за них по жизни? Кто ты вообще? Животное!

На этом вечер закончился. Герой представления сразу присмирел и взгляд его потух. Пол-ночи прошло в разборках. Наутро Лера первым делом побежала в ванную, осмотреть вчерашний побой. Вокруг глаза голубело. Не сильно, но заметно. Замазав синеву тональным кремом и оставшись довольна результатом, она выскочила из квартиры, не разбудив Тельмана, мирно сопевшего на диване.

Договор был подписан всеми сторонами, деньги положены в ячейку. Сделка состоялась. Переезд был назначен на середину декабря.

Придя домой, Лера обнаружила Тельмана на диване, с газетой. Как будто и не было вчерашней ситуации. Прежний Тельман, каким она его полюбила и любила все это время. Он не помнил ничего со вчерашнего вечера: откуда бинт на руке, почему так болит конечность, откуда на нем новая футболка. Тем более он не помнил, что ударил Леру и с каким трудом был транспортирован домой.

Синяк под глазом и битые бабушкины бокалы вообще не в счет. Он не помнил ни одной минуты из тех нескольких часов Лериного вчерашнего позора. Только говорил на одной ноте:

—

Я не мог тебя ударить, я не мог позволить себе этого…

—

Я сама натолнулась на твой кулак, ага… — отвечала Лера.

Настроение у нее было хорошим, не смотря на вчерашнее. Новая квартира была ее. И ничего, что предстоял нелегкий переезд и Новый год придется встречать в обшарпанных стенах среди висящих проводов и пластов отслаивающегося старого линолеума на полу — все это пустяки. Дело времени. Главное — она на пути к основной цели: забрать Мишку и больше никогда не отдавать его свекрам.

Только вот Тельмана она не видела рядом с собой в новой квартире. Не хотела видеть.

Завершилось все гораздо быстрее, чем Лера могла предположить. Вечером, в одну из суббот того же депрессивного ноября, во время просмотра какого-то мультфильма с Мишкой, появился Тельман и стал складывать свои вещи в спортивную сумку.

—

Мне надо это сделать, больше так не может продолжаться, — ответил он на

ее недоуменный взгляд.

—

Почему? — она сама не понимала, действительно ли хочет знать «почему» или спросила просто для проформы.

—

Надо разобраться в себе. Я понимаю, что мучаю тебя, доставляю неудобства. Знаю, что сама ты мне этого не скажешь. Я перестал себя уважать: никогда в жизни не поднимал руку на женщину — вот до чего докатился. Не просто женщину, а любимую женщину. Я простить себе не могу этого. Я вернусь. Обязательно. Только другим человеком. С работой нормальной, быть может. Не могу себе позволить, чтобы ты видела меня таким опустившимся…

—

Ты не опустившийся, — произнесла Лера. Она не была готова к такому повороту событий и не знала, что сказать. Она не хотела от себя его отпускать. Не сейчас. Не так… Когда-нибудь. Но не сейчас. Слишком неожиданно. Ее проблема была в постоянстве. Любая неожиданность выбивала из колеи.

Тельман быстро наполнял небольшую черную сумку. У Леры на глаза навернулись слезы: неужели это все? И его никогда не будет рядом, рука не коснется ее волос, она никогда не почувствует его бархатный взгляд на себе, прикосновение его тела к своему, не услышит его красивый голос… Нет, невозможно! Надо остановить!

—

Пожалуйста, останься! Я не хочу, чтобы ты уходил!

—

Лера, поверь, я делаю лучше в первую очередь для тебя. Если бы я тебя не любил — мне было бы все равно, я бы остался и продолжал причинять тебе боль, а так… Мне слишком больно видеть и знать, что я являюсь источником твоих