Висельник и Колесница - Константин Жемер

- И десяти голов для Вайды не хватит, – спокойно ответил Аким. – Но я могу пояснить остальное, о чём ты спрашивал.

Цыган прошёл в угол к полке с посудой и, ловко зацепив пальцами три совершенно одинаковые глиняные кружки, выставил их вверх дном на стол.

- Вот эта кружка – мой табор, эта – табор Гоца, а эта – Зурало. Что хочешь, прячь – никто не найдёт, – порывшись у себя в сумке, Аким дополнил натюрморт небольшой варёной картофелиной, затем накрыл её одной из кружек, и вдруг, коротким неуловимым движением, поменял сосуды местами. – Покажь пальчиком, барин, в каком таборе спрятано сокровище.

Толстой презрительно оттопырил губу и мизинцем указал на среднюю кружку. Максим мог бы поклясться, что граф не ошибся, он и сам сделал бы в точности такой же выбор.

Цыган поднял среднюю, но картофелины под ней не оказалось. Оную скрывал левый сосуд.

- Смотри, барин, ещё раз, – баро снова совершил неуловимое движение руками, и снова Американец не распознал нужную кружку. Максим выразил желание тоже принять участие в угадывании, но Аким покачал головой и объяснил:

- Ничего не выйдет, баре. Всякий раз будет казаться, что вот-вот отгадаешь, но…

- Ты бы со своими фокусами на ярмарку отправлялся, Вождь, – перебил Толстой. – Там мог бы хорошие деньги зарабатывать, околпачивая дураков.

- Напрасно, барин, всё время смеёшься над цыганской мудростью. Это не фокус! Это по-русски будет называться…э…«правильный лабиринт». Так говорил Вайда Мруз. А его мудрость не от людей, ой, не от людей, барин! – для придания сказанному значительности Виорел даже выпучил глаза. – Ты сейчас видел лишь часть «лабиринта», не весь. Тысячи лет он позволял нам хранить сокровище. «Правильный лабиринт» – он очень сильный, барин! И только война – сильнее.

Аким схватил одну из кружек и швырнул о стену – осколки брызнули во все стороны.

- Вот что война сделала с табором Зурало!

Вторая кружка разделила судьбу первой.

- И с табором Гоца!

На столе оставалась последняя кружка.

- В моём таборе было много людей! Что за люди, барин! Шесть десятков мужчин, настоящих мужчин – сам чёрт им не брат! Женщин и детей – не счесть. Два раза мы отбивались от Марти! Два раза он уходил ни с чем, барин! Наши лучшие воины положили за это жизни. Под конец дюжина мужчин всего была, ты сам видел! И Мартя пришёл в третий раз! – цыган схватил со стола кружку, размахнулся,… но кружка осталась цела. Баро, удивлённо воззрился на стол: картофелина исчезла.

Американец показал из-под стола руки – оказалось, что корнеплод находится у него. За время чувственного монолога цыгана сокровище уже успело лишиться кожуры, теперь же оно не замедлило отправиться прямиком в рот их сиятельства.

Пока граф жевал, Максим обратился к цыгану:

- Война, говоришь? А где твой табор обретался до нашествия Бонапарте?

- Раньше кочевали по Бесарабии, барин, но там неспокойно. То турки, то русские. Власти нет, а, коли нет власти – никто не защитит бедных цыган. Это, почитай, та же война. Я тогда ещё совсем молодой был, немногим старше Плешки, – баро подошёл и погладил мальчика по спутанным грязным волосам. – Но хорошо помню переполох в таборе, когда дошли слухи о появлении в округе людей Ордена. Мы сразу ушли в земли мадьяров, оттуда в Богемию, немного там пожили и подались в Россию. Вайда сказал, что Император будет бояться идти на вас войной, а ежели пойдёт, тут ему и конец. Семь лет спокойной жизни было, барин! Я семью хотел завести,… эх, да что там говорить! Теперь от табора только мы с Плешкой и остались, – Виорел Аким тоскливо уставился на оставшуюся от богатого натюрморта сиротливую кружку. Война, баре!

Тут цыганёнок подскочил мячиком, обнял Виорела за шею и что-то зашептал на ухо. Лицо баро просияло, и он вскричал:

- Плешка сказал, тот город, где находится Красный замок, называется Мир! Мир, баре! Теперь мы точно найдём Елену и Книгу! – цыган чуть ли не плясал трепака от радости. – Ай, баре! Дозвольте же спеть песню? Несчастный Аким думал, что уже никогда не сможет петь, но, к счастью, ошибся! Дозвольте, баре? Это будет очень хорошая песня, только немного грустная!

Как тут было не разрешить, и вскоре два голоса, низкий и высокий мальчишеский, красиво затянули а капелла[154]:

Родав дило! Родав дило!Жяв бутяте! Жяв кэтана!Дав мангэ чюгни ви зэн!Дав пханрруно гад, ханрро!Ме хаимаско, мамо!Ме хаимаско, мамо!Дав мангэ сыго граста,Катуна, вурдон ви ватра!Ме камавэ нума:Ишто харкуно,Пхераве дежа!Кай ту, мурро войа!Кай ба мурро дур дром?!Кай ба мурро дур дром?![155]

Глава 3

О горячих порывах, необычайной хитрости и превосходной прозорливости

7 (19) ноября 1812 г.

Главная квартира русской армии в г. Красном Смоленской губернии.

Фельдмаршал Голенищев-Кутузов не терпел ранних пробуждений. Когда позволяла военная обстановка, он любил понежиться в постели часов эдак до девяти, а то и до десяти. Тут сказывалось и длительное пребывание светлейшего князя в Турции, где поздний сон у вельмож в обычае, но, пуще того – виной была бессонница, каковая полководца изводила постоянно, даруя покой и свободу от дум о судьбах Отечества, лишь глубоко за полночь, а в иных случаях – так и под утро. Привычки главнокомандующего в армии знали все, и старались без крайней необходимости ему спозаранку не докучать.

То-то удивился многоопытный адъютант, когда около семи часов поутру в приёмную Главной квартиры при полном параде пожаловал командир лейб-гвардии Финляндского полка Максим Крыжановский.

В намерения Максима совсем не входило раньше времени будить Кутузова. Однако полковник стремился стать непременно первым на дню посетителем, чтоб его дело главнокомандующий выслушал на свежую голову, не занятую чем-либо иным.

Дело, которое привело сюда Крыжановского, касалось Ордена Башни. Расчёт был прост: рассказать всё без утайки, а дальше – как Бог рассудит. Бонапарте крепко бит, он Отечеству более не угроза, Орден Башни куда как опаснее. Кутузов – человек мудрый и верящий в предначертания. Почему бы ему не направить малую часть войск на штурм Красного замка? А если не поверит? Тогда, скорее всего, велит удалиться из армии ввиду крайнего умственного расстройства. Такой исход тоже устраивал влюблённого офицера, потому что позволял незамедлительно отправиться спасать Елену.

Решение поставить на кон военную карьеру далось Максиму непросто, но стало окончательным и бесповоротным.