Тайна Запада. Атлантида – Европа - Дмитрий Мережковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
XXXIII
«Царствие Божие наступит тогда, когда два будут одно», – слово это только продолжает и кончает евангельское: «Будут два одною плотью, esontai hoi dyo eis sarka mian». Два были одно в раю, и снова будут одно в царствии Божием. Если то слово о начале мира, записанное Матфеем, сказано было Господом, то Им же могло быть сказано и это слово о конце, записанное Климентом, потому что искупление в том и заключается, что волю Божью, нарушенную первым Адамом, исполнил второй Адам – Иисус. Это значит: судя по единственно для нас доступному и убедительному признаку – согласью внешней исторической памяти с внутренней памятью Церкви, – оба слова одинаково подлинны. «Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут», этою печатью вечности, более для сердца очевидною на всех словах Господних, чем вечность математических истин очевидна для разума, запечатлены оба слова одинаково. Можно, конечно, отвергнуть оба, но нет основания, приняв одно, отвергать другое.
XXXIV
«Те, кто со Мной, Меня не поняли. Qui mecum sunt, non me intellexerunt» (Actua Petri cum Simone, с. 10, p. 58, ed. Lipsius. – Resch, 277). И это «незаписанное слово» agraphon, тоже согласно с Евангелием: «Еще ли не понимаете? Еще ли окаменено у вас сердце? Имея очи, не видите? имея уши, не слышите? и не помните?» (Мрк. 8, 17.) Да, не помним, не видим, не слышим, не понимаем. Но если «мытари и блудницы», то, может быть, и боги Атлантиды «вперед нас идут в царствие Божие». Что значит «два будут одною плотью», понял Аттис-Атлас – Андрогин.
XXXV
«Ты прекраснее сынов человеческих» (Пс. 45, 3). – «Иисус, действительно, прекраснее всего в мире и самого мира. Когда он появился, то, как солнце, затмил Собою звезды» (В. Розанов. Темный лик, 1914, с. 264). Чем же красота Его больше всех красот мира? Тем, что она ни мужская, ни женская, но «сочетание мужского и женского в прекраснейшую гармонию».
«Я победил мир», – мог сказать только совершенный муж (Ио. 16, 33). Но, глядя на Сына, нельзя не вспомнить о Матери: «Блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие»! (Лк. 11, 27.)
Он в Ней – Она в Нем; вечная Женственность в Мужественности вечной: Два – Одно. Люди недаром любят Их вместе. Нет слова для этой любви на языке человеческом, но, сколько бы мы ни уходили от Него, сколько бы ни забывали о Нем, – вспомним когда-нибудь, что только эта любовь к Нему – к Ней – спасет мир.
9. Синяя – черная – белая
I
«Богородица что есть, как мнишь?» – «Великая мать, отвечаю, упование рода человеческого». – «Так, говорит, Богородица великая мать сыра земля есть, и великая в том для человека заключается радость. И всякая тоска земная, и всякая слеза земная – радость нам есть; а как напоишь слезами своими под собою землю на пол-аршина в глубину, так тотчас о всем и возрадуешься. И никакой, никакой, говорит, горести твоей больше не будет; таково, говорит, есть пророчество». Запало мне тогда это слово. Стала я с тех пор, на молитве, творя земной поклон, каждый раз землю целовать; сама целую и плачу... И все больше о своем ребеночке плачу».
Так, в «Бесах» Достоевского, Марья Тимофеевна Лебядкина, юродивая, вспоминает разговор свой с нищей странницей, Лизаветой Блаженной, тоже юродивой, в глухой русской обители.
Gâ, mâter Dios, potnia mâter!Матерь Бога, Земля, великая Матерь! —
говорит Софокл в хоре «Филоктета», почти словами этих двух русских юродивых (Sophocl., Philoct., v. v. 391–401. – Radet, Cybébé, 1909, p. 62).
Так, в язычестве, но в христианстве, по крайней мере в нашем, настоящем или бывшем, христианстве, не так: здесь, в Троичном догмате. Бог есть Отец и Сын, но не Мать; что же такое Дух, мы не знаем, живого Лица Его не видим вовсе. Сын рождается без Матери. А вознесение женского начала до Лица Божиего нам кажется «ересью». Так ли, однако, здесь ясно все, как это нам кажется?
II
Если «Бог есть любовь», то богопознание есть самопознание человека в любви. Богу можно сказать: «Отец», а «Мать» – нельзя. Почему? Разве любовь Матери меньше, чем любовь Отца? Разве всепрощающая любовь не у Матери? Сына и Отца мы забыли не потому ли, что забыли Мать?
«Семя жены сотрет главу Змия», – сказано первому человеку, Адаму, и услышано первым человечеством. «Семя жены» – Спаситель мира (Быт. 3, 15. – Delitzsch, Genesis, 148–150). К Сыну от Матери – путь первого человечества. «Мать», – сказало оно Богу раньше, чем «Отец».
«Матерь Моя – Дух Святой» – это «незаписанное слово» Господа, agraphon, совпадает с евангельским словом в древнейших списках ев. Луки: «Ты Сын Мой возлюбленный; Я днесь родил Тебя», или по-арамейски, на языке Иисуса, где Rucha, «Дух» женского рода: Я днесь родила Тебя».
Если Дух есть Мать, то путь второго человечества, нашего, обратен пути первого: уже не от Матери к Сыну, а от Сына к Матери – Духу.
III
«Нет Божества, большего для знающих, нежели Мать», – говорит Алексис Турийский, Alexis Thurium, пифагорейский богослов IV в. до Р. X. (Graillot, 1.) «Ты одна – все», una quae est omnia, сказано в Капуанской надписи богине Изиде (Dussaud, Inscript. select., 4362. – Fracassini, Il misticismo greco, 168). И в древневавилонской молитве богине Иштар-Мами: «Нет Бога, кроме тебя» (Th. Friedrich, Kabiren, 91).
Всех детей твоих, Матерь,Помилуй, спаси, защити!...Очи возвел я к тебе,Ухватил я край ризы твоей...Ты спасаешь, разрешаешь и милуешь.
(A. Jeremias, Handbuch, 218. – P. Dhorme, 260)Что это, христианский акафист? Нет, древневавилонская клинопись.
Bel-ti, одно из имен богини, тоже вавилонское, значит «Госпожа моя», Ma-donna, – нельзя перевести иначе (H. Zimmern, Keilinschriften und Bibel, 1903, p. 36): имя одно, от Ассурбанипала до Франциска Асизского. Имя еще более древнее, детское: Mami. С ним Человечество проснулось – с ним же, может быть, и уснет последним сном.
IV
«Черную Землю Мать, mêtêr gê melaina, из Олимпийских божеств величайшее», – призывает Солон Законодатель в свидетельницы скрепляющих законы клятв (A. Dietrich, Mutier Erde, 1905, p. 37). Если «величайшая» значит «древнейшая», то Солон ошибается: синяя Мать Вода – «Жена синеликая», на Флийской росписи, древнее черной Матери Земли.
Санхуниатон, финикийский жрец III–II века до Р. X., сохранил нам обломок ханаанской и, может быть, крито-эгейской, космогонии. Темный Ветер, Дух, носился над кромешною Тиною – Хаосом, из вечности в вечность, пока, наконец, возлюбив начала свои и сочетавшись с самим собой, не породил Вожделения, Chefez. От Хаоса Хефэз рождает Яйцо, Mot, заключающее в себе всех будущих тварей Семена, Zofesamin, двуполые, самодовлеющие, неподвижные, погруженные в райский сон. Но, рассеченные громом на две половины, мужскую и женскую, проснулись они и задвигались, чтобы соединиться в любви. Что это за гром и откуда, в мифе не сказано; но если, как похоже на то, мировое Яйцо, Мот (египетское mut – «Мать»), есть андрогинная сфера Платона, «круглая молния», то, может быть, этот гром пал от нее: всесозидающим взрывом Начала взорвалась она, так же как другая, подобная ей, взорвется некогда всесокрушающим взрывом Конца (Sankhouniaton, fragm. II, ap. Euseb., preparat. evang. – Vellay, 237).
Миф смутен, но ясно одно: Мот, Яйцо космоса, родилось из «Бездны вод». «Все из воды», – по учению Фалеса и Анаксимандра, первых ионийских физиков (Fr. Houssay. Les theories de la Génèse à Mycènes. – Rev. Archéol., 1895, p. 16). Это и значит: первая, синяя Мать – Вода.
V
Кажется, такой же древний, ханаано-пелазгийский, миф сообщает Гезиод в «Теогонии». Гэя-Земля, устав рождать от Урана, бога Неба и Вечности, погребаемых им заживо детей, подговаривает сына своего, Кроноса, оскопить отца. «Светлою, кованною из стали косою», – может быть, лунным серпом, первым указателем времени – лунного года, – «оскопляется», пресекается Вечность. Фалл Урана падает в море, должно быть, раскаленною глыбою аэролита; волны пенятся, кипят, и выходит из них Афродита – Пенорожденная: вся красота, вся любовь земная – от оскопленного Пола Небесного; здешний Эрос – Антэрос нездешний.
Смутен и этот миф, но и в нем ясно одно: Мать сущего – Вода.
VI
Тот же смысл в чудной росписи на питанийской амфоре из Эолиды. В хляби вод первичных, Осьминог божественный разверзает чрево свое – чрево рождающей Матери, и кишит, множится в довременном иле, между раскинутыми щупальцами-лапами Животного, рождаемая тварь. Кажется, видно, как дышит прозрачное тело его, подобное телу медузы, то расширяясь, то сокращаясь; лапы шевелятся, волнуются водоросли, и недооконченные твари увлекаются к сердцу-чреву, чтобы закончиться там, а другие, уже завершенные, стремятся из воды на воздух; ил превращается в водоросль, водоросль – в животное, животное водяное – в земное: рыба – в птицу, раковина – в бабочку, конь морской – в коня земного, но на задних, еще не законченных, из ила волочащихся ногах. Так, звено за звеном, тварь за тварью, цепь развитья развивается, бесконечная. Гётен Ламарк и Дарвин поняли бы, что это значит; но понял ли бы кто-нибудь из нынешних людей, настоящих и бывших христиан, что значат внутри завитков, образуемых концами щупалец, угольчатые крестики, свастики? (Lagrange, La Crète ancienne, 1908, p. 103.)