Смерть и жизнь больших американских городов - Джекобс Джейн

Системы взглядов, как бы они ни претендовали на объективность, основаны на эмоциях и ценностных установках. В эмоциональном плане развитие современного градостроительства и жилищных реформ базируется на угрюмом неприятии городской концентрации людей как желаемого явления, и эта негативная эмоция способствовала интеллектуальному умерщвлению градостроительства.

Эмоциональная убеждённость в том, что высокая плотность населения в крупных городах нежелательна как таковая, не может принести городам, их дизайну, планировке, экономике и жителям ничего хорошего. Лично я считаю высокую плотность благом. Задача состоит в том, чтобы способствовать городской жизни горожан, размещая их плотно и вместе с тем разнообразно, обеспечивая им хорошие возможности для развития городской жизни.

12. Некоторые мифы, касающиеся разнообразия

«Смешение способов использования выглядит уродливо. Оно вызывает автомобильные пробки. Оно привлекает в район разрушительные способы использования».

Таковы некоторые из «страшилок», побуждающих крупные города противиться разнообразию. Эти суждения оказывают воздействие на принципы зонирования. Они способствовали тому, что перестройка городских участков стала стерильным, сверхрегламентированным, выхолощенным мероприятием. Они стоят на пути такого градостроительства, которое сознательно поощряло бы спонтанное развитие разнообразия, создавая для этого развития необходимые условия.

Сложное переплетение разных способов использования в больших городах — отнюдь не хаос. Напротив, это разновидность утончённого и высокоразвитого порядка. Главная задача моей книги — показать, как этот утончённый порядок работает.

И все же при том, что сложные смеси и комбинации зданий, способов использования и уличных картин необходимы для успешного функционирования городских районов, не несёт ли разнообразие с собой вдобавок такие минусы, как неэстетичность, конфликтующие способы использования и транспортные заторы, о чем твердят градостроительная молва и литература?

Представления об этих минусах основаны на впечатлениях от районов-неудачников, страдающих не от избытка, а от недостатка разнообразия. Перед глазами встают картины унылых, изношенных жилых районов, по которым разбросаны кое-какие захудалые предприятия. Картины таких малоприбыльных способов использования земли, как свалки утиля и стоянки подержанных автомобилей. Картины кричаще-безвкусной, беспорядочной, навязчивой торговли. Ничто из перечисленного, однако, не является признаком цветущего городского разнообразия. Наоборот, это признаки той старческой дряхлости что воцаряется на городских территориях, где полнокровное разнообразие либо не сумело произрасти, либо выдохлось со временем. Это признаки того, что происходит с полупригородами, которые поглощаются городами, но оказываются не в состоянии развиться и вести себя экономически как успешные городские районы.

Цветущее городское разнообразие, чьим катализатором служит комбинация таких факторов, как смешение первичных способов использования, частота улиц, разнообразие зданий в отношении возраста и накладных расходов, а также высокая концентрация пользователей не сопровождается теми минусами, какие обычно приписывает разнообразию градостроительная псевдонаука. Ниже я постараюсь это доказать и объяснить, почему эти «минусы» являются фантазиями, которые как все фантазии, принимаемые чересчур всерьёз, отрицательно влияют на реальную деятельность.

Разберём для начала утверждение, будто разнообразие выглядит уродливо. Все на свете, разумеется, может выглядеть уродливо, если сделано плохо. Но в этом утверждении содержится ещё кое-что. Оно подразумевает, что городское разнообразие способов использования в силу самой своей сути уродливо внешне и что участки, отличающиеся однородностью использования, выглядят лучше или по крайней мере легче поддаются эстетическому облагораживанию.

Но в реальной жизни однородность или тесное сходство способов использования ставит весьма трудные эстетические проблемы.

Если одинаковость использования честно представить тем, чем она является, — одинаковостью, — то она будет выглядеть однообразно. Поверхностный взгляд может воспринять это однообразие как разновидность порядка, пусть и скучного. Но в эстетическом плане оно, увы, несёт в себе фундаментальный беспорядок — беспорядок, связанный с отсутствием направления. Там, где царят однообразие и повторяемость, вы двигаетесь, но воспринимаете это движение как никуда не приводящее. Север ничем не отличается от юга, восток — от запада. Порой — например, когда вы стоите внутри большого жилого массива — север, юг, восток и запад совершенно одинаковы. Чтобы мы могли ориентироваться, нужны различия — нужно много зримых различий со всех сторон. Полная однородность лишена естественных примет направления и движения или обеспечена ими скудно, и это создаёт ощущение глубокого дискомфорта. Это — разновидность хаоса.

Все, кроме отдельных градостроителей-проектировщиков и наиболее рутинно мыслящих девелоперов, как правило, считают однообразие такого сорта слишком гнетущим, чтобы принимать его за идеал.

Вместо этого при фактической однородности использования мы часто видим сознательно привнесённые, искусственные различия во внешнем виде зданий. Но эти различия тоже порождают эстетические трудности. Поскольку зданиям и их окружению не хватает сущностных различий — таких, которые проистекают из подлинной разницы в использовании, — применяются всяческие ухищрения, чтобы создать видимость различия.

Некоторые из самых вульгарных проявлений этой тенденции хорошо описал ещё в 1952 году Дуглас Хаскелл, редактор журнала Architectural Forum, использовавший термин «архитектура «гуги»». Архитектура «гуги» тогда пышно цвела среди однородных и стандартных по сути придорожных торговых точек: киоски с хот-догами в форме хот-догов, киоски с мороженым в форме рожков и стаканчиков. Это очевидные примеры фактической одинаковости, пытающейся с помощью эксгибиционизма выглядеть уникальной, выглядеть иной, нежели по сути такие же соседние торговые предприятия. Мистер Хаскелл обратил внимание на то, что такое же стремление выглядеть по-особенному, не будучи ничем особенным, проявляется в более изощрённых конструкциях — в экстравагантных крышах, лестницах, красках, знаках. Во всем экстравагантном.

Недавно мистер Хаскелл отметил, что признаки подобного эксгибиционизма стали видны и в солидных по идее сооружениях.

Да, они и, правда, видны — в офисных зданиях, торговых центрах, общественных центрах, терминалах аэропортов. Юджин Раскин, профессор архитектуры из Колумбийского университета, прокомментировал это явление в эссе «О природе разнообразия» в летнем номере журнала Columbia University Forum за 1960 год. Подлинное архитектурное разнообразие, пишет Раскин, заключается не в использовании контрастирующих цветов или фактуры.

Может ли (спрашивает он) оно заключаться в использовании контрастирующих форм? Ответ даёт посещение какого-нибудь крупного торгового центра (на ум приходит торговый центр Кросс-Каунти в нью-йоркском округе Уэстчестер, но вы можете заменить этот пример своим собственным): хотя повсюду здесь плиты, башенки, круги и висячие лестницы, результат — пугающе однообразие адских мук. Орудия пытки могут быть разными, но боль одна и та же. <…>

Если застраивается, скажем, деловая зона, где все или практически все заняты зарабатыванием денег, или жилая зона, где все глубоко погружены в домашние дела, или торговая зона, посвящённая обмену денег на товары, — короче, если круг человеческих занятий содержит только один элемент, то архитектурными средствами невозможно добиться убедительного разнообразия — убедительного в человеческом смысле. Дизайнер может варьировать цвета, фактуру и форму, пока инструменты не придут в негодность, но результат лишний раз докажет одно: искусство — единственная область, где успешной лжи не бывает.