Сто тысяч раз прощай - Дэвид Николс

двери заняло семейство из пяти человек: три девчонки, из которых две совершенно одинаковые, хохотали над шуткой своего папаши, и я, еще с ними не поравнявшись, понял, что третьей окажется моя сестра, приехавшая сюда с нашей матерью и ее бойфрендом.

Меня пока не замечали. Джонатан наслаждался их смехом, пытаясь надкушенным кусочком чипса подцепить из горшочка соус тартар, а у меня мелькнула мысль: не вернуться ли мне в паб, чтобы только с ними не сталкиваться, как вдруг…

– Чарли! – окликнула мама.

– Здравствуй, Чарли, – без улыбки выдавила Билли.

– Приветствую вас, молодой человек! – сказал Джонатан, стройный и подтянутый («Ведь он качается», – намекала мне Билли), в рубашке фирмы «Тэд Бейкер», с короткой стрижкой и щетиной как у моей старой игрушки «Экшн мен». Во время нашей единственной встречи в гольф-клубе он принял меня за недовольного клиента и сейчас, снова напустив на себя ту же манеру терпеливого и скромного служащего, подошел ко мне, вытер ладони о свои брюки карго цвета хаки и протянул руку для рукопожатия. Поскольку у меня в руках были пакетики и рыбина, он не стал настаивать и указал мне на девушек:

– А ты знаком с двойняшками?

Двойняшки уставились на меня. В параллельной жизни, в той, где мама меня не бросила, а взяла с собою, я виделся себе угрюмым, но загадочным бунтарем, кукушонком в чужом гнезде, и сейчас задался вопросом: а не пахло ли тут некой изломанной, темной напряженностью, запретной романтикой, которой не одобрил бы отец девчонок? Не потому ли мама решила держать меня на расстоянии, от греха подальше? Но эта фантазия развеялась под их равнодушно-пустыми взглядами.

– Приветик! – сказала одна.

– Приятно познакомиться, – другая.

Это были ученицы школы Четсборн, крепкие и румяные, будто только что с теннисного корта. Они не прекращали жевать салат.

– А что ты здесь делаешь? – засуетилась мама.

– Да просто зашел, – ответил я, изобразив обиду, и тут же устыдился своего обиженного лица.

Билли потупилась и стала тянуть какое-то питье через соломинку.

– Ты же по пятницам работаешь.

– Я договорился, меня подменили.

– А… с кем ты пришел?

– Со знакомыми.

– С дружками твоими? Пригласи их подойти сюда, поздороваться.

Я повернулся и посмотрел на стол напротив. К присутствующим добавились музыканты, Сэм и Грейс; Сэм прижимал к губам жестяную дудочку-вистл.

– Нет, с другими.

– Я их знаю?

– Ты не обязана знать всех, кого знаю я, правда?

– Допустим, но полюбопытствовать-то можно? Или нельзя?

До слуха доносился вкрадчивый свист: Сэм заиграл жигу. Мама проследила за моим взглядом:

– Нет, надо же, кому пришло в голову взять с собой в паб блок-флейту?

– Собаки будут не в восторге! – сказал Джонатан, и девчонки заржали.

Нет, надо же, кому пришло в голову смеяться родительским шуткам?

– Это не блок-флейта, – вырвалось у меня. – Это вистл.

– Виноват, исправлюсь! – Джонатан поднял руки, и мне захотелось вырвать карманы из его штанов.

Билли шумно чавкала через соломинку.

– Билли, детка, по-моему, в стакане уже пусто, – сказала ей мама.

За нашим столом Грейс начала подыгрывать Сэму на небольшом барабане.

– Меня ждут, – сказал я и пошуршал арахисом.

Мама грустно покачала головой:

– Ну иди. Рада, что хоть здесь удалось немного пообщаться.

– Пока, Билли.

Билли одарила меня натянутой улыбкой заложницы, и я поспешил скрыться от гневного материнского взора.

Напрасно я ходил к стойке. Только лишился места рядом с Фран – говорила «от меня ни на шаг», а сама пересела в дальний конец стола, к Хелен и Алексу, подальше от новой грандиозной шутки: Грейс и Сэм на манер средневековых трубадуров исполняли поп-хиты, в данный момент – «Субботний вечер» Вигфилд. На Большой Поляне я бы еще мог примириться с этими кембриджскими забавами, но здесь на нас и так уже посматривали как на враждебных пришельцев. Я потянулся к своему стакану – не важно, с каким содержимым. Меня захлестнула яростная досада не только на маму с ее бойфрендом, но и на Билли, которая вышла на люди в пятницу вечером и ржала над шуточками своего… кем он ей приходится?.. отчима.

Песня закончилась.

– А сыграйте «Stairway to Heaven»![10]

– Нет! «Firestarter»![11]

– «When Doves Сry»![12]

– Чарли! – Это была Фран: она протягивала ко мне руку и спрашивала одними губами: «Все нормально?»

– Чарли! – позвала мама у меня за спиной.

Все умолкли и повернулись в мою сторону.

– Всем здравствуйте, я – мама Чарли!

– Здравствуйте, мама Чарли, – сказали все.

– А, здрасьте, – сказал Айвор, – решили к нам присоединиться?

Я беспомощно посмотрел на Фран: она с улыбкой привстала:

– Да, присаживайтесь, просим…

– Нет-нет, не беспокойтесь. Я буквально на пару слов. Чарли? – Она уже отходила, не дожидаясь меня.

Я прошел на ней до самой кромки воды.

– Ну, как твои дела?

– Прекрасно.

Над поверхностью пруда носились ласточки, прорезая тучи мошкары.

– Что происходит в жизни?

– Ничего не происходит.

– Просто я не знаю никого из этих людей.

– Зато я знаю!

– Чарли, среди твоих знакомых никто не играет на вистле.

Носком кроссовки я поддел гравий, поднял несколько мелких камешков и запустил блинчик.

– Я знаю Люси Тран, я знаю Хелен Бивис и Колина Смарта – мы из одной школы.

– Близняшки говорят, что узнали вот ту девочку из Четсборна. – Мать кивнула в сторону Фран.

– Со школой уже покончено.

– Но ты никого из них никогда не упоминал, Чарли. Это не… – Она взяла меня за локоть и понизила голос. – Это не по-христиански, правда ведь?

Я хохотнул, и она ущипнула меня за руку.

– Ой! Почему ты так решила?

– У них такой вид… экзальтированный. Я не вмешиваюсь, это твоя бессмертная душа, я просто хочу знать!

Я запустил еще один камешек. В принципе, можно было ей и рассказать. Что тут такого, если человек в шестнадцать лет решил попробовать нечто новое?

– Это, случайно, не секта? Потому что я не хочу потом тебя депрограммировать, Чарли, у меня и так дел по горло.

Но я еще не был готов к признаниям. Мне опять захотелось сделать обиженное лицо.

– Нет, не секта, и вообще это не твое дело!

– Как это?

– Теперь вот так.

По воде запрыгал следующий камешек.

– Ты метишь в этих бедных птиц? – спросила она и, не получив ответа, со вздохом осведомилась: – Как папа?

Я бросил камешек.

– Да я его не видел.

– С каких пор?

– С понедельника.

Очередной камешек ускакал дальше предыдущих, и я покосился на мать – наверное, в ожидании похвалы, но она стояла с отсутствующим, тревожным видом.

– А как так получилось?

Она прижала ладонь ко лбу. Как-никак я был ее глазами и ушами, от