Пленники - Гарегин Севиевич Севунц

и уехали из Граца. Там у нас была хорошая квартира. Но все знали, что отец и мать коммунисты.

— И ваша мама — тоже?! А здесь не знают об этом?

— Ну, этого не скроешь! Но мой папа ничего плохого не делает. Он хочет работать, как и все. Он один нас содержит. Недавно мать хотела устроить Альфреда на завод… Ей сказали: «Этого еще нехватало, чтобы сын коммуниста у нас работал. Когда волчонок вырастает, он становится волком»… Я тоже собираюсь поехать в Вену на работу, но мама не пускает.

— А где вы думаете устроиться?

— Одна из наших знакомых обещала устроить в ресторане.

— В ресторане?!

— Что вы так смотрите? Я бы справилась.

— Нет, Тереза, в ресторане плохо.

— Вы только матери этого не говорите. Она, может быть, еще согласится.

— Хорошо… я ничего не скажу вашей матери.

Они уже подходили к станции. Иззябшая на ветру госпожа Генриетта сидела на вещах. Забрав узлы, они двинулись назад.

— Не устали? Не тяжело? — спросила госпожа Генриетта.

— Какая вы заботливая, фрау Генриетта! — улыбнулся Гарник. — Напоминаете мне мою мать. Нет, не устал.

— А где живет ваша мать?

— О, далеко!.. Раз уж судьба привела нас к вам, я хочу кое-что сказать вам, фрау Генриетта. Тереза рассказала мне, почему вы переезжаете из одного города в другой. И я хотел бы доверить вам один секрет. Но только вам…

Тереза ускорила шаги. Мать и Гарник задержались у железнодорожной насыпи. Вокруг никого не было.

— Вы коммунистка?

Госпожа Генриетта внимательно посмотрела ему в лицо и утвердительно кивнула головой.

— Я хочу вам сказать… Мы, то есть я и мой товарищ, работали в Германии. Сейчас пробираемся домой, в Советский Союз.

— Вы пленные?

Нельзя было смотреть в голубые правдивые глаза этой женщины и лгать. Гарник понял: женщина с таким чистым и спокойным взглядом не выдаст. Потому он прямо сказал:

— Да, фрау Генриетта.

На глазах госпожи Генриетты навернулись слезы, Она долго молча смотрела на Гарника, и по щекам ее поползли крупные, светлые капли.

— Я слышала… Слышала, что в лагеря привезли пленных… что там ужасно с ними обращаются. Я никогда еще не видела советских людей… Мечтала хоть раз… И вот… А я-то думала — вы чужие, не наши!..

Тереза вернулась.

— Что случилось, мама? — тревожно спросила она.

Утирая слезы, мать ласково улыбнулась ей:

— Ничего особенного, Тереза! Ну, поплакала маленько.

— Но что такое?

Мать, не ответив, взялась за свой узел:

— Ну, пошли!

2

Тереза ничего не могла понять. Она до этого никогда не видела матери плачущей. Были тяжелые дни, были неудачи. Что сказал матери этот человек, какую печальную новость сообщил, если она так разволновалась, Даже заплакала? И почему ей не хотят сказать об этом?..

Тереза решила добиться разгадки окольным путем.

— Долго вы были в Инсбруке? — спросила она.

— Несколько часов.

— Так вы даже на Пачеркофель не поднимались? Его высота две тысячи метров, вы видели?

— Там кругом горы.

— Да, но из города поднимаются на вершину Пачеркофеля по воздушной дороге. Почему не попросили моего дядю, он бы вам показал.

Мать позвала Терезу:

— Давай-ка расставим эти вещи. Сейчас придет отец.

Расчистив проход, госпожа Генриетта принялась стряпать обед: почистила несколько картофелин, положила в большую кастрюлю и добавила к ним нарезанной колбасы, которую прислал Гюст.

Ребятишки столпились вокруг печки и нетерпеливо заглядывали в кастрюлю. Они очень хотели есть, — это было видно по их глазенкам. Даже Грета, и та жадно поглядывала издали на кастрюлю. И только старшие — Тереза и Альфред — с деланым равнодушием отворачивались от весело трещавшего в печке огня.

Гостям стало не по себе. Было жаль этих бледных ребятишек. Они ясно почувствовали, что голод в этом доме был не случайным явлением. Видно, большая эта семья живет плохо, — а тут они пришли непрошенными гостями.

От кастрюли шел соблазнительный аромат. Детишки ерзали от нетерпения. Но в семье было правило: не садиться за стол без отца.

Его появления ждали и гости. Фрау Генриетта тоже обдумывала разговор с мужем, — чем они могут помочь беглецам?

Добрая женщина, даже в самой крайней нужде она всегда заботилась о других. По ее понятиям, коммунист должен быть только таким.

Муж запаздывал. За окнами вагона сгустилась темнота — черная, как смола. Их закрыли синей бумагой, — на столе появилась керосиновая лампа.

В самом сердце Европы — керосиновая лампа! Проехав из Инсбрука значительную часть Австрии, беглецы любовались ее прекрасной природой, богатыми, городского типа селениями. Они знали, что здесь, в горах Штирии, работают предприятия, приносящие хозяевам огромные доходы. А вот семья австрийского рабочего живет в старом вагоне, с керосиновой лампой, а его дети нетерпеливо ждут своей доли жалкой похлебки!..

— А вдруг, фрау Генриетта, вашего мужа и здесь снимут с работы? Что тогда? — спросил Гарник.

— Я уже думала об этом, — ответила она. — Попросим, чтобы нас всех посадили в тюрьму. Не очень страшно: попасть из большой тюрьмы в маленькую.

— Почему в тюрьму? — запротестовала Тереза. — Я начну работать. И Альфред тоже. Школу можно закончить после войны.

— Нет, — возразила мать. — Как бы то ни было, а вы должны учиться!

Разговор оборвался — вошел отец. Ребятишки бросились ему навстречу.

Иозеф Шиндлер, вопреки обыкновению, сегодня не приласкал малышей. Он был хмур, с согнутой усталостью спиной.

— Познакомься — они приехали из Инсбрука, — представила гостей жена.

— А! Добрый вечер! — протягивая тяжелую руку, проговорил Иозеф Шиндлер. — Конечно, видели там Гюста?

— Да, — ответил Гарник, — он просил передать вам привет.

— Спасибо! Он что — все такой же? Все проповедует добро?

— Он очень добрый человек.

— Гм!.. Уж это мне непротивление злу…

Иозеф пошел к умывальнику, тщательно умылся, потом сел за стол.

Наконец, кастрюля открылась. Так как разместить всех за столом оказалось невозможным, фрау Генриетта устроила Терезу, Грету и двух малышей в другой половине вагона.

Десять человек хлебали жидкую похлебку в полном молчании. Лишь постукивали ложки. И самый маленький из ребят вдруг спросил:

— Мама, когда кончится война?

— Когда? Этого я не знаю. Кушай!

— Грета сказала, что когда кончится война, за обедом будет масло. Хоть бы скорей кончилась!..

Иозеф зло усмехнулся каким-то своим мыслям.

— Да… Молниеносная война. Весь мир за полгода! Ах, ах!. Гитлеру легко было присоединить Австрию к Германии. Зато русские устроили ему холодный душ. Может, протрезвится, придет в себя.

— Говорят, — добавила жена, — они отправляют на фронт все новые и новые войска.

— Все равно расчеты фюрера провалились. Война уже идет не по его планам. Советский Союз не поставишь на колени. Это