Последствия старых ошибок. Том 2 - Кристиан Бэд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прыгнул Энрек всё-таки первым, не уследили. Следом пошёл Дерен, потом Келли. Лендслер спускался последним, успев перекинуться парой фраз с Росом.
Защита действительно самортизировала. Правда, зампотех приложился носом, а у Дерена снова начала кружиться голова, но это были мелочи, потому что Энрек что-то почуял.
Он подобрался, сунул голову в лифтовую шахту, принюхался, шумно втягивая ноздрями воздух, и прыжками понёсся по коридору.
Когда спустился лендслер, его уже и след простыл.
Маячок на Энреке был, решили идти по его следам — спускаясь в шахты и пробираясь в завалах.
Келли нервничал. Судя по времени, корабли экзотианского резерва уже кружили над Террой. Но Дерен был благостен и спокоен, а по лицу командующего прочитать было невозможно вообще ничего, и зампотех побурчал-побурчал и заткнулся. Все понимали, на что идут.
Догнали Энрека на самом нижнем этаже. В странном помещении — машинный зал посреди гор заброшенного хлама.
В центре зала утробно рычала старинная машина: овальный механизм в два человеческих роста в высоту и примерно такого же диаметра отходящий от него шнек, тянущийся сквозь этажи. Шнек дёргался время от времени, но движению явно что-то мешало.
Энрек рычал и пытался влезть внутрь — в корпусе машины было два отверстия, куда вполне мог пролезть человек. Но темнота и запах железа пугали его.
Лендслер с трудом оттащил вцепившегося в машину иннеркрайта, сжал «в объятьях», стал что-то тихо шептать в ухо. Инженер рычал и огрызался.
Келли показалось, что ухо Энрека дёргается, словно собачье. Зампотех потряс головой и переключился на механизм: осмотрел, даже простукал.
Дерен забрался на крышку огромной овальной шишки, обшитой стальными листами с гравировкой, и пытался рассмотреть, что у неё внутри. Шишка была тёплой и слегка вибрировала.
— Капитан Келли, — окликнул он. — Эта штука работает? Вроде её просто заело! Вот здесь цифры и дата… Может, это часы?..
«Леденящий», флагман эскадры Содружества
— Отец, я НИЧЕГО не хочу!
Энрихе смотрел на Локьё невидящими глазами. Он был затянут в новёхонький белый мундир, прическа была безукоризненной, как и маникюр. Но глаза…
Такими глазами на эрцога будет смотреть Извечный Ангел со своего Темного престола. Сто восемь ангелов закрывают крылами Вселенную, а одиннадцать — режут её на куски чёрными от крови ножами. И лишь Один — вечен. Он и рассудит.
Эрцог молчал. Впервые он не понимал, что говорить.
— Я потерял что-то, на что и не надеялся никогда, но оно у меня было, — продолжал сын, глядя туда, откуда приходят Беспамятные. — Очень недолго. Но до него — не было ничего. Даже детства у меня не было. Я много учился и работал, никогда не был глупым самонадеянным юнцом. Влюблён был всего один раз… Не знаю, взаимно ли, потому что потерял её так быстро, что не успел понять. А теперь я потерял себя. Я не могу и не хочу ничего! Я ненавижу людей! Люди — ещё большие твари, чем звери! Если ты меня отпустишь — уйду в горы с хайборами. Если не отпустишь — сам не знаю, что сделаю. Но не жди, что я буду жить здесь, сообразно этикету и прочей людской дряни!
Дверь за Энреком чавкнула, словно пережевывая его последние слова.
Локьё застыл, плотно захватив левое запястье правым. Он не верил в богов. Раньше. Верно, они решили ему отомстить.
Это надо было придумать такую месть: найти того, кто никогда не имел привязанностей, и вырвать из его сердца первый скудный росток!
Эрцог прошёлся по капитанской, бездумно провёл ладонью по пульту и вычленил из побежавших в беспорядке цифр две знакомые. И повинуясь неожиданной боли в сердце, донабрал код.
Пульт полыхнул синим, но миновал распознающий импульс противника беспрепятственно, а на экране возникло смуглое лицо лендслера. Весьма нерадостное лицо, но эрцог думал о своём.
Он смотрел в глаза лендслера Юга Империи и молчал.
Тот нахмурился едва заметно, но Локьё было достаточно. Он видел, что Колин понимает его без слов. И ждал.
— Я не могу тебе советовать, — разжал губы лендслер. — Единственное, что скажу, если бы мне отец дал время перебеситься, может, всё сложилось бы по-другому. Мой отец не умел прощать ни юношеской глупости, ни такого же сорта высокомерия. Его просто так воспитали, как я сейчас понимаю.
Локьё коротко кивнул и повернулся в профиль. Совсем отворачиваться было бы невежливо.
Они ещё помолчали.
Эрцог вздохнул, и тупая игла вдруг ушла у него из груди. Как вообще-то легко наплевать на этикет, если тебе действительно этого хочется.
Разговора с Рико не слышал никто. И только его дело — простить или не прощать. Или просто дать мальчишке время подумать.
В конце концов, ещё никто из ледяных аристократов не впускал в себя дух зверя. Значит, только отцу теперь и решать, какое поведение приемлемо для наследника.
Локьё снова повернулся к экрану.
— Благодарю, что нашёл слова… — сказал он тихо. — Времена изменились… У сегодняшних — вкус другой крови.
Лендслер кивнул.
Локьё приподнял углы губ в вежливой улыбке:
— Ну, а как там поживает наш?.. — начал эрцог. И осекся. И без того чёрные глаза лендслера показались ему окнами в непроглядный мрак.
— Что? — спросил он. — Всё так плохо? Ну, так вези его ко мне!
Лендслер покачал головой:
— Он в главном госпитале. Мне нужен серьёзный предлог, чтобы забрать его оттуда.
Эрцог задумался и вдруг усмехнулся хищно, почти оскалился.
— А ты выдай его, как военного преступника. Ноту я тебе напишу. Компромата у нас на него хватит на четыре рип-камеры и одну гильотину. А я тебе уступлю за это что-нибудь мелкое. Хочешь, отдам под трибунал Пештока?
Лендслер отрицательно качнул головой.
— Освобожу дорогу на скопление Пьюмела?
— Не слишком жирно?
— Ну, так я ж только до тех пор, пока этот мерзавец не сбежит.
— Разгон займет минут 40, — сказал лендслер. — И плюс стыковка с госпиталем.
— Через 40 минут нота Грегора будет у тебя на руках. Абэ, Колин. Да, чтобы ты был в курсе — Энсель больше всего мечтал именно о твоей голове.
«Леденящий» — Кьясна, община эйнитов
Из отчёта импл-капитана Пайела
Домато выхаживал меня сам. Поил с ложечки и охранял от химер. Куда бы я ни выплывал из бреда, везде находил его водянистые глаза и длинную унылую физиономию.
Верно, дух мой утомился блуждать, и лодка, в которой он плыл по реке смерти, просто не смогла найти берега, где бы не маячило недовольное лицо доктора.
И воспаление прекратилось.
Мне объяснили потом, что в имперском госпитале программу лечения выстроили неправильно, пытались подавить иммунитет, чтобы качественнее прооперировать, но это был не привычный нашим медикам иммунитет, а тот зверский коктейль, который достался мне от эйнитов и алайцев.
Организм взбунтовался. Я умирал. Началось отторжение телом собственных клеток.
Последствия я видел и сейчас: в тех местах, где были язвы, остались глубокие шрамы. Их стимулировали и заращивали, но это была уже простая работа, и я быстро шёл на поправку, удивляясь этим жутким ямам по всему телу и слабости.
Домато сказал, что теперь мне больше нужна реабилитация, и Дьюп увез меня на Кьясну.
Когда меня привезли в эйнитскую общину — я еще не мог вставать. Но Айяна к лечению подошла весьма экстравагантно. Сначала высказала всё, что думает по поводу тупоголовых идиотов, которые наделают детей, а сами бросаются самоубиваться. А потом положила мне на живот малую.
Мы оба обалдели — и я, и Пуговица.
Она растопырила глазёнки и от изумления описалась. Я, кажется, как-то сдержался.
— Держи, — сказал Колин, протягивая мне спецбраслет.
Первым делом он завалился ко мне: уставший, пахнущий космосом.
Я подтянулся, чтобы лечь повыше, вздохнул и блаженно впился глазами в экран. Последние два-три дня мне стало значительно легче, и информационный голод был уже хуже боли.
— Сейчас, — сказал командующий. — Только поздороваюсь. И поговорим.
Я кивнул и начал листать газеты. Лежать без связи с миром было той ещё пыткой. Я до сих пор толком не знал, чем кончилась операция на Тэрре. В гостях у Домато был ещё полутрупом, а Айяна презирала внешнюю информацию.
«Есть линии эйи, — говорила она ехидно. — Читай. Всё, что важно, там отразилось».
К счастью, газеты ещё бурлили. Я успел прочитать, что выдача моей персоны Содружеству окончательно испортила репутацию Колина в среднем армейском
