Последствия старых ошибок. Том 2 - Кристиан Бэд

бы не понимали, что кровь давно уже льётся всерьёз. Что многокилометровые боевые корабли, наследство хаттской войны, могут обрушиться из космоса и на их родные планеты.

Это было против всех писанных и неписаных правил. Против понятий о гуманизме и ратифицированных правительствами Империи и Содружества деклараций о максимальном сохранении стабильности биосферы освоенных планет.

Но это было. И я проиллюстрировал всё это с должной степенью убедительности.

Я не понимал: эрцог струсил или его мучает что-то ещё? Если ему казалось, что грань войны может пройти где угодно, но не поперёк его личного кабинета, то почему он сереет, а не дрожит?

Может, я просто не вижу эмоций на его покерфейсе? Эрцогу было слишком много лет, его мимические мышцы давно утонули в морщинах и складках кожи.

Можно было бы пожалеть старого мерзавца, но я жалел в этот момент Влану, которая умрет просто потому, что умрёт он. Нет бы мрази пойти да повеситься.

А ещё я видел, что и эрцог не может прочесть мои эмоции. Или читает, но не в состоянии понять. Ведь я в этот момент повис между смертью и любовью.

Я и его любил. Он тоже был куском той Вселенной, где моя девочка ещё жива. Вот сейчас его не станет и?..

Кровавый ублюдок прищурился. Мозг его перегрелся, я чувствовал.

И вдруг глаза изменили выражение — он определился. Решил, что нет смысла пытаться понять, если можно убить?

Эрцог поднял руку и провел от угла рта вниз, чуть зацепив нижнюю губу. И меня затошнило, а он расплылся в улыбке.

Психофизика, понял я. Он проверяет, поддаюсь ли я магии связок психического давления, жестов и мимики.

Я поддавался, но успевал осмысливать. И это ему совсем не понравилось.

Эрцог горизонтально рубанул ладонью воздух, и мою грудь залила боль. Сердце, скорее всего.

Он был ас в программировании тела. Я мог лишь отступить. И я мысленно отстранился от самого себя.

Увидел, как моя фигура судорожно дёргается в ответ на его жесты. Пытается агонизировать, но…

Дальше тела импульс не прошёл, сознание я успел выдернуть из-под процесса воздействия. Потому тело подёргалось-подёргалось, да и перестало.

Тогда я сжал пальцы в кулак, и они послушались меня.

Шагнул к одному из воздушных кресел, сел. Грудь ныла, залитая болью, словно расплавленным металлом. Но — не более этого.

— И что дальше? — спросил, всё ещё удерживая сознание в некоторой отстраненности от тела. — Какие-то приказы я, может быть, и исполню. По незнанию. Но их будет немного. С чего ты взял, что разум должен подчиняться всей этой телесной мути?

Я выбил его из логики происходящего словом «разум».

Не разум мой отстранялся сейчас от тела, только душа и воля. И логика моя была совершенно иной, не логикой разума. У бестелесного — своя логика.

Моё поведение и без того было загадкой для эрцога. Как вопрос, на который невозможно ответить ни да, ни нет.

Кто я? Зачем я здесь?

Имперец, подкупленный Локьё? Да или нет?

Помнишь, как в детских стишках? «Вы перестали пить по утрам виски, леди? Не перестали? Значит, пьёте? Перестали? Так вы бывшая алкоголичка, милая?»

Я был и на одной стороне с Локьё, и на своей — тоже. Мы с ним соприкоснулись спинами в паутине причинности. Соприкоснулись до того, как поняли это.

Это и есть допричинность. Когда внутри одного живого — оба взаимоисключающих начала сразу. Сросшееся и «да», и «нет».

Я — безродный плебей, имперский убийца, он — родовитый экзот из тех, кто «ходит по небу». Мы были слишком разными, чтобы встать на одну чашу весов.

Но мы встали. На миг. Случайно. И этот миг всё длился.

Эрцог дома Нарья смотрел на меня пристально, пытаясь прочесть и понять. И чем дольше он смотрел, тем больше вытягивалось его лицо.

— Пытаясь одурманить меня химией в воздухе и посылая телу невербальные приказы, ты, может, и добился бы чего-то при ином раскладе причин, — продолжал я, наслаждаясь секундами отдыха. — Но я не связан чужими приказами и обязательствами. Я сам пришёл тебя убить. И свободен в своей воле, если ты понимаешь, о чем я.

Руки мои налились вдруг свинцом, и я опять отстранился, лишь наблюдая за телом. Знал уже, что, потеряв связь со мной, оно станет неподатливым и для чужой воли.

Эрцог пытался завладеть моим разумом, моими реакциями, но не в состоянии был, как борус, заменить всю систему связей человека и его мира.

У меня было слишком много связей. Ему, видать, не попадались раньше такие фальшивые марионетки.

Я повел плечами, и тело послушалась меня. Правда, левое запястье всё ещё подергивалось на подлокотнике.

Посмотрел на него ласково и с любовью: это была МОЯ рука.

Запястье задрожало, дёрнулось и… подчинилось. Пальцы мягко обхватили подлокотник.

А вот правая рука вообще не послушалась эрцога. У неё была своя задача — она крепко сжимала спецбраслет.

Я поднял глаза на кровавого эрцога и посмотрел на него уже не из тела, а из своего отстранённого состояния.

Флёр силы опал. На меня смотрел старый жалкий карлик, похожий на усыхающую поганку.

Вот от такого человеческого недоразумения и зависят порой судьбы миллиардов более умных, добрых и здоровых, больных и искалеченных.

И ведь не природа изувечила этого человека. Власть над другими проела ему мозг. И смотрела сейчас на меня сквозь его пустые глазницы. Но и я был пуст.

Власть пустоты сошлась сейчас на десяти квадратах подземного коридора с пустотой человеческой власти.

Я смотрел в пустоту ума, лишенного высших связей с бытием, через нити души. Те, что вплетаются в мировую паутину, заставляют нас тосковать в пустоте одиночества среди равных, пока мы не скользнем бусинами в теплое материнское небытие.

Мало кто сохраняет изначальное тепло одиночества. Очень трудно быть сразу мертвой и живой бусиной, как того требует от нас Вселенная.

Я встал.

Наитие проснулось во мне внезапно, как и всегда. Я поднёс сжатый кулак к губам, а потом несильно укусил сам себя за запястье. И улыбнулся, увидев, как страшный кровавый ублюдок безвольно впивается зубами в свою же руку.

Нет, эрцог не был таким, как Дьюп и Локьё. Его внутреннее равновесие было нарушено до меня. А психофизические приёмы не спасли.

Он попытался позвать охрану, но я легко заставил его молчать.

На нём был защитный доспех, как и на мне, но он не знал, что если медленно и плавно, то руку я ему заломить смогу.

Эрцог заверещал жалобно, по-бараньи. Он не привык даже к такой слабенькой боли.

Охранники отреагировали на крик, но кровавый ублюдок, подчиняясь моей воле, заставил их вернуться к своим обязанностям.

Я держал его, как свинью, за бок, но пока не мог загнать в сердце нож. Только допросить.

— Где Агескел?

— Тва… — эрцог задыхался, я слишком сдавил его.

— Тварь, — кивнул я. — Где твой брат?

Он не хотел отвечать, но глаза против воли нашли на стене карту.

Пока эрцог не смотрел на неё, она была неактивна. Я бы не нашёл её даже со сканером.

Но сейчас на стене загорелась вдруг схема всей разветвлённой сети подземных туннелей. И один сектор светился особенно ярко — госпиталь!

— Он в госпитале? — Да, я умел читать не только по-имперски.

— Тварь! — завизжал Агескел. — Ты не выберешься! Часовой механизм уже активировал купол! Я обманул тебя! Ты тварь! Тварь!

Из каких-то адских глубин в подтверждение его слов раздался душераздирающий скрежет. Я узнал этот звук.

Эрцог завизжал и вывернулся из моего неумелого психического захвата, но из моих умелых рук вырваться не сумел.

Я схватил его, словно мешок, потому что тело эрцога дома Нарья было всё ещё упаковано в скользкий кокон силовой защиты, а у меня не было времени искать, как он отключается, и потащил к выходу. Мне были нужны оба трупа.

Охрана шарахнулась и выпустила нас обоих.

Почему?

Я держал в свободной от эрцога руке батарейку от спецбраслета.

Как-то Келли рассказал мне байку про одного умельца, расковырявшего «атомную» батарейку.

Говорят, что в давние времена особо любопытные археологи пытались разбирать найденное в земле оружие предков, чтобы остаться без рук. Этот, видимо, надеялся остаться без корабля.

Хотя простейшее, в общем-то, устройство. Но потому в гражданских вариантах и не существует.

Прежде чем вытащить эрцога из огороженного силовыми щитами пространства, я достал из спецбраслета черный шарик, величиной с яйцо попугайчика, вынул из кармашка на запястье мини-контейнер с сублимированным порошком живых кристаллов, которые сканер не смог бы засечь при всём желании его изобретателей, и… открыл контейнер.

Порошок зашевелился —