Капитан первого ранга - Патрик О`Брайан

«Поликрест» был более крупным судном, чем «Софи» — корабль, которым он командовал прежде. Однако из-за необычной конструкции в капитанском салоне не было кормового балкона, не было больших покатых окон, придававших впечатление просторного, светлого помещения даже небольшой каюте. В ней было больше места и подволок выше, чем на «Софи», что позволяло Джеку стоять в полный рост, лишь чуть ссутулившись. Но при небольшой длине та каюта отличалась шириной. Здесь же она была вытянута, а на корме почти сходила на нет. Что касается освещения, то его обеспечивал главный световой люк и пара небольших лючков. От этого щитовидного помещения вел вперед короткий коридор, по одну сторону которого находилась спальня, а по вторую — раковина судна, где располагался личный капитанский гальюн. Помимо стульчака, в ней находилась 32-фунтовая карронада и небольшой висячий фонарь — на тот случай, если неосторожный гость при тусклом свете иллюминатора не заметит ступеньку. Джек заглянул внутрь, чтобы убедиться, что он горит достаточно ярко, и едва успел выйти в коридор, как вошел вахтенный мичман и доложил, что «шлюпка с джентльменом подошла к борту».

Как только Обри увидел Каннинга, поднимающегося на корабль, он понял, что званый обед может оказаться удачным. Гость был одет в простой сюртук цвета буйволовой кожи, он не пытался придать ему вид морской одежды, но поднимался на борт словно заправский моряк. Несмотря на солидный вес, он двигался с легкостью и не обращая внимания на качку. На выходе с трапа появилось его жизнерадостное лицо. Посмотрев налево, а затем направо, он появился весь целиком, снял шляпу и, сверкая заливаемой дождем лысиной, заполняя собой все пространство, утвердился на палубе.

Каннинга встретил старший офицер, проводивший его к капитану, который крепко пожал ему руку, представил офицерам и повел всю компанию в салон, поскольку у него не было особого желания ни оставаться под ледяным дождем, ни показывать «Поликрест» в его нынешнем состоянии гостю, обладающему таким зорким и внимательным глазом.

Обед начался довольно спокойно с блюда, приготовленного из выловленной утром с борта судна мелкой трески и малозначительных разговоров о погоде и общих знакомых: «Как здоровье леди Кейт? Когда вы ее видели в последний раз? Что слышно о миссис Вильерс? Устраивает ли ее Дувр? Здоров ли капитан Дандес и доволен ли своим кораблем? Слушал ли мистер Каннинг последнее время какую-нибудь хорошую музыку? О да! В опере была такая великолепная постановка „Фигаро". Он трижды слушал ее». Паркер, Макдональд и Пуллингс оказались мертвым грузом, поскольку были связаны условностями — присутствием капитана за его же столом, что мешало им участвовать в разговорах, ограничиваясь ответами на его вопросы. Стивен, не желая считаться с условностями, принялся рассказывать о закиси азота — веселящем газе, веселье, заключенном в бутылку, что не имело никакого отношения к Каннингу. Джек Обри вовсю старался вести разговор на общие темы, и вскоре холодок в отношениях сотрапезников исчез. Каннинг никак не отзывался о «Поликресте» (Джек заметил это с сожалением и в то же время с благодарностью), ограничившись замечанием, что это, должно быть, своеобразный корабль с невероятными возможностями, и отметил, что никогда не видел такой окраски — соединения элегантности и вкуса, — достойной королевской яхты. Однако о постановке службы он говорил со знанием и глубоким пониманием. Найдется мало моряков, которые не получали бы удовольствия, слыша откровенную похвалу флоту из уст осведомленного штатского, и атмосфера сдержанности, царившая в каюте, как-то разрядилась, согрелась и стала определенно жизнерадостной.

За треской последовали куропатки, которых Джек Обри не стал разрезать, а положил каждому на тарелку; по кругу пошел поддельный кларет, веселье усилилось, разговор стал всеобщим, и палубные вахтенные слышали, как из капитанской каюты то и дело доносились взрывы смеха.

За куропатками было подано не менее четырех видов дичи, а затем оленье седло, принесенное Килликом и буфетчиком из кают-компании и положенное на тщательно выскобленную крышку люка с выдолбленным желобком для соуса.

— Подавай бургундское, Киллик, — негромко распорядился Джек Обри, встав со своего места, чтобы разрезать мясо.

Обедающие внимательно наблюдали за ним, перестав переговариваться, затем с таким же вниманием склонились над своими тарелками.

— Честное слово, джентльмены, — произнес Каннинг, отложив в сторону нож и вилку, — вам неплохо живется на Королевском флоте — такой пир! Куда там лорду-мэру тягаться! Капитан Обри, сэр, это лучшая оленина, которую я пробовал за всю жизнь, — это праздничное блюдо. А какое бургундское! По-моему, «Мюсиньи»?

— «Шамболь-Мюсиньи», сэр, урожая 1785 года. Боюсь, оно несколько утратило свои лучшие качества: у меня сохранилось всего лишь несколько бутылок. К счастью, мой стюард не жалует бургундское. Мистер Пуллингс, вам положить поджаристый кусочек?

Оленина действительно была великолепна — нежная, сочная, необыкновенно вкусная. Джек наконец-то со спокойной совестью принялся за содержимое своей тарелки. Почти все были заняты разговором: Пуллингс и Паркер объясняли Каннингу намерения Бонапарта — рассказывали о новых французских канонерках, оборудованных как корабли, — плашкоутах флота вторжения.

Стивен и Макдональд, наклонившиеся далеко вперед, чтобы слышать, вернее, быть услышанными друг другом, вели спор, вначале довольно невинный, но который вскоре грозил перерасти в нечто более серьезное.

— Разве Оссиан, — произнес Джек в тот момент, когда рты обоих были полны, — не был тем джентльменом, которого в чем-то уличил доктор Джонсон?

— Вовсе нет, сэр, — воскликнул Макдональд, успевший проглотить пищу раньше Стивена. — Вне всякого сомнения, доктор Джонсон в известном отношении был уважаемым человеком, хотя ни в коей степени не был сродни Джонстонам из Баллинтабера. Однако по какой-то причине у него возникло известное предубеждение против Шотландии. У него нет ни малейшего представления о возвышенном, и поэтому он не смог оценить Оссиана.

— Сам я Оссиана не читал, — признался Джек Обри, — поскольку я небольшой знаток поэзии. Но я помню, что леди Кейт заявила, будто бы доктор Джонсон предъявил к нему весьма серьезные претензии на основании какихто документов.

— Предъявите свои документы, — сострил Стивен, — или аргументы.

— Вы рассчитываете, что шотландский джентльмен станет по принуждению показывать свои документы? — отбрил Стивена Макдональд, а затем обратился к Джеку Обри: — Доктор Джонсон, сэр, был способен на очень неточные заявления. Он утверждал, будто, путешествуя по королевству, не заметил никаких деревьев. Однако я, проезжая теми же дорогами, за одну сотню ярдов насчитал больше десятка деревьев. Я не считаю его знатоком ни в одном предмете. Призываю к вашему суду, сэр, — что вы скажете человеку, который заявляет, будто бы грот — самый большой парус на корабле, а свертывать снасть — это то же что сплеснивать или что шлаг троса — это длина его окружности? И причем в книге, которая претендует на звание словаря английского языка!

— Неужели он действительно написал такую чушь? — вскричал Джек Обри. — Не ожидал от него подобного. Не сомневаюсь, что ваш Оссиан был очень честным малым.

— Написал, сэр, клянусь, — вскричал Макдональд, кладя на стол правую ладонь. — Сказано: «Falsum in uno, falsum in omnibus» [43].

— Что правда, то правда, — отозвался Джек Обри, который, как никто другой, был знаком с этой латинской поговоркой. — «Falsum in omnibus». Что вы на это скажете, Стивен?

— Сдаюсь, — отвечал Мэтьюрин, улыбаясь. — Своим «omnibus» вы меня убили.

— Давайте чокнемся с вами, доктор, — предложил Макдональд.

— Позвольте отрезать вам кусочек окорока, — сказал Джек. — Киллик, докторскую тарелку…

— Еще мертвяки, Джо? — спросил часовой у дверей каюты, заглянув в корзину.

— Господи, помилуй нас, как же они наворачивают! — фыркнув от смеха, отвечал Джо. — Особенно этот штатский — одно удовольствие глядеть, как он ест. А еще будет морской пудинг, вальдшнепы с тостами, а затем пунш.

— Про меня-то не забыл, Джо? — спросил часовой.

— Есть бутылка с желтой бурдой. Сейчас начнут петь. Часовой поднес бутылку к губам, запрокинул ее и, вытерев рот тыльной стороной руки, заметил:

— Похоже на ром с патокой, только жиже. Как там мой-то?

— Придется тебе тащить его до койки, корешок: налакался он в дымину, вот-вот с ног свалится. То же самое и со штатским. Спускать его в шлюпку станем в беседке…

— А теперь, сэр, — обратился к Каннингу Джек Обри, — мы будем угощаться флотским кушаньем, которое может вам показаться слишком необычным. Мы называем его морской пудинг. Можете не есть его, если не хотите. Мы тут никого не неволим. Что касается меня, то я люблю завершать им трапезу. Но, возможно, без привычки это непросто.