Окнами на Сретенку - Лора Беленкина

Наконец снова появился Федя: «Кто идет с нами? Уходим осматривать Бородинский музей!»

Пошли почти все, остались лишь два-три хозяйственника да те, кто уже побывал в музее раньше…

По дороге мы подошли к еще одному памятнику Накануне в темноте мы его не видели. Коля зачем-то отколол от цоколя памятника маленький кусочек, завернул его в носовой платок и бережно уложил в карман. Напрасно мы старались ему растолковать, что никакой исторической ценности в этом осколке нет.

Вскоре мы увидели слева от дороги музей — желтый одноэтажный домик с высокими окнами и колоннами перед входом. К нему вела аллейка стройных тополей. За зеленым забором рядом с музеем стояло огромное старое дерево, которое сразу привлекло всеобщее внимание. Справа в палаточке продавались конфетки, но мы с Валей оставили свои деньги в сарае. Пока Федя ходил в музей договариваться, мы расселись у заборчика и выпили всю воду из фляг. Жара и духота становились нестерпимыми, а из-за музея надвигалась громадная сизая туча. Федя все не шел, и мы разбрелись кто куда. За музеем сидели наши мальчишки и жевали конфетки. Напрасно мы просили Вилена дать нам хоть половиночку, он в ответ только отломил полконфетки и забросил в крапиву. Зато достать нам воды из колодца он согласился. Трое ребят перелезли через забор и, взявшись за руки, пытались обхватить то старое дерево. Им немножко не хватило. «Вот это дерево! Ему, наверное, лет сто пятьдесят! Представляете — оно видело Кутузова, видело Наполеона! Счастливое…»

Наконец Федя вернулся и купил всем в палатке морса.

Из музея вышел экскурсовод — высокий молодой человек, все время вскидывавший голову, потому что волосы падали ему на глаза. Он пошел вперед семимильными шагами, и мы вприпрыжку побежали вслед за ним. Когда мы пересекали дорогу, солнце вдруг скрылось, и ударил гром. Мы вбежали по желтой дорожке на холмик, а на наши головы упали первые крупные редкие капли дождя. На холмике была квадратная площадка, обсаженная низкими стрижеными кустиками. Там стояли белые лавочки, а по углам пирамидками были уложены пушечные ядра. С двух сторон стояли старые пушки. Проводник взобрался на одну из них и начал свой рассказ. Подул сильный ветер, поднялась столбом пыль, дождь закапал чаще, но мы стояли и слушали, что нам рассказывают. С этого холма как на ладони было видно почти все поле и игрушечные избушки Шевардина, Масловки и других деревень. Экскурсовод сказал, что мы стоим на месте батареи Раевского, и начал описывать нам весь ход боя; при этом он, словно на карте, показывал указкой все рощи, деревни и овраги, о которых шла речь.

Однако на самом интересном месте дождь вдруг хлынул, как из ушата, и нам пришлось позорно бежать с батареи. Прикрывая руками головы, мы сбежали с холма и укрылись в музее, успев-таки сильно промокнуть. Внутри в музее было прохладно и чисто, от белых дверей и подоконников пахло свежей краской. Мы осмотрели макет битвы, коляску Кутузова, французские знамена, военные мундиры солдат и офицеров, старые ядра и картины на стенах с изображением боя. От саней, в которых бежал потом из России Наполеон, Коля, когда экскурсовод отвернулся, отщипнул немного войлоку. «Ты у себя дома филиал музея собираешься открыть?» — шепнул ему Лева. Мы с Валей последовали примеру Коли и тоже отодрали себе по волосинке (я ее потом долго хранила в коробочке).

Когда мы вышли, туча уже ушла за поля и снова светило жаркое солнце. Обратно мы шли не по дороге, а вдоль Семеновского оврага по тропинке.

Нас не ожидали с этой стороны, и мы застали оставшихся врасплох. Вместо того чтобы стеречь наши вещи, ребята — с ними, конечно, и Витя Ганыкин — ушли играть в футбол с семеновскими. Им всем досталось от Феди.

В половине пятого нас наконец позвали обедать, мы уже были очень голодны. Когда раздавали суп с лапшой, мы спросили что-то у Тамары, но та только сердито огрызнулась, и мы заметили, что лицо у нее красное и заплаканное. За ней из кухни вышла Зоря, тоже красная и сердитая. На наши расспросы она ответила только, что повар пьян. Не видя в этом особой причины для огорчения, мы спокойно продолжали есть. Саша, Андрей, Вилен и Коля, видно сговорившись, не сводили за столом глаз с Вали, пока та не смутилась так сильно, что выбежала из столовой, не доев компоту. Я вышла вслед за ней: она ждала меня под большим кленом. Мы походили по двору, заглянули внутрь часовенки. Под ногами у нас уже шуршали листья, как осенью: видно, их сорвал грозовой ветер. Потом мы вместе с другими девочками пошли посмотреть сеновал ребят. Там были горы душистого сена, и мы начали в нем кувыркаться. От пыли все расчихались и скатились наконец вниз.

Не успели мы отряхнуть с себя сена, как в сеновал вбежала, вся в слезах, Тамара и завопила своим и без того истеричным голосом:

— Саша Садофеев! Боже мой, о боже мой, где Саша? Скорее ко мне!

И она схватила за руку недоумевающего Сашу и увлекла его за собой в направлении столовой. Мы спросили у Зори, которая тоже появилась у сеновала, что стряслось. Но она только пожала плечами: «Ничего особенного не случилось, что вы все засуетились?»

Вскоре до нас дошел слух, что «в Семеновском дерутся».

А потом, когда мы с Валей подсели на доски к Зоре и Леве, они сами нам рассказали, в чем дело. Как сказал Лева, повар был «вдрызг пьян» и «наблевал прямо в кастрюлю с компотом». Зоря сказала, что ее и Тамару, помогавших чистить картошку и все нарезать, он весь день обзывал «проклятыми жидовками». Потом он потребовал с них сто рублей за продукты, хотя с ним уже рассчитались за работу, а продукты были наши. Когда Федя и Тамара отказались ему заплатить еще, он собрал несколько таких же пьяниц и погрозился всех избить. Вот Тамара и прибежала за богатырем Сашей, чтобы они испугались.

Так как новых сообщений о хулиганстве повара или какой-либо драке в монастыре не поступало, мы скоро успокоились и даже стали петь.

Вилену и мне велели оформить походную газету, в которую уже поступили заметки. Достали большой лист бумаги, закрепили его на одной из досок, принесли краски. Виля хорошо рисовал и стал делать заголовок, а я переписывала печатными буковками заметки. Мы растянулись рядом в траве и усердно заработали. Иногда Вилен случайно касался моей руки рукавом своей рубахи. Вдруг он посмотрел на меня своими жгучими черными глазами. «Молчишь?» — зачем-то спросил он. Я не могла придумать, что на это ответить, и только хмыкнула. Так мы писали с ним, пока не стало совсем темно: сумерки вплотную легли на бумагу. Вилька помянул черта и сказал Леве, что больше мы ничего не видим и не будем дальше писать.

Вечером ожидали начальника лагеря и вожатого Сашу. Они обещали приехать на машине, но только в одиннадцать часов, когда мы все уже выстроились для рапорта, показались два быстро приближающихся огонька. Первой нашей мыслью было, что это идет с фонарями нас бить пьяный повар с компанией. Но потом стало ясно, что это фары автомобиля.