Моргемона (СИ) - Орлова Ирина Аркадьевна

На праздник она приоделась в прекрасное сари из блестящего шёлка с полупрозрачной паллой, в которой были вышиты столь полюбившиеся ей звёздочки разных цветов. Само сари было красно-рыжих и золотых оттенков, словно родня её с Мордепалом.

Аврора неожиданно для всех тоже облачилась в сари. Правда, оно было куда более скромное, с прикрытым животом, но всё равно сидело необычно на её фигуре, обводя не зажатые корсетом формы по-особенному привлекательно. Цвета оно было серого, но серебристая вышивка ярко отражалась на солнце вместе с серебристыми серёжками.

— Это точно носится так? — смущённо уточнила фрейлина, поправляя свои уложенные длинными локонами русые волосы.

— Ага, — довольно кивнула ей Гидра. — Тебе идёт.

Кажется, Авроре было неуютно без корсета, она постоянно щупала свой живот. Но, глядя на диатриссу, видимо, набиралась решимости поддержать её стиль, невзирая на своё с ним былое несогласие.

Энгель же наконец был в привычном белом. Белый сюртук, белый золочёный плащ, светло-серые сапоги со шпорами и золотые пряжки украшали его, как в день свадьбы.

И этот цвет подходил ему больше всего. Как полуденное солнце, диатрин стяжал взгляды и вдохновлял всех вокруг, сам того не замечая.

— Ну, поехали в город! — объявил он, и, в сопровождении диатриссы и её фрейлины, расположился в экипаже, который обступили белые рыцари-иксиоты.

— Там столько вина припасли, что завтра утром не будить! — лучезарно улыбнулся сэр Леммарт, вертясь перед ними на своём сером жеребце.

«Какой всё-таки прохвост, Энгель ему верит, а он меня норовит под руку потаскать», — закатила глаза Гидра.

За десяток минут они добрались до центральной площади. Уже на подъездных дорогах они видели людей, что кричали имя — в основном, конечно, Энгеля — и теперь уже все мостовые были усеяны цветами, а сама площадь пестрила всякой всячиной, как летняя лужайка. Шатры, палатки, скамейки, шитые домохозяйками знамёна и множество цветных флажков — всё вокруг колыхалось и искрилось, и даже воздух опьянел.

Под всеобщее ликование Энгель вышел вместе с Гидрой на крыльцо Малха-Мар и оттуда провозгласил, что тёмные дни закончены, что слава Мелиноя будет длиться вечно, и что он поднимает сей кубок за каждого, кто выжил и кто умер на этих берегах; и всякого, кто верит в будущее страны, считает своим другом. На этом они выпили, и диатрин тут же подхватил всеобщее ликование, сказав, что победой обязан лишь своей жене — диатриссе, что оседлала Мордепала — и уверил горожан, что, если они его любят, они должны полюбить и её.

Радостный гвалт был тише; не всякий был готов выпивать при звуке имени Мордепала. Но всё же Гидра видела, что люди смотрят на неё не с презрением и злобой. Это было больше любопытство и в какой-то степени — надежда.

«Так неловко посреди них», — думала она. — «Мне никогда не доводилось так свободно общаться с горожанами. Но Энгель совсем не опасается».

Пища на столах была попроще, чем в Лорнасе — зато её было очень много, и хватало на всех. Речная рыба, хрустящие тыквы, пекари и кукуруза, лунновир и фрукты — многое было привезено Леоном Парраселем, но горожане не скупились и сами. Вино лилось рекой, и теперь это, в отличие от минувшей свадьбы, был по-настоящему радостный праздник.

Даже кошки повыползали из углов. Они, будто зная, к кому обращаться, выпрашивали еду поближе к диатриссе. А некоторые, не смущаясь, сами крали креветки со столов.

Яркое солнце просеивалось сквозь порушенную крышу Малха-Мар, и внутри казалось светло не в пример прежним событиям.

«Ещё недавно я стояла на этих ступенях, глядя, как город погружается в огненный ад», — думала она и растерянно улыбалась, когда поднимали очередной тост. — «А теперь передо мной танцуют горожане и резвятся местные коты, и жизнь расцвела здесь, будто цветок в золе».

Задорная музыка флейты-кены, стук барабанов и бубенчиков из ракушек, бренчание десятиструнного чаранго и пение невпопад превращали площадь в совершенно близкое, родное ей место, которым никогда не была Аратинга. Поэтому Гидра наконец разобралась со своими чувствами и весело потанцевала с Энгелем, а потом и с Леммартом, а после — отправилась наедаться лунновира.

За этим занятием она разговорилась с городским казначеем. Маленький юркий человек был совершенно седой и божился, что это всё из-за Магра Денуоро, а ещё из-за марлорда Тавра. Но если диатриссе казначей постеснялся выражать претензии насчёт её отца, то почившего лорда-канцлера он чихвостил от всей души:

— А потом и говорит, мол, барду — тысячу бронзовых рьотов! Вот я ошалел! — восклицал подпитый служащий.

Гидра смущённо потупила взгляд.

— И я ему говорю — да я за тысячу найду полк наёмников, они и спляшут, и споют! Но нет же… говорит, указ диатриссы! А я, простите, Ваше Диатринство, со всем уважением, и говорю: что за чушь? Разве может луна САМОГО диатрина Энгеля такую ахинею выдумать? — и он доверительно склонился к ней ближе. — Кто бы ему верить стал, Магру? Раньше он хорошим управителем был, город при нём развивался и рос. А потом забросил всё. Незадолго до всего этого из триконха не вылезал. Обереги носил всяческие, Богам молился чаще, чем балансу дебета и кредита… Все знали, что он немного не в себе.

— Да? А чего он боялся, савайм? — тут же протрезвела Гидра и перестала жевать свой кусочек лунновира.

— Да, да. Знаете, от них пальмовые ветки над дверью вешают? Вот — пожалуйста. Весь дом в этих ветках! Мошки кругом. А он знай себе на пальцы какие-то плетёные нити наматывает.

«Оберег из ниток», — догадалась Гидра. — «Тамра о таком не упоминала, но даже на Аратинге такое носят».

— А с чего он решил, что ему угрожают саваймы?

— Да он считал, что всему Мелиною угрожает, — казначей, сам того не зная, говорил всё более и более любопытные вещи. — Говорил, что Мелиной, ну то есть, синий тигр, не умер — он призраком бродит по земле. И единственно одного хочет: чтобы все потомки Кантагара сгинули уступили ему правление его исконной землёй. И чтобы тьма разлилась по побережью, и драконы больше не реяли над его владениями.

«Ну это мы и так знаем», — подумала Гидра. — «Но не знаем, что об этом задумывался и лорд-канцлер».

— Но почему его-то это пугало, ведь он сам не драконьих кровей и доа становиться не собирался?

— Шут его знает, — пожал плечами казначей, уплетая лунновир за них двоих. — Он говорил что-то про то, что раньше церковь своё дело делала, и Мелиной силы не имел. А теперь кому-то он понадобился, и его освободили, но пока ещё не до конца… будь я проклят, он даже Иерофанта Рхаата этим донимал! Тот водил его в Малха-Мар, книги ему всякие показывал, да ничем это и не закончилось. Убийцы, что его прикончили, будто знали о его страхах, раз цветочков тигровых на него набросали. Циничные люди, но, чёрт возьми, так ведь и бывает, верно? Когда чего-то больше всего боишься, оно и сбывается!

Гидра незамедлительно бросила пиршество. Поблагодарив казначея, она сослалась на дела и устремилась в Малха-Мар.

Триконх пустовал. Покрытые чернотой стены всё ещё не восстановили, но внутрь поставили новые скамьи, а статуя Великой Матери, женщины с драконьими лапами и хвостом, смотрела всё так же нежно и задумчиво, как и раньше. Гидра знала, что в задней части храма, как это обычно бывало в триконхах, есть выход к кельям и библиотекам, поэтому направилась туда.

Сандалии тихонько шуршали по каменному полу. Дверь оказалась не заперта. Внутри её встретил печальный монах с обгоревшими руками. Одетый в зелёные одежды, слуга Великой Матери терпеливо выслушал Гидру и ответил:

— Да, помню лорда-канцлера, Ваше Диатринство. Опасные книги он спрашивал. Книги о магии, книги о демонах и саваймах. Но Иерофант не гневался на него. Говорил, это всё от страхов.

— Страхи Магра подтвердились, — после яркого солнца глаза Гидры никак не могли привыкнуть к полумраку келий. — Его убило чудовище с побережья.

Монах посмотрел на неё хмуро. Он кивнул ей на тяжёлую кованую дверь, ведущую в библиотеку — святая святых триконха, куда, к счастью, не добралось драконье пламя.