Жестяной барабан - Гюнтер Грасс

Но долго держать ногу в такой позиции, должно быть, показалось Яну слишком утомительным. Время от времени он ее опускал. Лишь перевернувшись на спину, он нашел в себе достаточно силы, чтобы, поддерживая ногу обеими руками под коленом, уже дольше и с большими шансами на успех подставлять птку и голень прицельному огню, а также случайным выстрелам.

Хоть я и отнесся к Яну с полным пониманием и до сих пор таковое храню, не мог я не понять и ярость Кобиеллы, когда тот узрел свое начальство, секретаря Яна Бронски, в этой постыдной, в этой отчаянной позе.

Комендант одним прыжком вскочил с пола, вторым оказался возле нас, над нами, дал волю рукам, схватил костюмную ткань, а вместе с тканью и самого Яна, приподнял этот узел, швырнул его обратно, снова схватил, так что ткань затрещала, ударил слева, перехватил справа, замахнулся справа, отбросил слева, перехватил справа на лету, хотел одновременно соединить лево и право в большой кулак, а затем нанести этим кулаком могучий удар и поразить им Яна Бронски, моего дядю и предполагаемого отца Оскара, но тут раздался дребезжащий звон, как, возможно, дребезжат ангелы во славу Господню, но тут раздалось пение, как по радио поет эфир, но тут угодило только не в Бронски, но тут угодило в коменданта, тут один снаряд решил хорошенько пошутить, тут кирпичи хохотали до осколков, а осколки до пыли, тут штукатурка стала мукой, а дерево нашло свой топор, тут вся эта забавная детская комната подпрыгнула на одной ноге, тут раскололись куклы, тут лошадь-качалка понесла и была бы куда как рада заполучить всадника, чтобы его можно было сбросить, тут в конструкторе сложились ошибочные сочетания, а польские уланы захватили одновременно все четыре угла детской и тут наконец опрокинуло весь стеллаж, и колокола заблаговестили к Пасхе, и гармонь вскрикнула, не иначе труба что-то кому-то протрубила, все звучало разом, будто настраивался оркестр, все закричало, лопнуло, заржало, зазвонило, разлетелось, треснуло, заскрежетало, взвизгнуло, дернуло струну очень высоко и подрыло фундамент на глубине. Мне же, который, как и подобает трехлетке, находился во время разрыва снаряда в уголке ангела-хранителя как раз под окном детской, мне досталась жестянка, достался барабан, несколько трещинок было на лаке, но ни единой дыры на новом жестяном барабане Оскара!

Подняв взгляд от только что обретенного, так сказать тытолькоглянь, подкатившегося к моим ногам барабана, я счел своим долгом помочь Яну. Ну никак ему не удавалось стряхнуть с себя грузное тело Кобиеллы. Сперва я подумал, что Яна тоже ранило: уж очень он натурально скулил. Но потом, когда мы откатили в сторону столь же натурально стонущего Кобиеллу, оказалось, что повреждения Яна совершенно незначительны: осколки стекла расцарапали ему правую щеку и тыльную сторону ладони, только и всего. Быстро проведенное сравнение помогло мне прийти к выводу, что у моего предполагаемого отца кровь светлее, чем кровь у коменданта, чьи брючины на уровне бедер окрасились в сочный и темный цвет.

А вот кто изорвал и вывернул наизнанку элегантный серый пиджак Яна, уже нельзя было установить. Кобиелла или снаряд? Кто оборвал плечи, отделил подкладку, оторвал пуговицы, распорол швы, вывернул карманы?

Прошу отнестись снисходительно к моему бедному Яну, который поначалу сгреб воедино все исторгнутое из его карманов жестокой бурей и лишь потом с моей помощью вытащил Кобиеллу из детской. Ян снова нашел и расческу, и фотографии родных и близких среди них поясной портрет моей бедной матушки, а кошелек даже и не расстегнулся. Затруднительно, да и небезопасно, поскольку защитные мешки разметало взрывом, оказалось для него собрать разлетевшуюся по комнате колоду карт, ибо он непременно хотел отыскать все тридцать две и, не найдя тридцать второй, почувствовал себя глубоко несчастным, а когда Оскар между двух развороченных кукольных домиков нашел ее и протянул Яну, тот разулыбался, хоть и была это семерка пик.

Когда мы выволокли Кобиеллу из детской и наконец-то затащили в коридор, комендант сумел собраться с силами, чтобы пробормотать несколько понятных для Яна слов. -Как там, все на месте? -тревожился инвалид. Ян запустил руку ему в штаны между стариковскими ногами, ладонь его явно наполнилась, и тогда он кивнул Кобиелле.

До чего же счастливы были все трое: Кобиелле удалось сохранить свою мужскую гордость, Яну Бронски -все тридцать две карты для ската, а Оскар обзавелся новым жестяным барабаном, который на каждом шагу ударял его по колену, покуда Ян и еще один человек, которого Ян называл Виктором, перетаскивали ослабевшего от кровопотери коменданта этажом ниже, в склад почтовых отправлений.

КАРТОЧНЫЙ ДОМИК

Виктор Велун помогал нам переносить коменданта, который, несмотря на усиливающееся кровотечение, становился все более грузным. К этому времени чрезвычайно близорукий Виктор еще носил свои очки и не спотыкался на каменных ступенях лестницы. По профессии, как ни странно такое занятие для близорукого, он был доставщиком денежных переводов. Сегодня, когда речь заходит о Викторе, я называю его бедный Виктор. Как матушка после той семейной прогулки к молу превратилась в бедную матушку, так и Виктор, лишившись очков хоть были тут и другие причины, -стал бедным Виктором без очков. -Ты не встречал бедного Виктора? спрашиваю я у своего друга Витлара в дни посещений. Но после той поездки на трамвае от Флингерна до Герресхайма, о чем будет поведано в свое время, мы потеряли Виктора Велуна из виду. Остается лишь надеяться, что и преследователи ищут его столь же безуспешно, что он нашел свои очки либо подобрал другие, подходящие, и, может быть, словно в былые времена, пусть больше не на службе у Польской почты, но по крайней мере как разносчик денежных переводов на службе у почты федеральной, близоруко и при очках, осчастливливает людей пестрыми бумажками и твердыми монетами. -Ну разве это не ужасно? пыхтел Ян, подхватив Кобиеллу слева. -А что будет, если не придут ни англичане, ни французы? -тревожился Виктор, нагруженный Кобиеллой справа. -Ну как это не придут?! Ризсмиглы еще вчера сказал по радио: "У нас есть гарантии, что, когда дойдет до боя, вся Франция поднимется как один человек!" -Яну нелегко было сохранять уверенность до конца фразы, ибо вид собственной крови на расцарапанной руке хоть и не подвергал сомнению гарантии польско-французского договора, но заставлял опасаться, что он, Ян, успеет истечь кровью, прежде чем вся Франция поднимется как один человек и верная данным гарантиям ринется через Западный вал. -Они наверняка уже в пути! А британский флот уже бороздит волны Балтийского моря! -Виктор Велун любил сильные, звучные выражения, он остановился на лестнице, прижатый справа телом раненого коменданта, и воздел левую руку, как на театре, чтобы все пять пальцев сказали свое слово: -Придите вы, о гордые британцы!

И покуда оба медленно доставляли Кобиеллу во временный лазарет, рассуждая по пути о польско-англо-французских отношениях, Оскар мысленно перелистывал книги Гретхен Шефлер отыскивая подходящие по содержанию места. Кейзеровская история города Данциг: "В ходе французской войны одна тысяча восемьсот семидесятого--семьдесят первого годов пополудни двадцать первого августа одна тысяча восемьсот семидесятого года в Данцигский залив вошли четыре французских боевых корабля; остановясь на рейде, они направили свои орудия на город и порт, но винтовому корвету "Нимфа" под водительством капитана Вейкмана удалось в последовавшую за тем ночь принудить к отступлению стоящую на якоре в Путцигской бухте флотилию".

Незадолго до того, как мы достигли склада для корреспонденции, что на втором этаже, я не без труда пришел к выводу, получившему впоследствии подтверждение: покуда Польская почта и вся равнинная Польша подвергались осаде, флот Его Величества пребывал в одном из фиордов Северной Шотландии в большей или меньшей безопасности; великая французская армия засиделась за обеденным столом, убежденная, что, проведя несколько разведывательных операций за линией Мажино, она выполнила все обязательства франко-польского договора. Перед складом, он же походный лазарет, нас встретил и доктор Михон, все еще в стальной каске и с уголком платка, по-джентльменски выглядывавшим из кармашка, и некто Конрад, уполномоченный из Варшавы. И тотчас ожил страх Яна Бронски, на разные лады рисовавший перед ним ужаснейшие увечья. В то время как Виктор Велун, совершенно невредимый да еще при очках, должен был спуститься в операционный зал, желая быть исправным стрелком, нам дозволили остаться в помещении без окон, скупо освещенном сальными свечами, ибо электростанция города Данциг не считала для себя более возможным снабжать энергией Польскую почту.

Доктор Михон хоть и не испытывал особого доверия к серьезности ранений Яна, однако, с другой стороны, не слишком дорожил своим секретарем как надежным защитником почты и потому отдал ему приказ на правах санитара приглядывать за ранеными и попутно и за мной, кого он бегло, но, как мне кажется, с отчаянием погладил по голове, дабы ребенок не оказался вовлеченным в боевые действия.