Соль и сирень - Анастасия Солнцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Повторно представляться в ответ Сатус не торопился. Вместо этого он рассматривал мое лицо так, словно пытался запомнить каждую клеточку.
Стало неуютно.
— Ну, а про тебя я уже все знаю, — продолжала я фонтанировать задором и напускной приветливостью. — Ты у нас главная рок-н-рольная звезда! Секс-символ местечкового розлива! Царь полей и сушеной кукурузы! Ум, честь и подлость вашего времени!
Что несла — сама плохо понимала. Язык болтал, отключившись от мозга, смущенного пристальным вниманием Сатуса. А еще тем, что его лицо перестало имитировать свеклу и теперь стало напоминать сушеную редьку, сморившись и посерев.
— Ты бы следила за своим языком, — наконец, отмер Сатус, проговорив мне это в лицо, в то время, как глаза его превратились в две черных озерца, похожих на растопленный, заливший не только радужку, но и белки глаз оникс. — А то может так случится, что он окажется где-нибудь в другом месте.
— Где бы ни оказался, главное, чтобы подальше от тебя, — зло выплюнула я. — Потому что меня воротит от таких, как ты!
— Как я? — словно пораженный громом переспросил Сатус, переводя взгляд с моих глаз на губы и обратно. — И какой же я?
— Надменный, самодовольный, самовлюбленный гусь, который ходит по школе с воображаемой короной на голове, глядя на окружающих, как на грязь.
Сатус вдруг спокойно склонил голову к плечу и произнес:
— У меня нет воображаемой короны, — а после добавил с быстро промелькнувшей улыбкой на губах: — У меня есть настоящая корона.
— Да плевать! — вспылила я и вновь попыталась вырваться, но пальцы сероглазого неожиданно легки на мои плечи, удерживая на месте, сжимая, доставляя боль и подстегивая панику. Стало очень страшно, что-то темное поднялось со дна души, затапливая сознание и вызывая странное чувство — смесь жгучей ненависти, жалости к себе, отчаяния и желания спрятаться. — Ты для меня — всего лишь вода под мостом! Грязная, вонючая, злая вода!
Глава XXIII
Удар в шею я не ожидала.
Как не ожидала и того, что за ним последовало. Ослепляющая вспышка в мозгу, а после… крики.
И плач.
Кричали двое. Мужчина и женщина.
А плакал ребенок. Громко, жалобно, навзрыд.
От этого плача разрывалось сердце, но эти двое не реагировали.
Они ссорились.
Женщина быстро, какими-то странными рывками двигалась по залитой ярким белым светом комнате, хватая какие-то вещи и закидывая их в раскрытый и валяющийся на полу чемодан.
Мужчина сперва наблюдал за всем этим, стоя в проеме двери, а после подошел, схватил за руку, что-то сказал. Женщина попыталась вырваться, но стоило ей дернуться, как мужчина замахнулся и отвесил звонкую пощечину. Видно было, что он сделал ей больно. И еще более очевидным было то, что именно к этому он и стремился.
Он не контролировал удар, не сдерживал силу. Он хотел сделать больно, и сделал.
Женщина пошатнулась и начала заваливаться на спину. Наверное, она бы рухнула поверх так и не заполненного дорожного чемодана, если бы мужчина не подхватил её и не швырнул на кровать. Падая, она ударилась головой о деревянную спинку. Тут же брызнула кровь. Липкими, красными пятнами она усеяла белое покрывало, создавая жуткий рисунок, символ боли и зла.
И на меня.
Я ощутила кровь на своей коже — на щеках, лбу и губах. Еще один громкий женский полустон-полувскрик и тонкая рука с длинными изящными пальцами, на одном из которых блеснул перстень с крупным ярко-желтым камнем, словно в него заключили пойманное в ловушку солнце, потянулась ко мне, а сразу за этим шепот: «Не плачь, моя девочка, мама рядом. Все хорошо».
Я распахнула глаза, очнувшись, словно от толчка. Ощущения были не самыми лучшими — болела голова, в горле першило, а грудь сковывал кашель. Но мне тут же стало легче, едва я разглядела Сократа, сидящего у изголовья постели, лежащей на которой я себя с удивлением обнаружила.
— Очухалась? — повел он на меня своим единственным глазом. — Слава ежикам! Я уж думал, еще один рассвет тут встретим.
— И я рада тебя вид…, - договорить мне не дал кашель, окончившийся надсадным хрипом.
— Ты зачем к Сатусу полезла? — сурово зыркнул на меня Сократ, без какой-либо жалости наблюдая за жалкими попытками вздохнуть в перерывах между судорожными сотрясаниями всем телом.
— Никуда я не лезла, — наконец, смогла возмущенно выдохнуть я, хватаясь за горло. — Он первым начал меня изводить! Я всего лишь ответила!
— А не надо было отвечать! — с нажимом выдал кот. — Надо было просто игнорировать!
— Тебе легко говорить, — с обидой протянула я, пытаясь сесть на кровати. Но от каждого движения пульсирующая боль в висках лишь нарастала, а потому я в изнеможении откинулась обратно на подушку, сумев лишь чуть-чуть её приподнять. — Это же не на тебя он жуть наводит, глядя так, словно присматривается, как бы поудобнее кишки выдрать.
— Да не будет он тебе ничего выдирать, — закатил свой глаз Сократ. — Для него это слишком мелочно — драться с девчонкой.
Я хрипло рассмеялась, но тут же схватилась за голову и застонала.
— Мелочно? Ну, да! А как же я тогда здесь оказалась? Кстати, здесь — это где?
Все еще прижимая ладонь к виску, я приподняла голову и осмотрелась. Мы с котом находились внутри большого помещения с высокими потолками, деревянным полом и выстроенными в два ряда кроватями, у каждой из которых расположилось по тумбочке. Цепочкой приглушенно-желтых пятен тянулась по стене напротив череда зажжённых светильников, создающих приятную приглушенную атмосферу, крайне способствующую мирному сну.
Сократ удрученно вздохнул и просветил меня:
— Местный лазарет.
— А как я здесь
