Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 6 - Вальтер Скотт

Джини Динс.

В постскриптуме она добавила:

Я узнала от одной славной женщины, вдовы скотовода, что в Камберленде умеют лечить луговую лихорадку скота. Для этого надо взять одну пинту пива, — хотя то, что они здесь называют пинтой, есть сущий пустяк по сравнению с нашей, — и вскипятить вместе с мылом и настойкой из оленьих рогов, а потом влить всю эту смесь в горло животному. Мы можем испытать это на годовалой телке со звездочкой на лбу; если лекарство и не поможет, то вреда от него, во всяком случае, не будет. Эта женщина очень добрая и много всего знает о скоте. В Лондоне я остановлюсь у нашей двоюродной сестры, миссис Гласс, что торгует табаком в лавке под названием «Чертополох»; она так любезна, что каждый год присылает вам кисет табаку. В Лондоне ее, наверно, все знают, и я думаю, что найду ее без труда.

Хотя мы и обманули доверие нашей героини, поддавшись искушению опубликовать это письмо, однако позволим себе зайти еще дальше и познакомим читателя с посланием Джини своему возлюбленному.

Мистер Рубен Батлер, надеюсь, что мое письмо найдет вас в добром здоровье. Я хочу сообщить вам, что добралась до этого большого города благополучно, а оттого, что я шла пешком, я нисколько не устала, а, наоборот, чувствую себя очень хорошо. Я видела множество разных вещей, о которых надеюсь рассказать вам когда-нибудь после — и о здешней большой церкви и о мельницах вокруг всего города, у которых нет ни колес, ни плотин, а пускает их в ход ветер — очень странно видеть это. Один мельник предложил мне зайти посмотреть, как она работает, но я не пошла — не для того я явилась сюда, на юг, чтобы заводить знакомства с чужими! Я иду все время по прямой дороге и на вежливые речи отвечаю только поклоном, а разговариваю лишь с женщинами одной со мной веры. Я хотела бы, мистер Батлер, узнать здесь такое лекарство, от которого вы бы поправились, потому что в этом Йорке так много лекарств, что можно вылечить всю Шотландию, и какое-нибудь из них, наверно, и вам бы помогло. Если бы я только знала, что около вас есть какая-нибудь добрая душа, которая ухаживает за вами и не дает вам тратить своих сил на чтение, — вы и так читаете сверх всякой меры с ребятишками в школе, — а по утрам поит вас теплым молоком, я была бы спокойней за вас. Дорогой мистер Батлер, не унывайте, ведь все мы в руках того, кто умеет заботиться о нас лучше, чем мы сами. Я не сомневаюсь, что выполню то, из-за чего пошла, я не хочу сомневаться, не имею на то права, потому что если потеряю уверенность, то как я смогу обратиться с мольбами к великим людям? Но когда сознаешь, что правда на твоей стороне, в сердце крепнет решимость, и тогда любое дело не кажется страшным. В детском стишке говорится, что самые лютые морозы долговых дней[85] не могут убить трех глупеньких маленьких овечек. И если богу будет угодно, то хоть мы расстались в печали, но встретимся в радости еще по сю сторону Иордана. Не стану напоминать вам то, что при нашем расставании сказала о моем бедном отце и той несчастной девушке, ибо знаю, что ваше христианское сострадание напомнит вам о них еще скорее, чем мольбы преданной вам

Джини Динс.

В этом письме тоже был постскриптум:

Дорогой Рубен, если мое письмо покажется вам слишком коротким и не очень ласковым, то считайте, будто все, что вам хотелось бы от меня услышать, я написала, ибо желаю вам только добра и счастья. Вы, наверно, подумали бы, что я стала расточительной, потому что я теперь каждый день ношу чулки и башмаки, но такой здесь обычай у всех порядочных людей, а ведь в каждой стране свои законы. Как бы вы смеялись надо мной (да вернутся к нам веселые дни! ), если бы увидели мое круглое лицо под соломенной bon-gras, тоже круглой и похожей на арку, что посредине либбертонской церкви! Но она защищает меня от солнца и от любопытных взглядов невеж, которые рассматривают прохожего, словно пугало. О том, как мне удастся попасть к герцогу Аргайлу, я напишу вам уже из Лондона. Напишите мне о своем здоровье на адрес: миссис Маргарет Гласс, табачная лавка «Чертополох», Лондон. Как бы я обрадовалась, если бы узнала, что вы поправились! Извините меня за ошибки и помарки — но у меня только одно перо, да и то плохое.

Англичанину может показаться, что ссылка на плохое перо, как на причину слабой орфографии, явно недостаточна, хотя некий лэрд из Гэллоуэя прибег точно к такому же объяснению своего дурного правописания; но, к чести нашей героини, следует отметить, что благодаря заботам Батлера она писала раз в пятьдесят лучше многих знатных женщин Шотландии того времени, чья странная орфография и необычайный слог находились в явном противоречии со здравыми суждениями, обычно высказываемыми ими в письмах.

Что же касается содержания самих посланий, то, возможно, что их бодрый, обнадеживающий и уверенный тон не совсем соответствовал ее действительному настроению. Но это объяснялось похвальным стремлением Джини избавить отца и возлюбленного от опасений на ее счет, омрачавших, как она справедливо полагала, их и без того тревожную жизнь. «Если они будут считать, что у меня все хорошо, — думала бедная странница, — то отец хоть станет заботиться об Эффи, а Батлер — о себе. Я ведь знаю: они думают обо мне гораздо больше, чем я сама».

Она тщательно запечатала письма и сама сдала их на почту, предварительно осведомившись несколько раз о времени их прибытия в Эдинбург. Покончив с письмами, она с готовностью приняла любезное предложение хозяйки пообедать с ней и остаться до следующего утра. Хозяйка была, как мы уже говорили, соотечественницей Джини, а радушие, с каким шотландцы встречаются и по мере сил помогают друг другу, проистекает не из предрассудков и узости их взглядов, как мы часто полагаем, но из благородного и весьма похвального чувства патриотизма, смешанного с убеждением (давно подтвержденным опытом), что обычаи и законы народа в целом характеризуют в известной мере и каждого человека в отдельности. Во всяком случае, если широкое распространение этих национальных симпатий создает дополнительные узы между людьми, привязывая их друг к другу и побуждая оказывать помощь соотечественникам, попавшим в затруднительное положение, то мы полагаем, что свойство это гораздо скорее приводит к щедрости и великодушию, нежели более широкий и беспристрастный принцип всеобщего благоволения, которым иногда прикрываются люди, вообще не желающие никому помогать.

Миссис Бикертон, владелица «Семи звезд» на улице Каслгейт в Йорке, была заражена этим злополучным национальным предрассудком в весьма сильной степени. И в самом деле, она проявила столько доброты к Джини Динс (миссис Бикертон была из Мерса, граничащего с Мидлотианом, родиной Джини) и с такой материнской заботливостью старалась облегчить тяготы ожидавшего ее пути, что Джини при всей своей осторожности решилась все же поведать ей свою историю.

Выслушав рассказ, миссис Бикертон в знак удивления и сочувствия воздела к небесам глаза и руки, но также дала и несколько полезных практических советов.

Она спросила, сколько у Джини денег; выяснилось, что после оплаты дорожных расходов и дароприношения в Либбертоне у ней оставалось около пятнадцати фунтов.

— Этого вполне достаточно, — сказала миссис Бикертон, — если только тебе удастся донести их до Лондона в сохранности.

— В сохранности? — переспросила удивленная Джини. — Ну конечно, я сохраню их: ведь я трачу только на самое необходимое.

— Я понимаю, но ты забываешь про грабителей, дружок, — сказала миссис Бикертон. — Ведь ты теперь в более цивилизованном, то есть более плутовском крае, чем северный. Я и представить себе не могу, как ты только будешь пробираться дальше. Вот если бы ты могла подождать дней восемь, пока прибудут наши фургоны, я бы порекомендовала тебя Джо Броудуилу, — уж он-то довез бы тебя благополучно до «Лебедя и двух шей». И смотри не вздумай от Джо нос воротить, если он малость и приударит за тобой, — продолжала миссис Бикертон, смешивая усвоенный английский язык с родным ей шотландским говором. — Джо малый что надо, и ему уже пора женой обзавестись, а он в этих краях самый что ни на есть завидный жених. Из англичан тоже неплохие мужья выходят, вот хоть, к примеру, мой муженек, Мозес Бикертон, что покоится на кладбище.

Джини, совсем не желавшая стать в пути предметом внимания Джо Броудуила, поспешила сказать, что не может ждать его возвращения.

— Ну что же, милая, — сказала добрая хозяйка, — тогда рассчитывай только на себя. Девушка ты смышленая, а пословица не зря говорит, что где дураку по пояс, там умный сух пройдет. Но послушайся меня: спрячь свои деньги за лиф, при себе же оставь один-два золотых и немного серебра на всякий случай, потому что уже за день ходьбы отсюда кругом шныряют такие же беспутные парни, как и те, что рыщут среди пертских холмов. И потом, девушка, не вздумай глазеть в Лондоне по сторонам и спрашивать прохожих, не знают ли они лавку миссис Гласс под названием «Чертополох»: тебя там за это просто засмеют. Когда придешь в Лондон, то отправляйся-ка вот к этому честному человеку. — И она вложила записку с адресом в руку Джини. — Он знает там чуть не всех торговых людей из Шотландии; он-то и найдет для тебя твою знакомую.