Уинстон Черчилль. Его эпоха, его преступления - Тарик Али
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
9
Война в Европе: от Мюнхена до Сталинграда
Сталинградской страды
Золотые плоды:
Мир, довольство, высокая честь,
И за каждым окном
Шелестит ветерком
Нам о радости будущей весть.
АННА АХМАТОВА. В МАЕ (1945)
После фашистских триумфов в Италии, Германии и Испании на Европу медленно опустилась долгая ночь. Но правящим классам демократических европейских стран повсюду мерещился ложный рассвет. Самообман стал характерной чертой времени. В дневниковой записи от 6 июля 1938 г. консервативный автор Гарольд Николсон заметил:
Чемберлен (у которого ум и манеры платяной щетки) пытается добиться всего лишь временного мира ценой конечного поражения… Мы утратили свою силу воли, поскольку наша воля разобщена. Представители правящих классов думают лишь о собственных состояниях, что означает ненависть к красным. Этим создается совершенно искусственная, но при этом самая прочная в настоящий момент связь между нами и Гитлером. Наши классовые интересы – с обеих сторон – противоречат нашим национальным интересам. Я отправляюсь спать в подавленном настроении.
Вероятно, больше всего его угнетало то, что несколькими месяцами ранее Черчилль сам отказался поставить крест на идее о заключении сделки с Гитлером. На конференции Консервативной партии в Скарборо в октябре 1937 г. Черчилль громогласно заявлял о своей полной поддержке внешней политики правительства Чемберлена. В прошлом между ними имелись разногласия по вопросам перевооружения, но разногласия эти удалось разрешить в дружеской атмосфере, и поэтому Черчилль призывал: «Давайте на самом деле поддержим внешнюю политику нашего правительства, которая пользуется доверием, пониманием и приязнью миролюбивых и законопослушных стран во всех частях мира». Неделю спустя он сообщил читателям Evening Standard: «Война НЕ является неизбежной».
За исключением политиков, никто из наблюдавших за состоянием британской промышленности и подумать не мог о том, что боевые действия с Германией начнутся всего через несколько лет. Тесные торговые связи и валютные соглашения продолжали действовать в полную силу. Во время одной из застольных бесед, состоявшейся в 1938 г. после вторжения в Чехословакию, Гитлер якобы сказал, что, «если он поговорит напрямую, по-немецки, с порядочным и прямолинейным англичанином, то ему будет совсем не сложно найти удовлетворительное разрешение существующих вопросов»{122}. Германский посол в Лондоне Герберт Дирксен, практически не таясь, навел справки и предложил список людей, которых можно было бы привлечь для встречи с Гитлером. Список включал Ричарда О. Батлера. Из этой конкретной инициативы толком ничего не вышло, но, несмотря на это, политика умиротворения в экономической сфере продолжалась вплоть до лета 1939 г.{123}
Сочетание невежества – неспособности понять природу фашизма – и яростной классовой ненависти к Советскому Союзу было типичной чертой мировоззрения многих консерваторов, а также немалого числа руководителей и сторонников лейбористского движения. В последнем случае присутствовал дополнительный фактор – душераздирающая коллективная память о Первой мировой войне. Страшный опыт коснулся многих семей рабочего класса. Во многих из них продолжали жить искалеченные и психически травмированные ветераны.
Ужасы той войны лежали в основе британского пацифизма, выражавшегося в практической деятельности организации «Союз клятв мира» и общем враждебном отношении к идее перевооружения, не говоря о новой войне. Политики в либеральном и лейбористском лагере хорошо знали об этом. Многие сквозь пальцы смотрели на чемберленовскую политику умиротворения фашистского диктатора, пока аншлюс Австрии и оккупация Чехословакии не произвели некоторое отрезвление. Общественная поддержка попыток премьер-министра договориться с Гитлером начала таять лишь к концу лета 1939 г. Чемберлена воспринимали как человека, пытавшегося предотвратить новую войну, а кто-то все еще продолжал обманываться постоянными призывами к «миру» со стороны Гитлера. Внутри Консервативной партии Чемберлен продолжал пользоваться огромной популярностью даже после своей отставки в 1940 г., когда на его место пришел Черчилль.
Но вскоре стало ясно, что в Германии перевооружение идет полным ходом. Гитлер, подобно своим поклонникам в Японии, также находился в поисках заднего двора для своей будущей империи. Германские политические теоретики, симпатизировавшие новому национализму, не стеснялись говорить об этом публично. Доктрина Монро стала универсальной моделью: если Южная Америка была задним двором, территорией под строгим надзором и полным экономическим контролем Соединенных Штатов и их корпораций – специально для того, чтобы держать европейских соперников на расстоянии, о чем в одностороннем порядке было объявлено президентом Монро в 1823 г., – то почему бы в таком случае немцам не захватить Европу? И с чего бы это японцам следовало ограничивать свою имперскую деятельность в Китае и Юго-Восточной Азии? Каждой державе – по своему собственному заднему двору.
После Мюнхенского соглашения 1938 г. между Германией и Великобританией, которым предусматривались дальнейшие уступки Гитлеру (включая Чехословакию), раскол в британском парламенте продолжился. Разница между сторонниками политики умиротворения и Черчиллем заключалась в том, о чем уже писал Николсон. Чемберлен, Галифакс и поддерживавшие их бизнесмены полагали, что классовые интересы тех, кто правил Великобританией, а также тех, от чьего имени они правили, будут соблюдены наилучшим образом, если заключить сделку с немецким выскочкой. Черчилль чуть раньше других понял, что в сфере перевооружения Великобритании следует держаться вровень с Германией – если и не в качестве подготовки к войне, то по меньшей мере для того, чтобы выглядеть сложным противником на переговорах.
К 1939 г. он уже понимал, что ставкой в игре на самом деле является существование Британской империи и британский суверенитет. По этой причине он был склонен предложить пряник, но так, чтобы собеседнику хорошо был виден кнут. Немцы уже дали понять, что хотят вернуть свои старые колонии, и англичане в принципе не возражали, если это было частью более обширного урегулирования. Обе стороны предпочли бы сперва дождаться поражения Советского Союза, что было в обоюдных интересах, как их представляли себе и в фашистских диктатурах, и в капиталистических демократиях, то есть во Франции и Великобритании.
Этому не суждено было сбыться. Немцы верно оценили, что преждевременная атака на большевистскую крепость – до того, как будет обеспечен надежный тыл, – может дать обратный эффект. В 1936 г. СССР по военной мощи сильно превосходил Германию. Вопреки распространенному мифу, вермахт никогда не обладал превосходством над Красной армией вдоль линии их соприкосновения. Напротив, превосходство советских войск было подавляющим: семь к одному по танкам – 24 600 находившихся в боевой готовности машин против 3500 немецких – и четыре к одному по самолетам.
Во время проведения советских военных игр в 1936 г. командовать войсками «немецкой стороны» был поставлен маршал Тухачевский. Джон Эриксон, ведущий историк Красной армии, пишет, что стратегия и тактика Тухачевского с поразительной точностью предсказали ход немецкого нападения в июне 1941 г. Тухачевский продемонстрировал, как «внезапным ударом» атакующие в первой волне могут обойти Красную армию с флангов. Эриксон рассказывает о том, что произошло вслед за этим:
В этот момент вмешался
