Мужская тетрадь - Татьяна Москвина

– Так есть решение о создании Пенсионного фонда или его нет?

НМ: Нет, потому что мои противники все это тормозят и отметают. Им это не важно. Им и судьба Дома кино по-настоящему не важна. Под крики о том, что это наша святыня и наше великое прошлое, это гнилое, уродливое здание 1972 года просто разваливается себе, и все. Я еще четыре года назад предлагал найти инвестора, реконструировать Дом кино как следует, чтобы были современные кинозалы, конференц-залы, чтоб с остальных площадей мы могли нормально жить, платить зарплаты, содержать здание. Параллельно с этим я слушал людей, которые приходили ко мне на прием. Это надо волю иметь, чтоб все это выдержать… когда у народной артистки нет денег на мазь для ног… когда приходит женщина со справкой от врача, что она должна умереть через несколько месяцев, и просит не отбирать пока квартиру… сотни людей… Я положил сто тысяч долларов под очень большой процент, чтоб эти деньги шли на вот такого рода дела. За эти годы я потратил полмиллиона долларов на это на все, на людей – на лекарства, на операции за границей, на учебу, на лечение детей от наркомании… Интересно, мои противники думают, что я краду, чтоб потом раздавать обездоленным? Я что, Робин Гуд такой, да?

– Насчет того, крадете вы или нет, мы и говорить не будем, другое дело, вы – человек эмоциональный, вас можно запутать, обмануть.

НМ: Ваша правда, спорить не буду.

– Понимаете, Никита Сергеевич, вы ведете себя как глава личного благотворительного фонда, и тут вы в своем праве. Но вы же – председатель общественного Союза, законно избранный демократическим путем, и в этом качестве обязаны быть в постоянном диалоге с Союзом. А ваши оппоненты утверждают, что такого диалога нет.

НМ: Я этот диалог начинал! Я говорил: это вы решите, не я, кто будет проводить реконструкцию Дома кино, что хотите делайте, объявляйте тендер, решайте сами, выбирайте сами, я не предлагаю свою организацию, я могу предложить только помощь в этих поисках. Но такое впечатление, что моим противникам наплевать на дело. Им важно, чтоб меня не было. Потому что ведь закончилась эта келейная якобы клубная жизнь, когда кормят только своих, премии дают только своим, эта маленькая тусовка прикормленных кончилась – вот людям и хочется сатисфакции. Мне говорят: зачем вы рассказываете про вашу благотворительность, это нескромно, это дело интимное, но я вынужден, что мне делать! Если все время какие-то грязные подозрения – я вынужден показывать, на что я трачу деньги. А вы, ребята, что ж такие скромные, не хвалитесь добрыми делами? Может, нечем хвалиться? Почему Эльдар Рязанов, имеющий свой клуб «Эльдар» и сдающий помещения и зарабатывающий на этом большие деньги, ни копейкой не ответил ни на чьи нужды? Почему Владимир Досталь, зарабатывающий миллионы долларов в год, не предложил к моим ста тысячам подложить и своих сколько-нибудь и следить, куда, на что они идут?

– Что-то у вас чувство денег как-то слабо развито, легко вы с ними расстаетесь, а люди вот прямо вцепляются и коченеют.

НМ: Я убежден, чем больше отдаешь – тем больше и приходит. Посмотрите папки с расписками, которые у меня лежат. Этого не прощают, это непонятно. Думают: это ж сколько он украл, если столько отдает! Такая логика. Что только не болтают! У меня свой банк! Сахарные заводы! Гостиница в Карловых Варах! Горячечный бред. Один мой заместитель ушел, хлопнул дверью, стал меня поносить, оказалось – подделал мою подпись на финансовом документе, это доказано, есть графическая экспертиза. Отдал за копейки в аренду какие-то помещения, подделав мою подпись. Мы же любим людей за то добро, которое им сделали, и не любим за то зло, которое им причинили, как сказал Лев Толстой. И вот он ругается, а я молчу, я из другой детской и не могу вести себя, как злодей из фильма «Цирк», – «Смотрите! У этой женщины черный ребенок!». Я не могу опуститься до их уровня и орать с ними. Если бы мы, все вместе, без всех этих истерик, приняли решение четыре года назад – уже сидели бы в новом Доме кино. А сидим, где сидим.

– А нельзя ли как-то повысить уровень разумности происходящего? Составить план, сторонники ремонта Дома кино пусть напишут свой, сторонники капитальной реконструкции – свой, разослать всем членам Союза и обсудить, чтоб не было пустых химер, криков, левых расчетов?

НМ: Для этого мы по уставу должны принять решение на секретариате, на пленуме, что мы начинаем такую работу, и на это должен быть отпущен бюджет, должна быть на это добрая воля, а где она? Вы думаете, тех, кто блокирует все нормальные решения, вообще дело волнует? Если на меня подают в суд за то, что у меня федеральный номер автомобиля? Бог весть что творится. Поднимают бедного Марлена Мартыновича Хуциева, на истерике, на красивых словах, на сердечных приступах про защиту святынь, как будто я собираюсь в Доме кино квартиру себе устроить. У меня одна была идея – наладить нормальный механизм работы и уйти. Я ничего от этого Союза не имел, ни копейки, ни разу никуда даже не съездил за счет Союза…

– Как говорят англичане, «слишком хорошо, чтоб быть правдой». Какой-то вы очень идеальный получаетесь, слишком хороший…

НМ: Зачем мне лукавить? Если бы я расхищал деньги Союза, наверное, у меня такие же и сторонники были – хитрые, ушлые, а где они? Каждый день, нет, правда, каждый божий день какую-то ерунду пишут. То я сжег деревню, то обложил матом старушку, то Меньшиков отказался у меня сниматься. У меня в этом смысле уже иммунитет выработался. Вот уже мой сын якобы дает интервью против меня, сын приходит, говорит: папа, я ничего такого не говорил, и я ему верю, я знаю, как это делается, как фабрикуются где-то оброненные фразы. Не дает мое существование им покоя. Я не свадебный генерал, который идет впереди и прикрывает спиной чью-то бездарность, я хочу в Союзе делать дело, наладить механизм, а они всё шипят про какие-то украденные миллионы долларов…

– Кстати, меня вот беспокоит, что российские кинематографисты ведут свои расчеты в иностранной валюте, притом даже в денежных знаках вероятного противника. Не пора ли подать всем пример и переходить на счет в родных рублях?

НМ: Согласен, правильно. Очень уж большие цифры, правда, получаются, но я с этим согласен, надо считать в рублях, тем более это становится выгодно.

– Как же разрулить нездоровую ситуацию с конфликтами в Союзе кинематографистов? Ведь многие из числа активно работающих людей могли бы согласиться и с идеей создания Пенсионного фонда, и с реконструкцией Дома кино, но стоят какие-то препятствия, барьеры, заторы…

НМ: Я для этого пригласил для работы в Союз, своим заместителем, Михаила Пореченкова, мощного артиста, талантливого человека, очень активного, который хочет и может работать. Так и Миша у нас сразу «попал под раздачу». Он пару месяцев проработал, а они на этом собрании в Доме кино уже кричат: не доверяем! Вынести вотум недоверия! Что вы про него знаете, что он мог за два месяца сделать-то? Крики, истерики, эмоции, и ничего под этим серьезного нет.

– Я так поняла, что речь велась о том, что площади Союза сдаются в аренду по заниженным ценам, к невыгоде для Союза.

НМ: Ищите, кто это делает, забирайте, сажайте в тюрьму. Я арендных денег не видел и не нюхал, все они должны идти на нужды Союза, а мне от Союза не нужно ничего. Он даже защитить меня не может.

– А вы, кстати, пенсию оформили?

НМ: Оформил.

– Большая пенсия?

НМ: Обычная, три или четыре тысячи рублей.

– Да… стоило идти по социальной лестнице…

НМ: Я, как вы понимаете, на это не живу.

– А многим людям приходится жить.

НМ: Так вот у меня и была идея Пенсионного фонда! Чтоб таким людям и помогать!

– Возможно ли сдвинуть вопрос с мертвой точки? Написать программу действий, разослать, обсудить ее спокойно?

НМ: Видите ли, я не хочу постоянно давать своим противникам повод бесконечно все опускать в дерьмо. Знаете, что ведь происходит на самом деле? Они хотят сделать сами то, что, по их воспаленным предположениям, собираюсь сделать я. Привести своих инвесторов – и получить от них «отстежку», завысить цены строительства – и тоже получить «отстежку». Они думают, что этого хочу я. А я вообще этого не умею делать категорически и даже говорить не в состоянии на этом языке. Мне проще сказать: я стою столько-то, если нет – до свидания. Я так и живу по крайней мере пятнадцать лет. А они сидят и кумекают там – а вот что он хочет сделать, ааа… А я только и сказал – давайте для начала потратим деньги на разработку проекта, и вы будете решать, не я, вы – кто будет строить, что будут строить. Я не принял без кинематографистов ни одного решения, кроме того, на которое имел право по уставу, – назначил своим заместителем Пореченкова. Не принято волюнтаристски ни одного решения, а мне кричат: узурпация власти! Авторитарное правление! В чем оно? Что я не хожу пьянствовать на киношные тусовки? Так у меня времени нет, мне работать надо. Я не снял ни одного фильма, за который мне было бы стыдно. Я не был членом никакой партии…