Картина без Иосифа - Элизабет Джордж

Склонный к некоторому практичному цинизму, Сент-Джеймс не поставил бы даже мало-мальски приличной суммы на большинство людей, обладающих «истинной сутью» под личностной оболочкой. Но он был рад возможности побеседовать с Деборой Он пытался оценить ее слова, тон и эмоциональность — насколько ему придется осторожничать с ответными репликами Накануне вечером она расстроилась из-за его вторжения на ее территорию. И повторения этого не потерпит. Но чем больше она говорила — взвешивая определенный вариант, отвергая его, рассматривая мотивацию каждого, — тем больше он успокаивался. В ней бурлила энергия, которую он не видел за последние десять месяцев. Какими бы ни были мотивы Деборы для начала дискуссии о ее профессиональном будущем, настроение у нее поднялось, и это радовало. Ведь последнее время она постоянно пребывала в депрессии. И когда она взялась за свой штатив и «Хассельблад», заявив, что освещение самое подходящее и ей хочется, чтобы он позировал ей в опустевшем пивном саду возле Крофтерс-Инн, где она могла проверить свои возможности, он с готовностью согласился, и она щелкала его во всевозможных ракурсах больше часа, несмотря на холод, до звонка Линли.

— Видишь ли, я не хочу делать обычные студийные портреты. Не хочу, чтобы ко мне приходили люди и позировали. Я бы не прочь работать, к примеру, на улице, в людных местах, отыскивать интересные лица, — говорила она, когда Бен Рэгг высунулся и сообщил, что инспектор Линли хочет поговорить с мистером Сент-Джеймсом.

Перекрикивая уличный шум, Линли предложил Сент-Джеймсу и Деборе съездить в Брадфорд, в кафедральную церковь.

— Нужно поискать какую-то связь между Сей-джем и Спенс, — пояснил Линли. — Возможно, епископ ее подскажет.

— А у тебя что?

— У меня назначена встреча с коллегами из Клитеро. Потом с судебным патологоанатомом. Это формальность, но без нее не обойдешься.

— Ты виделся с миссис Спенс?

— И с ее дочерью тоже.

— Ну и что скажешь?

— Не знаю. Мне не по себе. Я почти уверен, что эта самая Спенс виновна и что она знала, что делает. Очень сомневаюсь в том, что это обычное убийство. Нужно побольше узнать о Сейдже. Выяснить, почему он уехал из Корнуолла.

— У тебя уже есть какие-то зацепки? В трубке раздался тяжкий вздох.

— Пока нет, Сент-Джеймс.

И вот, с Деборой за рулем их взятой напрокат машины и после предварительного звонка, они одолели значительное расстояние до Брэдфорда, обогнув Пендл-Хилл и проехав северней Кейли.

Секретарь лорда-епископа Брадфордского пригласил их в официальную резиденцию неподалеку от собора пятнадцатого века, где располагались епископские службы. Это был зубастый молодой парень, который нес в руках деловой блокнот в коричневом кожаном переплете и постоянно теребил его золоченые страницы, словно напоминая им, как ограниченно время у епископа и какая это удача, что им выделены целых полчаса. Он привел их не в кабинет, библиотеку или конференц-зал, а через обшитую деревянными панелями резиденцию к задней лестнице, спускавшейся в небольшой персональный гимнастический зал. Помимо зеркала во всю стену там находились велотренажер, гребной тренажер и сложная штуковина для поднимания веса. А также Роберт Гленнавен, епископ Брадфордский, который толкал, двигал, карабкался, истязая свою плоть упражнениями на четвертом тренажере, состоявшем из лестниц и канатов.

— Милорд епископ, — произнес секретарь.

Он представил вошедших, по-военному четко повернулся на каблуках и направился к стулу с прямой спинкой, стоявшему у подножия лестницы. Там он сложил руки на блокноте — теперь уже многозначительно открытом на нужной странице, — снял часы с запястья и пристроил их на колене.

Гленнавен отрывисто кивнул им и провел полотенцем по своей лысой, сияющей от пота голове. На нем были серые тренировочные штаны, выцветшая черная майка с надписью «4 мая», а под ней — «ДЕСЯТЫЙ ДЖОГ-А-ТРОН. ЮНИСЕФ».

— Сейчас у его светлости время для упражнений, — зачем-то объявил секретарь. — Через час у него еще одна встреча, а перед ней ему нужно принять душ. Будьте любезны, помните об этом.

Других мест для сидения, кроме тех, что на тренажерах, тут не оказалось. Сент-Джеймс подумал, скольких неожиданных или нежеланных гостей вынуждают ограничивать свой визит к епископу, не давая им присесть.

— Сердце, — сказал Гленнавен, потыкав большим пальцем в грудь, и тут же повернул шкалу на лестничном тренажере. Говоря это, он отдувался и гримасничал, показывая, что он вовсе не энтузиаст, что у него просто нет выбора. — У меня всего четверть часа. Прошу прощения. Не могу прекратить занятия или уменьшить нагрузки. Так предписал кардиолог. Иногда мне кажется, что он находится в доле с теми садистами, которые придумывают эти адские машины. — Он качал вес, боксировал и продолжал потеть. — По словам диакона, — кивок в сторону секретаря, — Скотленд-Ярд хочет получить информацию в обычной манере о людях, которые к чему-то стремятся в эту новую эпоху. И срочно, еще вчера, если можно.

— Именно так, — согласился Сент-Джеймс.

— Не знаю, смогу ли я быть вам полезен. Вот Доминик, — новый кивок в сторону лестницы, — возможно, скажет вам побольше. Он присутствовал на жюри.

— По вашему предписанию, как я полагаю.

— У вас это обычная процедура — посылать кого-то вместо себя на коронерское жюри?

Он покачал головой:

— До сих пор моих священников не травили. Поэтому такой процедуры у меня нет.

— А если бы кто-то из ваших священников умер при сомнительных обстоятельствах? Вы все равно не присутствовали бы на жюри?

— В зависимости от того, какой священник Если такой, как Сейдж, нет.

Такое начало разговора облегчило задачу Сент-Джеймсу. И он уселся на сиденье весового тренажера. Дебора устроилась на велосипеде. Доминик хмуро взглянул на епископа и постучал по циферблату своих часов.

— Вы полагаете, что этого человека могли отравить преднамеренно? — спросил Сент-Джеймс.

— Нам нужны священники, преданные своей пастве, — произнес епископ, — особенно в приходах, где временные вознаграждения в лучшем случае минимальны. Но у ревнителей есть и свои минусы. Люди обижаются. Ревнители, склонные к фанатизму, держат зеркало и просят людей взглянуть на собственное отражение.

— Сейдж был таким ревнителем?

— В глазах некоторых.

— В ваших?

— Да. Поймите меня правильно, я терпимо отношусь к религиозным активистам. Хотя это и не совсем разумно с политической точки зрения. Он был вполне приличный служитель церкви. Добропорядочный. Хотел как лучше. И все-таки ревнители всегда создают проблемы. Поэтому я и послал на жюри Доминика.

— Мне дали понять, что вы были удовлетворены тем, что услышали, — обратился Сент-Джеймс к диякону.

— Ничто из того, что было зафиксировано судейской стороной, не указывало, что служение мистера Сейджа каким-то образом запятнано. — Монотонная манера диакона, демонстративно подчеркивавшая, что он не желает ни говорить, ни слушать о дурном, ни наступать кому-либо на ноги, несомненно, помогала ему на религиозно-политической арене. Однако она не добавила ничего к тому, что приехавшие уже знали.

— А как сам мистер Сейдж? — поинтересовался Сент-Джеймс.

Диакон провел языком по торчащим вперед зубам и снял ниточку с лацкана своего черного костюма.

— Что именно вы имеете в виду? Какое впечатление он на вас произвел?

— Что касается его паствы и судя по информации, которую я услышал, присутствуя на жюри…

— Не казался ли он вам странным? Или подозрительным? Вы, должно быть, знали его либо слышали о нем на жюри.

— Мы все далеки от совершенства, — чопорно поджав губы, ответил диакон.

— Вообще-то формула «не суди, да не судим будешь» не очень помогает при расследовании безвременной смерти, — заметил Сент-Джеймс.

Диакон вскинул подбородок:

— Если вы надеетесь услышать что-либо пагубное, то должен вам заявить, что не в моих привычках судить собратьев по церкви.

Епископ засмеялся:

— Что за галиматья, Доминик. Обычно ты судишь всех не хуже святого Петра. Выкладывай все, что знаешь.

— Ваша светлость…

— Доминик, ты всегда любил сплетничать. Ладно, хватит увиливать, а то я слезу с этой проклятой машины и надеру тебе уши. Пардон, мадам, — повернулся он к улыбнувшейся Деборе.

Лицо диакона стало таким, словно он понюхал что-то неприятное, но ему велели сделать вид, что это розы.

— Ладно, — сказал он. — По-моему, у мистера Сейджа отсутствовала широта взглядов. Все его суждения были специфически библейскими.

— Я бы не сказал, что для священника это недостаток, — возразил Сент-Джеймс.

— Это один из Наиболее серьезных недостатков, с которым священник может предстать перед своими прихожанами. Строгое толкование и последовательная приверженность Библии могут вызвать серьезное отчуждение у самой паствы, которую он должен всячески увеличивать. Мы не пуритане, мистер Сент-Джеймс. Мы больше не проповедуем с кафедры. И не поощряем религиозную преданность, основанную на страхе.