Аббат - Вальтер Скотт

Паж, начинавший было отходить вместе со сторонниками Ситонов, словно он был их естественным союзником, был приведен в чувство этим энергичным воззванием и понял, что ведет себя глупо; несколько пристыженный, он, подчиняясь Адаму Вудкоку, ловко вскочил в седло, оттеснил лошадью городского стражника, пытавшегося схватить его, и, загарцевав по улице, рядом со своим спутником, вскоре удалился настолько, что крики и улюлюканье уже не были слышны.

Надо сказать, что столкновения подобного рода в ту пору происходили в Эдинбурге так часто, что обычно не вызывали ничьего любопытства после того, как восстанавливался нарушенный порядок, если только драка не кончалась смертью какого-нибудь значительного лица, ибо такой инцидент налагал на друзей убитого обязанность при первой возможности отомстить за него. Правда, городская охрана была настолько слаба, что если отряды сражающихся были многочисленны или примерно равны по силе, схватки нередко длились часами. Но в описываемое время регент, человек с весьма твердым характером, хорошо понимая, какой вред приносят такие бесчинства, велел магистратам держать стражу в постоянной готовности для предотвращения драк или для их пресечения, как это имело место в данном случае.

Сокольничий и его юный спутник двигались сейчас вдоль улицы Кэнонгейт, несколько замедлив шаг, чтобы не привлекать к себе внимания, тем более что их, по-видимому, не преследовали. Роланд ехал, опустив голову, как человек, сознающий, что его поведение было не слишком разумным, а его спутник в это время задал ему вопрос:

— Скажи-ка на милость, мейстер Роланд Грейм, в тебе на самом деле сидит какой-то дьяволенок, что ли?

— Право, почтеннейший Адам Вудкок, — ответил паж, — я хотел бы надеяться, что это не так.

— В таком случае, — сказал Адам Вудкок, — хотелось бы мне знать, что это толкает, что подбивает тебя ввязываться во всякое кровопролитие? Ну скажи, что тебе за дело до этих Ситонов и Лесли, чьих имен ты и слыхом не слыхал?

— Вот здесь ты попал пальцем в небо, друг мой, — ответил Роланд Грейм. — У меня есть свои причины быть сторонником Ситонов.

— Тогда это, должно быть, какие-то весьма тайные причины, — возразил Адам Вудкок, — ибо я готов биться об заклад, что тебе не было известно ни одно из этих имен. Все-таки я уверен, что отнюдь не из-за Ситонов или Лесли ты сунулся очертя голову в ссору, не имеющую к тебе никакого отношения, а просто тебя неудержимо тянет на стук клинков, наподобие того, как пчелиный рой приманивается звоном медной сковороды. Но я должен предупредить тебя, молодой человек: коли ты собираешься всякий раз, как кто-нибудь на Хайгейте обнажит шпагу, поступать также, так уж весь остаток твоей жизни прятать клинок обратно в ножны будет напрасным трудом, ибо при таких обстоятельствах, могу тебя заверить, ты едва ли еще долго проживешь на белом свете. Советую тебе серьезно подумать об этом.

— Честное слово, Адам, я весьма признателен тебе за добрый совет и обещаю неукоснительно следовать ему, как подмастерье, присягнувший на верность мастеру, ремеслу и цеху; обещаю вести себя благоразумно и осмотрительно на том жизненное поприще, на которое я ныне вступаю впервые.

— И хорошо сделаешь, — сказал сокольничий. — Я не упрекаю тебя, мейстер Роланд, за то, что ты чуть вспыльчивей, чем следовало бы, ибо знаю, что дикий сокол поддается выучке, а домашняя курица — никогда. Значит, с тобой дело обстоит еще не так плох. Однако, мой дорогой мейстер Роланд, ты оказывается, не только обладаешь замечательным умением затевать на дороге ссоры с первым встречным, но еще навострился заглядывать под шарфы и вуали всех проходящих женины; можно подумать, что ты ищешь какую-то знакомую. Но ежели ты в самом деле гоняешься за одной из этих птичек, меня это удивит не меньше, чем пылкий интерес, недавно проявленный тобой к Ситонам: ведь я знаю, что тебе почт;; не приходилось видеть такой дичи.

— Да ну, Адам, что за вздор! — ответил Роланд Грейм. — Мне просто захотелось посмотреть, какие глаза прячутся под колпачками у этих красивых пернатых.

— Такая любознательность может дорого стоить, — сказал сокольничий, — это все равно что подставить руку без перчатки орлу, чтобы он сел на нее. Видишь ли, мейстер Роланд, охота за этими хорошенькими куропаточками — дело опасное. Эти пернатые так легко уносятся прочь, скрываются или отбиваются крылышками, что куда там другим птичкам, самым что ни на есть бойким, на которых охотятся соколы! А кроме того, при каждой из этих особ находится либо муж, либо сердечный друг, либо брат, либо какой-нибудь дальний родственник или по крайней мере преданный слуга. Но ты меня не слушаешь, мейстер Роланд, хотя я в этом деле собаку съел; я вижу, тебе интереснее вон та девица, что семенит ножками впереди нас; бьюсь об заклад, она могла бы быть лихой плясуньей на празднествах и пирушках; парочка серебряных мавританских бубенчиков была бы как раз под стать ее хорошеньким ножкам — вроде шелковых тесемочек на лапках красивого норвежского сокола.

— Не болтай глупостей, Адам, — сказал паж. — Мне нет решительно никакого дела ни до девушки, ни до ее ножек. Но надо же, черт возьми, глазам смотреть на что-нибудь!

— Правильно, мейстер Роланд, — ответил его спутник, — но все же я попросил бы тебя поискать для них какой-нибудь другой предмет. Имей в виду, повторяю я тебе, что на Хайгейте женщины в шелковых вуалях или шарфах обычно не ходят без провожатых: либо впереди нее идет слуга, либо ее поддерживает за локоть какой-нибудь родственник, или любовник, или муж, а иногда за нею по пятам следует пара здоровенных телохранителей с мечами и щитами — на приличном расстоянии, но так, чтобы подоспеть в любой момент. Но ты обращаешь на меня не больше внимания, чем ястреб на желтую овсянку.

— Нет, нет, не думай; я слушаю тебя, — ответил Роланд Грейм, — но подержи-ка на минуту лошадь, я сейчас же вернусь.

Сказав это, Роланд Грейм, к крайнему удивлению сокольничего, на чьих устах замерло неоконченное наставление, перебросил ему поводья своей низкорослой испанской лошадки, выпрыгнул из седла и устремился в один из примыкавших к проезжей улице сводчатых проходов, или переулочков, следом за тон самой девушкой, в чрезмерном интересе к которой Адам Вудкок уличил его и которая сейчас свернула именно сюда.

— Святая Мария, святая Магдалина, святой Бенедикт, святой Варнава, — бормотал бедняга сокольничий, будучи, таким образом, вынужден внезапно сделать остановку посреди улицы Кэнонгейт и видя, что его юный подопечный ринулся как безумный вслед за девушкой, которую он, как предполагал Адам, никогда раньше не видел. — Святой Сатана, святой Вельзевул… Тут уж поневоле начнешь клясться всеми святыми и дьяволами. И что это нашло на парня, откуда еще такая напасть? А мне-то что пока делать? Бедному мальчику, как пить дать, перережут глотку — или я не я и не родился у подножия Розберри-Топпинг. Если б еще найти человека, чтобы подержал лошадей! Но здесь народ такой продувной — совсем как в йоркшире, где ловкачей не оберешься и где, как говорится у нас, отпустишь поводья — прощайся с лошадью. Хоть бы встретить кого-нибудь из наших. Ветка остролиста была бы мне милей золотой клетки. Хоть бы кто-нибудь из людей регента попался на глаза. Но оставить лошадей первому встречному я не могу, а уходить, когда мой паренек в опасности, не хочу.