Это настигнет каждого - Ханс Хенни Янн

Гари прикрыл глаза рукой, чтобы ничего такого не видеть, и крикнул:

- Это неприлично, что ты хочешь уйти! Ты останешься... Других вариантов нет. Обсуждению подлежит лишь то, как мы распределим спальные места.

Его крик оказал двойное воздействие. Матье сел, еще раз поднялся; освободился от своего пальто, повесив его на спинку стула; уселся окончательно и бесповоротно. Почему он именно в тот момент почувствовал необходимость снять пальто, никто не понял. Что же касается матери - госпожи Ли, - то она поняла следующее: на эту ночь ей придется смириться с присутствием в доме постороннего. Хотя возражений у нее накопилось немало, она не посмела их высказать. Эти возражения, если можно так выразиться, потеряли зубы. Она начала наконец что-то лепетать, объяснять положение дел. Сказала, что ее муж, отец семейства, не должен знать о незваном госте. Нельзя и чтобы гость воспользовался какой-то другой комнатой, кроме спальни Агнеты: потому что в других помещениях его могут ненароком увидеть, мало ли кто. Завтра он должен будет встать очень рано и покинуть дом до возвращения ее мужа. Она, дескать, чувствует угрызения совести, потому что согласилась на нечто неправильное, неподобающее. Она не верит, что нельзя достать денег, чтобы оплатить одну ночь в отеле. Но, как бы то ни было, она заранее предупреждает: гость в любом случае сможет провести в их доме - с ее согласия - только одну ночь.

Она будто себя же уговаривала, склоняя к чему-то, противоречащему ее убеждениям; она показала себя уступчивой и коварной, как сводня, хотя по-прежнему мысленно обвиняла в сводничестве матроса Гари. Но она чувствовала, что не может играть другую роль: теперь, когда жених дочери прикрикнул на нее, сказал свое властное слово, которому подчинилась и она, как до нее - Матье. Она, следовательно, смирилась с тем, чего вообще-то не собиралась разрешать. И вовсе не потому, что полагалась на добродетель дочери или на ее умение соблюдать приличия; она теперь, можно сказать, сама принуждала Агнету к чему-то плохому или неприличному, сталкивала в неотвратимое. «В конце концов, - думала она, - этот чужак - сын очень богатого человека; а может, и нет, может, он кто-то другой...» Она вдруг сообразила, что запуталась.

Она поднялась.

- Мой муж не должен узнать об этом: ни теперь, ни после. Господину Бренде придется встать очень рано и покинуть наш дом... Или тихо сидеть у Агнеты, в запертой комнате, пока Альвид не заснет по-настоящему крепким сном.

Она отправилась на кухню, чтобы сварить кофе.

Матье посмотрел на Гари: тот сидел, высоко подняв голову, добродушный и красивый, как в лучшие свои часы; губы его слегка изогнулись: обветренные, неотразимые. Матье тотчас отвел взгляд, чтобы не изойти тоской. Тут он вспомнил, что и Агнета сидит с ними рядом; что он обязан и ей уделить немного внимания.

Минуты, как всем известно, улетучиваются бесследно. Человек очень часто думает или ощущает такое, что никогда не будет занесено в гроссбухи его сознания. Или он произносит слова, не соответствующие тому ландшафту, который терпеливо выстраивают его мозговые клетки.

- Мы делаем что-то не так, - сказал Матье тихо. - Мы провоцируем недовольство, а ведь все дело в недоразумении: просто что-то не прояснено до конца...

- Иначе нельзя, - перебила его Агнета, - Я прежде не была с вами лично знакома, Матье (можно вас так называть?.. вы ведь друг моего друга); но вы постоянно присутствовали в рассказах Гари. Ваше имя. И ваши особенности... ваш внешний вид. Я знала, какие у вас глаза, какие губы. Он описывал мне ваши руки... и вашу суть, насколько умел ее выразить. Его восхищение часто вызывало у меня странную реакцию. Ревность... или растерянность... но не желание познакомиться... скорее наоборот... желание с вами не встречаться... решение уклоняться от такой встречи... насколько это зависит от меня. Гари говорил о вас... как о человеке в наивысшем смысле... существе недосягаемом... до которого, из-за его доброты и чужести в этом мире, и дотронуться-то нельзя... которое кажется холодно-отстраняющим, но на самом деле так проявляется его жалость. И вот сегодня я вижу вас: вы беспомощны, вас стесняет такая малость, как недоброжелательность моей матери. Вам стыдно, вы в себе не уверены, не ощущаете своего превосходства... а скорее испытываете страх.

- О чем вы? - сокрушенно спросил Матье. - Я очень простой... И вы меня не за того принимаете... Ничем особенным я не выделяюсь. Мое лицо... уж какое ни на есть... глаза... наверное, и мои беспокойные руки... показывают одно: что я не ощущаю себя счастливым, включенным в какой бы то ни было порядок. Я живу без определенного плана... и даже без идей... у меня их почти совсем нет. Может, когда-нибудь я честно признаюсь, что я человек слабохарактерный, со скудной фантазией... практически лишенный витальной субстанции. С другой стороны, я не настолько глуп, чтобы кичиться богатым отцом. Мореплавание, очень может быть, это прекрасное, или великое, или полезное дело. Но я-то к нему никакого отношения не имею. Любой матрос извлечет из него больше жизненных впечатлений, чем я.

- Ну хватит... - возмутился Гари, - Опять ты разводишь тоску. Мы пришли сюда... чтобы ты познакомился с Агнетой...- Тут он взглянул на нее. Она опустила глаза. Она, казалось, хотела скрыть слезы. - ...И вдруг получился такой безрадостный вечер.

- Вечер только начинается, - храбро сказала Агнета. - О каком бы начале ни шла речь, нужно приложить усилия, чтобы его выдержать.

На этом беседа иссякла. Вошла госпожа Ли, с кофе. Она принесла только три чашки.

- Мне все это не нравится, - сказала она, глядя куда-то в пространство, мимо сидящих. - Я лучше останусь на кухне.

- Мама... Твои опасения неоправданны...- Агнета попыталась как-то разрядить обстановку, что-то поправить; но ей это не удалось. Она сама колебалась, не умея разобраться в собственных мыслях. А ни Гари, ни Матье ее не поддержали. Госпожа Ли - нельзя сказать, что бесшумно - опустила поднос на стол, расставила чашки и быстро вышла из комнаты.

- Она всегда так, - сказал Гари, - приходится с этим мириться.

- Надо бы ее вернуть, - сказал Матье, - она рассердилась или чем-то встревожена. Она не может объяснить себе моего вторжения. Если она не согласится с нами посидеть, нам и друг с другом будет труднее.

Агнета поднялась и вышла. Но вскоре вернулась.

- Она не придет, - сказала, - ее не переубедишь. Она пьет кофе. И в своем упрямстве вполне довольна.

- Именно своим упрямством она и довольна, - прокомментировал Гари. - Люди испытывают наибольшее счастье, когда берут на себя роль Противника. Поэтому, рассуждая по аналогии, можно предположить, что дьявол - если он есть - счастливейшее из всех созданий.

- Нет его! - бросил Матье.

- Однако несчастливые создания в любом случае существуют. Я имею в виду насквозь несчастливых. Одиноких или наполовину одиноких... - сказал Гари.

- Перестань! - оборвал его Матье.

Агнета наполнила чашки. Все трое стали пить кофе. Молча. Госпожа Ли еще раз заглянула в комнату.

- Я ложусь спать, - сказала она, - Спокойной ночи! - Это прозвучало примирительно.

Трое оставшихся молчали. Гари снял пальто. Первым нарушил тишину Матье.

- Я очень устал. Сегодняшний день наполнен гнетущими впечатлениями. А прошлой ночью я мало спал. Разговоры с отцом кажутся мне далеким прошлым; но ведь с тех пор, как мы с ним беседовали, и суток еще не прошло.

Гари будто ухватил что-то рукой, в воздухе.

- Так же примерно и со мной было. Я спал в постели Агнеты. А потом... Моя мать попала под машину... Умерла, колесо грузовика раздробило ей череп. И ее подобрали, подвергли вскрытию, использовав на потребу каким-то студентам-медикам; похоронили, но как бы и не похоронили. Где-то. Не знаю, где; с тех пор еще и суток не прошло. Все это случилось сегодня.

- Мне трудно выдерживать то, что вы оба рассказываете,- сказала Агнета. - Я бы хотела помочь. Но, полагаю, мое присутствие вам не поможет... - Она отвернулась. - Пойду к себе. Сидите здесь, вдвоем, сколько хотите.

Но не прошло и нескольких минут, как эти трое встретились снова. Гари и Матье, когда Агнета их покинула, едва ли обменялись хоть словом. Теперь они стояли в очень просторной девичьей спальне и совещались, кто где ляжет. К общему их изумлению, госпожа Ли, никого не предупредив, уже разложила кресло-кровать, постелила простыни и одеяло.

- Есть только три возможности, - сказал Гари, - потому что в кровати три человека не поместятся. Она слишком узкая... И, вероятно, недостаточно крепкая...

- Я буду спать на кресле, - сразу перебил его Матье, - это же очевидно...

- Вовсе нет, - ответил Гари. - Очевидно пока только то, что двое будут спать в кровати, а один - отдельно. Но кто эти двое и кто этот одиночка, мы пока не решили. Полагаю, никто из нас не чувствует отвращения к кому-то из двух других.

- Не усложняй простые вещи, - страдальчески протянул Матье.

- Твое возражение бессмысленно, потому что в нашем случае любое принятое решение будет простым. Разве, к примеру, ты не мог бы лечь со мной? Разве это было бы предосудительно или странно? Разве мы еще никогда не спали в одной постели? Или ты думаешь, я утаил от Агнеты, что месяца два делил с тобой комнату в Бенгстборге? Или мое соседство больше тебя не радует?..