Робинзоны космоса - Бегство Земли - Рассказы. - Франсис Карсак

— Доктор, он проснулся!

Взгляд этот выражал бесконечное удивление. Поль оглядел потолок, голые белые стены, затем пристально посмотрел на нас.

— Ну что? — бодро спросил я. — Тебе уже лучше?

Сначала он не ответил, потом губы его зашевелились, но разобрать слов мне не удалось.

— Что ты говоришь?

— Анак оэ на? — отчетливо произнес он вопросительным тоном.

— Что?

— Анак оэ на? Эрто син балурэм сингалету экон?

— Что-что?

Я едва удержался от того, чтобы не расхохотаться, но в душе у меня уже нарастало беспокойство.

Он смотрел на меня не мигая, и в глазах его стоял смутный страх. С трудом, словно делая над собой отчаянное усилие, он проговорил наконец:

— Где я? Что со мной произошло этой ночью?

— Ну вот, так-то уже лучше! Ты в клинике доктора Прюньера — он здесь, рядом со мной. Ночью тебя поразила молния, но, похоже, все обошлось. Скоро поправишься.

— А где тот, другой?

— Какой еще другой? Механик? С ним всё в порядке.

— Нет, не механик. Другой, который со мной...

Он говорил медленно, словно во сне, с трудом подбирая слова.

— Но с тобой больше никого не было!

— Я уже и сам не знаю. Устал.

— Заканчивайте вашу беседу, мсье Перизак, — вмешался доктор. — Ему нужен абсолютный покой. Завтра или послезавтра, полагаю, он уже сможет вернуться к себе.

— Ну, тогда я пошел, — сказал я Полю. — Буду ждать у тебя.

— Да, хорошо. Дождись меня. До свидания, Кельбик.

— Но я вовсе не Кельбик! — изумился я.

— Да-да, точно. Извини, это я от усталости.

На следующий день ко мне заехал доктор.

— Пожалуй, будет лучше перевезти его домой, — сказал он. — Ночь прошла беспокойно, он все время звал вас.

Бредил, произносил какие-то непонятные слова вперемежку с французскими. Упорно твердит, что белые стены больницы — это стены морга. Здесь, у себя, в привычной обстановке, он поправится гораздо быстрее.

Старая экономка Поля подготовила его спальню, и вскоре мы уже укладывали его на кровать, подогнанную специально под его рост, — он ей очень гордился. Я остался с ним. Он проспал дотемна, а когда проснулся, я сидел у его изголовья. Он долго рассматривал меня, а потом сказал:

— Понимаю, ты хотел бы узнать, что со мной случилось. Я всё тебе расскажу. Позднее... Видишь ли, это настолько невероятно, что я и сам все еще не могу в это поверить. И это так удивительно! Сначала мне было страшно. Но сейчас! Ха, сейчас!..

Он расхохотался.

— В общем, сам увидишь. Спасибо тебе за все, что ты для меня сделал. Я в долгу не останусь. Мы еще повеселимся в этой жизни, вдвоем — ты и я! У меня есть кое-какие идеи, и ты мне, вероятно, понадобишься.

Затем он сменил тему разговора и принялся расспрашивать, как идут дела на электростанции, снова расхохотался, когда я сказал, что генераторы вышли из строя. На следующий день он был на ногах даже раньше меня. Через два дня я вынужден был уехать, сначала — в Тулузу, потом — в Африку.

Вскоре я получил от него короткое письмо. Генераторы заработали так же загадочно, как и поломались. Поль сообщал также, что намерен оставить свою нынешнюю должность и поступить в университет Клермон-Феррана, чтобы «поучиться» (это слово было в кавычках) у профессора Тье-бодара, знаменитого лауреата Нобелевской премии.

По счастливой случайности, едва я защитил в том году диссертацию, как в том же самом университете открылась вакансия, и мне предложили прочесть курс лекций. Тотчас же по прибытии я бросился разыскивать Поля, но ни дома, ни на факультете его не оказалось. Нашел я его в нескольких километрах от Клермона, в центре ядерных исследований, которым руководил сам Тьебодар.

Проникнуть в центр было сложно даже для работника университета, и мне пришлось сделать письменный запрос, адресованный самому директору. Вахтер не стал от меня скрывать, что шансов на успех у меня практически нет, однако, к его величайшему удивлению, меня тотчас же приняли. Тьебодар находился в своем кабинете, где сидел за столом, на котором необычайно аккуратными стопками были разложены всяческие бумаги. Он сразу же, не ходя вокруг да около, принялся расспрашивать меня о Поле.

— Давно вы его знаете?

— С самого рождения. Мы вместе учились.

— Он был силен в математике еще в лицее?

— Силен? Скорее средних способностей. Но почему вы спрашиваете?

— Почему? — взревел он. — Да потому, мсье, что он, несомненно, величайший из современных математиков, а вскоре станет еще и самым великим физиком! Он меня поражает — да что там: просто ошеломляет! Является ко мне какой-то рядовой инженеришка, скромно просит возможности поработать под моим руководством и за полгода делает больше важных открытий, чем я за всю свою жизнь! И с какой легкостью! Словно это его забавляет! Когда мы сталкиваемся с какой-либо сложнейшей проблемой, он улыбается, удаляется домой, а назавтра приходит с готовым решением!

Тьебодар немного успокоился.

— Все расчеты он делает только у себя дома. Всего лишь раз мне удалось заставить его поработать в его кабинете, у меня на глазах. Он нашел решение за полчаса! И самое интересное, у меня тогда сложилось впечатление, что он его уже знал и просто-напросто старался вспомнить. Иногда, как мне кажется, он делает все для того, чтобы упростить свои расчеты — лишь бы их смог понять я, я, Тьебодар! Я навел справки у его бывшего директора. Тот сказал, что Дюпон, конечно, неплохой инженер, но звезд с неба не хватает! Если этот удар молнии превратил его в гения, то я тотчас отправляюсь на станцию и буду торчать возле генератора во время каждой грозы! Ну да ладно. Вы найдете его в блоке № 4 — там у нас находится беватрон. Но сами туда не входите! Пусть его вызовут. Вот ваш пропуск.

Поль ужасно обрадовался, когда узнал, что отныне я буду жить в Клермоне. Вскоре у нас вошло в привычку наведываться друг к другу в лаборатории, а поскольку оба мы были холостяками, то и обедали мы вместе в одном ресторане. По воскресеньям я часто выходил с ним по вечерам поразвлечься, а однажды он целую неделю провел со мной в походе по горному массиву Пюи-де-Дом. Именно тогда он разработал теорию вулканизма, в основе которой лежит ядерная физика, — в списке работ эта теория, немало меня изумившая, фигурирует под № 17.

Характер его заметно изменился. Если раньше он был скорее холоден, спокоен и неприметен, то теперь у него появились властность и явное стремление повелевать. Все более и более бурные столкновения происходили у него с Тьебодаром, человеком прекрасным, но вспыльчивым, который, несмотря ни на что, продолжал считать Поля своим преемником на посту руководителя Ядерного центра. Во время одной из этих стычек передо мной и начала приоткрываться завеса тайны.