Убийство на голубой яхте - Лесли Чартерис

Около полуночи нашелся мой автомобиль. Я еще раз позвонил Мэри, но никто, конечно, не ответил. Не оставалось ничего иного, как провести остаток ночи в отеле.

Мне не повезло. В Морской Академии, неподалеку от отеля, где я остановился, проходил ночной бал. Поэтому отель был полон захмелевших и развеселившихся посетителей, которые до утра звенели стаканами в номерах, бегали по коридорам и хлопали дверями. Мне не удалось заснуть, и я размышлял над серией таинственных происшествий, нарушивших наш идиллический покой.

Я понимал, что не приблизился к разгадке тайны голубой яхты ни на шаг. Наше неумелое следствие открывало перед нами все новые загадки. Продолжать в том же духе было бессмысленно. Пусть лейтенант Рейнольдс занимается тем, за что ему платят.

Моя работа, моя семейная жизнь должны вернуться в прежнее русло.

С таким решением я возвращался на следующее утро домой.

Наш дом стоял залитый солнцем, окруженный блестящими лужами, в которых отражалось голубое небо. На сырой почве виднелись следы шин, но замки не были взломаны, и в комнатах царил полный порядок.

Мэри уже вернулась. Я нашел ее на кухне. Немного бледная, но как всегда очаровательная. Меня встретил привычный запах свежего кофе и яичницы с беконом. Мы сразу же бросились в объятия друг к другу.

— Ах, Джек, какое счастье, что ты наконец вернулся! И «ягуар» отыскали! Великолепно!

— Как тебе было у пастора?

— Очень мило, хотя они живут без особых удобств. Небольшой, не очень чистый домик. Если я вступлю в Миссионерское общество, то постараюсь, чтобы им провели центральное отопление. У них газовые колонки, которые еле греют.

— Я рад, что ты жива и здорова. Кто-нибудь еще звонил? — поинтересовался я, осторожно засовывая пистолет в ящик стола.

— Нет, но я до сих пор не могу забыть тот голос…

— Ты не звонила лейтенанту?

— Лейтенанту? — Мэри достала из тостера два ломтика хлеба и принялась намазывать их маслом.

— А что в этом странного? Я считаю, что мы уже достаточно много времени потратили напрасно.

Мэри замерла.

— Ты хочешь, чтобы я ему сейчас позвонила? Ты же знаешь, я не переношу этого самоуверенного болвана.

— Да, хочу. Позвони ему сразу после завтрака. Я тоже позвоню в Береговую Охрану и отругаю их. В конце концов, моя дорогая, мы всего лишь любители. Они должны заниматься этим делом.

Мэри со стуком поставила на стол кофейник.

— Ты что, против? — спросил я.

— Ничего подобного.

— Я же вижу. Ты недовольна, — улыбнулся я ей, но тут же стал серьезным. — Ведь это бессмысленно…

— Да, конечно. Я все понимаю.

Она принесла сковородку с яичницей и стала накладывать мне в тарелку.

— Мы должны прекратить играть в детективов, — решительно заявил я. — Иначе следствие может для нас плохо кончиться. Кроме того, это отнимает у меня уйму времени и доставляет нам слишком много беспокойства. Мы не годимся на роль частных детективов, моя дорогая. В конце концов, я композитор, а не полицейский.

— Знаю, знаю, Джек, — Мэри уселась за стол и принялась ковырять вилкой яичницу.

— А они тем временем с нами рассчитаются, даже с лихвой. Будет еще хуже, вот увидишь. Хватит играть с огнем. Это глупо. Мы сами напрашиваемся на неприятности. Необходимо обо всем сообщить Береговой охране и ФБР. Пусть поработают.

— Конечно, но как они будут работать? — Мэри побледнела.

— Это их дело.

— Но у нас нет никаких улик.

— Улик?

— Мы еще не добрались до братьев Тайкс, не осмотрели оставшиеся шесть яхт. Я думала, что иду по верному пути…

Она опустила голову на стол и начала плакать.

Я не понимал, почему она придает такое большое значение этой игре в детектива, которая принесла ей только множество беспокойства, неприятностей и поставила перед реальной опасностью. Я попытался все это объяснить Мэри. Бесполезно. Она проливала слезы в яичницу и беспрестанно повторяла, что она настоящая дура, что я ее ни во что не ставлю и никогда не испытывал к ней ни капли уважения, и что если бы ее вчера не охватила паника, то я разрешил бы ей и дальше продолжать поиски убийц.

— Что за глупости, — рассердился я. — Не хочешь ли ты сказать, что тебе нравится это занятие? Что тебе приятно проникать в чужие дела, общаться с темными личностями типа Маннеринга и выслушивать по телефону угрозы от неизвестных?

Нет, нет, говорила Мэри, ей это совсем не нравится, но она считает, что вот наконец-то и она делает важное и полезное дело, содействует безопасности местных жителей, что подобно мне, тоже «что-то творит» и одновременно оберегает меня от беспокойства.

— Оберегаешь меня от беспокойства? Не понимаю.

— Ну, конечно, — продолжая всхлипывать, она подняла на меня мокрые от слез глаза. Совсем как маленькая девочка. — Я хотела сама разгадать тайну убийства… не причиняя тебе ни малейшего беспокойства. Чтобы здесь не крутилась целая орава полицейских. Хотела уберечь тебя от различных неприятностей, телефонных звонков, глупых расспросов. Ведь мне хорошо известно, что значат для тебя тишина и покой. Я хотела… — тут она опять скривилась, как дитя, готовое расплакаться. — Я хотела довести следствие до конца… после чего мы могли бы представить все в готовом виде прокурору…

— Прокурору?

— Ну конечно, Джек. В виде законченного дела. Не какие-то несерьезные улики, только бесспорные документы. Теперь ты понимаешь, что я хотела? Разве ты не видишь, насколько глуп и недалек лейтенант Рейнольдс?

Она стиснула кулачки.

В то время как я пытался понять ее странную логику, Мэри выскочила из-за стола.

— Хорошо, — воскликнула она. — Пусть будет по-твоему. Я позвоню ему. Пусть он является сюда со своим карандашом и блокнотом.

Еще немного шмыгая носом, она подбежала к телефону и принялась листать телефонную книгу.

— Мэри, подожди…

Но она уже набирала номер.

— Алло, я хотела бы поговорить с лейтенантом Рейнольдсом. Это Мэри Лидс.

Я подошел к ней и похлопал по плечу, но она и не думала опускать трубку, только молча покачала головой..

— Не устраивай театральных сцен, дорогая, — пытался образумить я ее. — Успокойся, ты слишком возбуждена. Я сам позвоню ему немного попозже. А ты пока выпей кофе.

— Лейтенант Рейнольдс? — оживилась Мэри.

— Дай мне трубку. Я сам с ним поговорю.

Она передала мне телефонную трубку, уселась в кресло и закрыла лицо руками.

— Алло, это лейтенант Рейнольдс?

— Так точно. Кто говорит?

— Джон Лидс из Колдуотер Крик…

Во время моей беседы с Рейнольдсом Мэри неподвижно сидела в кресле с обиженным видом. И вообще она вела себя, словно ребенок, у которого отобрали леденец.

— Значит, он ничего не выяснил и ничего не сделал, — проворчала она, когда я положил трубку. Затем она то брала в руки различные предметы и тут же ставила их на место, то подходила к окну и бессмысленным взглядом смотрела на голубые воды залива. Я начинал беспокоиться. Моя жена вела себя по меньшей мере безрассудно.

Я не узнавал Мэри. Раньше за ней не замечалось резкой смены настроения, и никогда она не была чрезмерно впечатлительной и нервной. Все шесть лет нашей спокойной, счастливой семейной жизни Мэри оставалась жизнерадостной и уравновешенной, такой, какой была в момент нашего знакомства. Она отличалась по-настоящему прекрасным характером и в любых ситуациях не теряла чувства юмора. Ни во время наших более или менее удачных путешествий; ни во время моих бесплодных творческих поисков; ни тогда, когда я неожиданно увлекся соревнованиями гоночных автомобилей во Франции; ни даже тогда, когда я ни с того ни с сего решил заниматься в студии живописи в высоких Альпах. Она всегда сохраняла присутствие духа, не спорила со мной, не впадала в депрессию и не искала себе развлечений или дружеских знакомств, способных хоть ненадолго отдалить ее от меня. За это время она научилась великолепно готовить, отлично вести домашнее хозяйство. Она никогда не требовала для себя ни нарядов, ни слуг, ни мехов, ни украшений, ни даже собаку или кота. Одним словом, Мэри была для меня верным и преданным другом. Каждую свободную минуту она посвящала тому, чтобы сделать мою жизнь более приятной множеством только ей известных способов… а сейчас… Я впервые вижу ее такой. Что случилось? Мне не хотелось верить, что она заинтересовалась этим делом просто от скуки. Что она впала в крайний эгоизм. До сих пор в ней не проявлялась чрезмерность так называемого «эго». Ей вполне хватало моего «эго». «Героическая мотивация», вероятно, тоже отпадает. Мэри всегда была слишком женственной и нежной. Ее охватывала паника, если в комнату залетала оса.

Неужели она неким таинственным образом связана с гнусным преступлением, совершенным в нашей бухте?