Любимая жена - Линси Сэндс

Брат постоянно твердил, что она слишком оптимистична. Да, это было действительно так, но не в этой ситуации: она не сможет сама доставить мужа в замок или хотя бы до выхода из леса, где их увидели бы солдаты. Нести его было невозможно, а тащить за руки или за ноги по траве и грязи – только во вред ему. Тут она бросила взгляд на одеяло, на котором он лежал, и у нее появилась идея.

Окликнув Самсона, Эвелин поднялась, внимательно осмотрела шкуру и позу, в которой лежал Пэн, и начала действовать. Она закатала его, положив сверху сумку с остатками еды. Вдруг она увидела раздавленные кусочки яблока и сливу, тут же вспомнив, что пыталась угостить ими Самсона. А поросенок отказался есть… Конечно, ей стоило выбросить фрукты в лес или положить обратно в сумку, а она, не подумав, оставила их на подстилке. Скорее всего на них-то Пэн и поскользнулся…

Это она во всем виновата! Эвелин сильно огорчилась, но в следующую же секунду решительно взялась за концы шкуры – по уголку в каждую руку. Отступив немного, она потянула один раз для пробы и облегченно вздохнула, когда обнаружила, что удается без особых усилий тащить сверток по гладкой траве.

«Да, я смогу», – твердо сказала себе Эвелин. Повернувшись к Пэну спиной, она поменяла руки и потащила его. Место, которое он выбрал для пикника, было расположено не очень далеко от начала леса, но дорога обратно показалась ей вечностью. Однако Эвелин не собиралась сдаваться и в конце концов выбралась.

Выйдя из-за деревьев, она помахала в сторону ворот, но со слабой надеждой, что ее заметят: никого из охранявших стену видно не было. Эвелин вздохнула и, повернувшись к Пэну, улыбнулась при виде Самсона, расположившегося на груди ее мужа. Не иначе как прокатиться решил.

Усмехнувшись этому зрелищу, Эвелин снова взялась за концы шкуры и продолжила идти вперед. Буквально через пару секунд из ворот замка галопом выехали несколько человек и поспешили к ней. Уставшая после долгого пути, Эвелин дала максимально краткое объяснение, прежде чем ее и Пэна отвезли верхом обратно в замок.

Во дворе их встретил Дэвид. Мальчик уже пробежал полпути к воротам, но, увидев прибывающую группу, повернулся и бросился обратно к парадным ступеням. Дэвид оказался достаточно умен, чтобы не задавать лишних вопросов и молча подойти к хозяйке, приказавшей слугам немедленно отнести мужа наверх, в спальню.

Диаманда и леди Хелен, сидевшие в это время в зале у погашенного камина, тут же встали и поспешили навстречу вошедшим. Отмахиваясь от всех вопросов, Эвелин повела мужчин наверх и открыла перед ними дверь спальни.

– Миледи! – воскликнула Рунильда, встретив ее у порога. – Что случилось?

– Он упал и ударился головой, Рунильда. Быстро принеси мои лекарства, – резко приказала Эвелин, затем добавила: – И иглу с ниткой. Кровь еще идет, и я боюсь, ему нужно будет наложить швы.

– Как же он упал? – спросила Диаманда, хмурясь. Она вошла в комнату следом за мужчинами и слышала разговор Эвелин с Рунильдой.

– Наступил на сливу, она выскользнула из-под подошвы, он полетел на землю и тогда ударился головой о бревно, – объясняла Эвелин, пока Пэна укладывали на постель из шкур, которую вскоре должна была заменить кровать, изготовленная в деревне. Говоря, она ни разу не посмотрела в глаза девочке. В памяти четко держалась ее светловолосая голова, исчезнувшая за стеной.

– Вот, миледи. – Рунильда протянула ей небольшую сумку с лекарствами, иглой и нитью.

– Спасибо, – тихо поблагодарила Эвелин и присела у постели.

Пэн все еще был бледен, без сознания, а из раны до сих пор текла кровь. Единственным изменением стало то, что шишка на лбу увеличилась почти вдвое. Он довольно-таки сильно ударился.

Найти и иглу и нить удалось, только вывалив все содержимое сумки на постель. Затем Эвелин попыталась вставить нить в ушко, но руки так тряслись, что задача стала казаться невыполнимой.

– Моя горничная – хороший лекарь, – вежливо сказала леди Хелен, когда Эвелин, сделав третью попытку, снова промахнулась. – Думаю, мне следует послать за ней, дитя мое.

Расстроенно опустив плечи, Эвелин кивнула и все время в ожидании горничной сидела молча. Мысли бешено вертелись в голове. Она часто укоряла себя в том, что была неправильной женой, но… точно не сейчас. В данный момент она была полезна и проявляла себя с лучшей стороны. Да, у нее тряслись руки – но оттого, что она сильно переживала и беспокоилась за здоровье Пэна. Это не могло считаться ошибкой – так же как и помощь человеку, если он в ней действительно нуждается.

Эвелин сначала почувствовала облегчение, когда дверь открылась и в комнату вошла горничная леди Хелен, Джоан. Это была высокая худая женщина. Настолько тихая, что зачастую можно было вовсе не заметить ее присутствия, но, придя сейчас лечить Пэна, она двигалась вполне уверенно, что свидетельствовало о большом опыте.

Эвелин с радостью доверила лечение мужа этой женщине и была спокойна до тех пор, пока Джоан, осмотрев его, не выпрямилась со словами:

– Мне нужны мои пиявки.

– Что?! – потрясенно спросила Эвелин. Обучая ее пользоваться медицинскими средствами, мама говорила, что не жалует применение пиявок, так как считает нелепостью пускать кровь из тела, которое и так уже кровоточит. – Нет! – грозно выпалила она. – Никаких пиявок!

– Но из него должна идти кровь, – заверяла ее Джоан, – чтобы вытекли все загрязнения. Я сейчас вернусь.

– Нет, вы не вернетесь и вообще не тронете его, – прошипела Эвелин и перевела взгляд на мужчин, столпившихся у постели. – Этой женщине вход сюда запрещен.

– Эвелин, милая, – нежным голосом проговорила леди Хелен. – Пожалуйста, успокойся. Джоан знает, что делает. Ее мать была одной из лучших знахарок, и она всему ее научила.

Эвелин грозно посмотрела на тетю Диаманды:

– Что ж, а моя мама – лучший врач, с которым я знакома. И она всегда считала пиявок способом для дураков! Я сама буду за ним ухаживать.

– Ну, как хочешь – холодно ответила леди Хелен и вместе с Джоан вышла из комнаты.

На секунду Эвелин пожалела, что набросилась на нее за попытку помочь. Глубоко вдохнув, она снова взяла иглу и сосредоточилась на том, чтобы вставить в нее нитку. В этот раз, слава Богу, руки были спокойны, и у нее все получилось. Казалось, страх и злость, выплеснутые на Джоан и ее пиявок, помогли избавиться от нервной энергии, не дававшей Эвелин сосредоточиться.

Она быстро промыла рану и, наклонившись, начала зашивать. Порез был маленьким, потребовалось всего три стежка, но она выполняла работу медленно и очень старательно, чтобы по возможности уменьшить шрам, который наверняка останется. Конечно, она любила мужа вне зависимости от каких-либо отметин на нем, больших или маленьких, – она просто заботилась о нем, хотя знала, что ему, вероятно, тоже будет все равно.