Обманутые надежды, или Чего не прощает любовь - Юлия Шилова

В комнату вошёл дед с двумя доверху наполненными рюмками.

– Валентину помянуть надобно, – траурным голосом произнес Матвей. – Хорошая она женщина была, ладная. За ней всегда мужики ходили. Особенно молодые. А она как с этим Владом связалась, так все у неё пошло наперекосяк. Давай её помянем. Пусть земля ей будет пухом.

Выпив до дна, я отдала пустую рюмку деду и вновь села рядом с Жаном.

– Понравился мне этот Марат. – Дед сел на стул у окна.

– Чем?

– В нем настоящий мужик чувствуется. Сильный, волевой, мужественный. За таким как за каменной стеной.

– Как ты мог это по телефону понять?

– Он так бережно к тебе относится. Сказал, что по твоему голосу догадался, что ты плачешь.

– Интересно, как он мог догадаться. Я даже в трубку не всхлипывала.

– Значит, он смог тебя почувствовать. Сказал, чтобы я тебя берег как зеницу ока, что ты ему очень дорога.

– Врёшь ты всё. Не мог он так сказать.

– А я тебе говорю, мог. Мне врать незачем. Он очень переживает, что, пока сюда доедет, ты ещё куда-нибудь сбежишь. Он очень сильно боится тебя потерять.

Дед загадочно улыбнулся и покачал головой:

– О, Томка, и как ты с двумя мужиками-то справишься? Хотя, в принципе, одного во Францию отправишь, а другой наш, родной, казанский. С ним ты здесь будешь. Два мужика – это мелочи. Некоторые в наше время целый гарем имеют.

– Да какой гарем? У нас с мужиками дефицит происходит. Сейчас каждый второй мужик на две семьи живёт, потому что мужиков мало. Всем не хватает.

– Может, и мне, кроме своей Матрёны, ещё кого-нибудь завести? – мечтательно спросил меня дед.

– Конечно, заведи. Найдёшь ту, которой коттедж не нужен, и будете коротать с ней старость. А то бегаешь на свидание, как будто тебе двадцать. Найди женщину для жизни, а не для беготни.

…За разговором с Матвеем время прошло быстро. Услышав, что у дома остановилась машина, мы одновременно встали и направились к входной двери.

– Приехал, – умиротворенно произнесла я и посмотрела на выскочившего из машины перепуганного Марата. Он был не один, а с парочкой ребят из охранного агентства.

– Как ты здесь оказалась? – Марат обнял меня за плечи и притянул к себе. – Я так летел, но быстро не получилось.

Сказав эти слова, Марат поцеловал мои волосы и повёл в дом.

– Сейчас ты мне всё расскажешь.

Как только мы вошли, Марат вновь притянул меня к себе, будто боялся, что если отпустит, то потеряет меня уже навсегда.

– Тома, ты хоть немного по мне скучала?

Я не ответила и виновато посмотрела на проснувшегося Жана, который уже сидел на диване и рассматривал всех, кто вошёл в дом. Марат уловил мой взгляд и, прижимая меня к себе посильнее, непонимающе посмотрел в ту же самую сторону, что и я.

– Тома, кто это?

– Это француз.

– Какой ещё француз?

– Тот француз, которого я потеряла…

– Ты хочешь сказать, что ты его нашла?

– Как видишь, нашла.

Глава 27

– Марат, его срочно в Париж надо.

– Что значит срочно? – покосился Марат на Жана.

– Чем быстрее, тем лучше.

– Ну Париж, это же не соседняя деревня. Поэтому быстро вряд ли получится.

– Ему сначала до Москвы нужно добраться, а там уже легче.

– Да уж, влип твой француз, ничего не скажешь. А что у него глаза такие осоловелые? Он курнул, что ли, чего?

– Да это я его своей ядрёной самогонкой напоил, – похвастался дед. – Моя самогонка кого хочешь с того света поднимет и на ноги поставит. Она у меня целебная.

Я посмотрела на деда и тихо сказала:

– Матвей, мы сейчас уедем, а ты сразу звони в милицию. Сделай всё так, как мы с тобой договаривались.

– Может, с утра позвоню? Уже ведь ночь. Что тут милиция в потёмках шарахаться будет?

– Нет. Звони сейчас.

– Ладно, позвоню. Я сейчас всё равно не усну. Как бы мне этого ни хотелось, не усну.

– А что случилось? – Марат никак не мог понять, о чём мы с Матвеем шепчемся.

– Валю убили, – с трудом проговорила я и уткнулась ему в плечо.

– Какую Валю?

– Соседку мою. Она этажом выше живёт. Заточкой прямо в сердце. Она сейчас на соседней даче сидит. Я туда зашла и всё видела своими глазами.

Не выдержав, я упала Марату на грудь и зарыдала. Пока я плакала, Марат гладил меня по голове и старался успокоить.

– Томочка, всё хорошо. Я рядом, значит, всё хорошо. Всё плохое уже закончилось.

– Хорошая женщина Валентина была. Необыкновенная. – Дед достал носовой платок и как-то по детски всхлипнул. – Отзывчивая, добрая, хозяйственная. Обо мне никогда не забывала. На 9 Мая мне путёвку в санаторий подарила. Сказала: «Поезжай, дед, полечись хорошенько, а то загнёшься тут на своих грядках». Ведь сколько нас ветеранов осталось? По пальцам пересчитать можно. От государства, кроме банки тушёнки да вялой гвоздички, всё равно ничего не дождёшься.

Оно обо мне ни черта не заботится, а вот чужой человек взял и позаботился. И я поехал. Пиджак с орденами надел и поехал. Она мне ещё денег с собой на дорогу дала. Я отдохнул, как белый человек, подлечился. Вот такой мне подарок Валюша на 9 Мая сделала. Я всю жизнь прожил и понятия не имел, что такие санатории бывают. Да и куда на мою пенсию-то разгуляешься. На хлеб да на воду только хватает. Мы с ней, конечно, не родня и никогда ею не были, но отношения у нас с ней были, как у близких родственников. Все про деда Матвея забыли. Всем на него начихать! – прокричал дед охрипшим голосом. – Всем глубоко наплевать, что дед Матвей всю войну прошёл, ранения имеет и всегда на передовой был. Одна Валюша помнила. Она всегда обо мне помнила. Где бы она ни была, куда бы ни уезжала, но на День Победы, на 23 февраля и на мой день рождения она всегда сюда приезжала. Всегда баловала меня, как ребёнка. Мне поначалу стыдно было, что женщина меня подарками балует, а она всегда махала рукой и говорила… Мол, ладно тебе, дед, канючиться. Какой ты мужик? Ты пенсионер. В нашей стране пенсионеры – это люди, которые раньше много работали, во все фонды всё отчисляли, верили в светлое будущее, а когда старость пришла и работать уже мочи нет, то оказалось, что тебе никто и ничего не перечислит и надеяться тебе уже не никого. Ты всю жизнь только на государство работал. Всю жизнь на него положил, а себе к старости и на лекарство заработать не смог. Валюта вечно сядет на этот стул и душу мне изливает. Она старости больше всего боялась. Говорила, что в нашей стране самая убогая и чудовищная старость, что у нас даже понятие такое есть, как «испытание старостью». Мол, государство тебя постоянно испытывает на прочность, на сколько же тебя хватит и когда ты уже наконец на тот свет отойдёшь и голову морочить не будешь, всё равно с тебя проку уже никакого, и государственную казну ты ничем не пополнишь. Если ты работаешь, значит, ты ещё человек. А если уже постарел и работать не можешь, то иди к чёртовой матери, помирай.