Чудо - из чудес - Санин Евгений
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ошеломленные студенты переглянулись.
Это была какая-то сказка.
Счастливый сон наяву!
А Ник, достав уже из нагрудного кармана такой толстый, что чуть не лопался, конверт, протянул его теперь Ирине:
— А это вам, как будущей хозяйке. Так сказать, на первое время. Тратьтесь, не экономя! Как только кончатся, я все равно снова наполню его!
Трудно было сказать, кто был более счастлив.
Студенты?
Стас с Леной, при виде их ошеломленных лиц?
Или сам Ник?..
Скорее всего, все вместе!
Тем временем Саша вернулся и протянул еще один дипломат.
Ник взял его и объявил:
— А эти деньги я отдаю на восстановление храма в Кругах. Давай, Ваня, продолжай свое геройство, — кивнул он побледневшему другу. — Поступай скорее в семинарию и становись, наконец, как ты всегда мечтал, священником!
— Что? Попом?! — поперхнулась, откусившая кусок бутерброда с осетриной Виктория.
Ваня попытался остановить Ника…
Отчаянным жестом попросил Молчацкого, чтобы немедленно заиграл оркестр или запели, заглушая Ника своими мощными голосами, обедавшие за большим столом семинаристы.
Но тот лишь беспомощно развел руками.
Мол, что я могу поделать?
И Ник, вручив дипломат вконец растерявшемуся Ване, подбадривающе хлопнул его по плечу:
— А то ведь, как священником станешь, уже этого и не сделаешь! Только под благословение подходить можно будет!
Услышав такое, засмеялись, захлопали в ладоши Стас, Лена, родители Вани и все остальные гости.
Все, кроме Виктории…
4
На весь зал прогремело: «Внимание! Экстренное сообщение!»
Свадьба продолжалась.
Одно поздравление сменяло другое.
Юрий Цезаревич произнес тост, сказав, что семья — это малая родина, которая немыслима без православной веры.
— Вер-ры! Вер-ры! — подтвердила осоловевшая от обильной еда Горбуша.
— Вон, даже вороны это уже понимают! — кивнул Юрий Цезаревич. — А вам, молодые, я желаю прежде всего взаимного терпения, любви, удачи, ну и, конечно, детишек побольше, ведь само слово «семья» происходит от слова «семеро» и семейного счастья!
Чуть позже, когда многие ушли танцевать, обращаясь к Стасу с Леной (Ваня с Викторией в этот момент о чем-то напряженно спорили), он сказал: — А ты давай, пиши, и ты, Лена, помогай ему — учить, точнее, назидать людей тому, от чего мы, грешные, их отучили… Ведь благодаря твоему стихотворению о том, что «Господи, прости за это обманутых учителей», пусть не сразу, но и я задумался о главном. И вот теперь староста вместо Григория Ивановича в нашем храме…
А Григорий Иванович в это время, стоя с Ником в сторонке, благодарил его, благодарил…
— Да, это я должен благодарить всех, на кого потратился здесь! — отвечал Ник. — Честно говоря, я уже устал от этих проклятых денег. Кручусь как белка в колесе. А тратить особо и не на что. Все, что хотел и даже не хотел — уже есть. А тут хоть польза какая-то. И потом — ведь все то, что я потратил — с лихвой вернется мне за эти самые минуты, пока я говорю с вами...
И снова одни тосты сменяли другие.
В общем, все они были похожи, различаясь лишь в деталях.
Так, что Лена даже не выдержала.
И когда кто-то в очередной раз пожелал молодоженам счастья, здоровья, удачи, робко спросила:
— А не только у дачи, но и дома — можно?
Все засмеялись.
Кто не сразу понял шутку, тому объяснили, отчего смех еще больше усилился.
И так продолжалось до тех пор, пока Ваня, устав от разговора с женой, перехватив взгляд Молчацкого, не показал себе пальцем на грудь.
И знаком дал понять, что тоже хотел бы обратиться к гостям.
Виктория хмыкнула и отвернулась.
Зато опытный актер мгновенно понял его.
Поднес микрофон к губам.
И на весь зал прогремело:
—- Внимание! Экстренное сообщение! Слово для очередного тоста предоставляется не кому бы то ни было, а — жениху, точнее, одному из молодоженов, Герою России — Ивану Будко!
Ваня благодарно кивнул Молчацкому и медленно встал.
Вид у него был самым серьезным.
Отчего смех быстро стих.
— Я, конечно, не поэт, как мой друг Стасик, но мой тост будет стихами! — извиняющимся тоном сказал он, показывая глазами на удивленно взглянувшего на него Стаса. — Точнее, стихотворением. Мы его часто читали там, — он мотнул головой в сторону окна, за которым уже было темно. — И я хочу, чтобы вы ценили мирную жизнь здесь. И всех тех, кто ее вам защищает. А главное, желаю, чтобы все вы сами были воины Христовы. В общем, так…
Ваня прокашлялся и, как ни останавливали его мама с женой, наполнил до краев свою рюмку, поднял ее:
Бывает в людях качество одно,
Оно дано нам или не дано:
Когда строчит в горячке пулемет,
Один лежит, другой бежит вперед!
Услышав эти слова, сидевший тихо и неприметно в самом дальнем углу стола церковный сторож Виктор вдруг вздрогнул.
Встал.
Невольно вытянулся по стойке смирно.
Затем быстрым шагом подошел к Ване, положил ему руку на плечо и стал говорить вместе с ним:
И так во всем, и всюду и всегда,
Когда на плечи свалится беда,
Когда за горло жизнь тебя возьмет,
Один лежит, другой бежит вперед!
Они стояли, чем-то похожие на вылитый из суровой бронзы памятник, крепко обнявшись друг с другом, один со Звездой Героя Советского Союза на вылинявшем офицерском кителе, другой — Героя России на солдатской форме, и слезы, не переставая, текли, из их глаз.
В конце концов, Виктор, не выдержав, уткнулся лбом в плечо Вани.
И тот уже один закончил:
Мой первый тост и мой последний тост
За тех, кто поднимался в полный рост!
5
Стас, прикоснувшись своим пальцем к губам Лены, велел ей не шевелиться…
Свадьба пела, сверкала, звенела на все голоса.
Стасу с Леной было радостно, весело от сознания, что все это для них, и они, наконец, навсегда вместе.
Навсегда — потому что даже смерть после венчания теперь не в состоянии разлучить их.
Одно лишь мешало.
Вся эта праздничная суета и непривычный для них шум.
И уж очень им хотелось, хоть ненадолго остаться вдвоем, очень хотелось побыть только вдвоем.
Когда, без страха согрешить, можно было крепко обнять друг друга.
И даже поцеловаться.
То есть, для начала хотя бы научиться этому…
Во время очередного, медленного танца, который Молчацкий почему-то торжественно назвал «Вальсом невесты», они, не сговариваясь, бочком-бочком подплыли к дверям.
Незаметно выскользнули из огромного, многолюдного зала.
Походили по дому, ища тихого уединенного места.
И найдя небольшую темную комнату, вошли в нее.
Осветив ее, как фонарем, экранчиком включенного телефона, Стас подвел Лену к окну.
И в полной темноте, закрыв глаза, приблизился лицом к ее, тоже доверчиво потянувшемуся к нему лицу…
Позабыв обо всем на свете, они даже и не заметили, как крадучись, в эту комнату вошла Виктория.
Очевидно, она тоже хотела уединиться.
Даже от мужа.
Очнулись, вздрогнув, лишь от ее голоса:
— Пап, ты? Здравствуй!
Лена, стыдливо высвободившись из объятий Стаса, хотела дать понять, что Виктория тут не одна, и они сейчас выйдут.
Но дальше вдруг началось такое, что потребовало пойти на нарушение элементарных правил вежливости.
Потому что всерьез и даже страшно касалось Вани.
Что сразу сообразил Стас.
И прикоснувшись своим пальцем к губам Лены, велел ей молчать, не шевелиться…
— Пап! — совершенно незнакомым — жестким и властным голосом — сказала отцу Виктория. Будто она была генералом, а не он. — Срочно пришли за мной самолет. Ах, да, в этой глуши даже аэродрома нет… Ну тогда — вертолет. Да, я хочу немедленно уехать отсюда. Нет, одна. Ничего я опять не капризничаю. Ну и что, что нелетная погода и вертолетчики могут разбиться? На то они и военные, чтобы погибать. А того, что твоя дочь тут погибнуть может — ты не боишься? Да нет, никто мне не угрожает. Наоборот. Пылинки разве что не сдувают. Как это тогда — почему? Со скуки! Тут, оказывается, все — святоши. И этот их земной рай, с их разговорами о Боге, святых, чудесах и вере, для меня — самый что ни на есть ад! А мой рай — с лучшими курортами, ночными барами и дискотеками, разговоры и интересы моих друзей — станет адом для Вани. Ну и что — что у нас должен быть ребенок? Эта проблема вполне решимая! И вообще, если хочешь знать, он не Ваньки! Точнее, не от Ваньки… Как от кого? От старшего лейтенанта Неустроева. Помнишь такого? Ты говорил, что он, под стать своей фамилии, выше полковника, как ему ни помогай, не поднимется! А тут этот Герой подвернулся. И ты еще насоветовал. Вот я на Ваньку все и списала! Как это непорядочно? Все так сейчас делают! И если что — потом со спокойной совестью получают алименты. Нет, ты погоди, не бросай трубку. Я ведь тебе самого главного еще не сказала! Представляешь — оказывается, он даже не собирался становиться офицером! Что? Кем же тогда хотел быть? Ты даже не поверишь — попом! Ну да, священником! Как это — даже еще лучше? Ты что, хочешь, чтобы твоя дочь была попадьей?! С полным подолом детишек мал-мала меньше?! Ну, ты даешь… Может, ты и сам в Бога веришь? Что-о?! Как это с самой службы в Афганистане?.. А чего же тогда столько лет молчал и меня вере не научил? Ах, Бог у тебя в душе! Да лучше бы ты крестик на шее носил и в храм, хоть раз в год захаживал, тогда, может, и я бы об этом задумалась. В общем, так! Если максимум через два, нет — через полтора часа за мной не прилетит твой личный вертолет, он у тебя, ты сам говорил, всепогодный и всегда наготове, я пойду на вокзал пешком. Через поле. В пургу. Прямо в свадебном платье и туфельках! И наверняка замерзну. Ты меня знаешь. Так что — до свидания, папочка, или — прощай!
