Время Волка - Юлия Александровна Волкодав

и несколько часов играли и пели, Лёнька что-то на ходу сочинял, аранжировал. Поля, добрая душа, посмотрела на всё это безобразие и пошла резать на всех бутерброды. Мы оба поняли, что происходит что-то очень важное, хотя пока не догадывались, что на наших глазах рождается творческий дуэт, а Лёнька превращается из просто певца в автора-исполнителя.

«Осенний вальс» Лёнька отнёс на радио знакомому редактору. Ни словом ни обмолвился, чья музыка, в партитуре указал только Эмиля, и все решили, что Найдёнов пишет и музыку, и стихи. Песня начальству понравилась, Лёньке милостиво разрешили её записать, и, только когда запись должна была прозвучать в эфире, стали уточнять авторов, и выяснилось, что музыку написал Волк. В то время авторы-исполнители были не в чести, считалось, что каждый должен заниматься своим делом, но, во-первых, Лёнька получил классическое музыкальное образование, так что был профессиональным музыкантом. А во-вторых, «Осенний вальс» пришёлся по душе главному редактору Гостелерадио и Лёнька получил карт-бланш.

Теперь проблема репертуара для Лёньки была решена. Не могу сказать, что он пел песни только на собственную музыку и стихи Найдёнова, но именно они составили костяк его репертуара. А потом уж начали подтягиваться и именитые авторы, которые вдруг заметили «способного мальчика», а на самом деле уже взрослого мужика, наконец нашедшего своё место под эстрадным солнцем. И теперь Лёнька сам выбирал, что ему петь, а что не петь, с кем ему нравится работать, а без чьих творений можно и обойтись. Так, он сразу невзлюбил один очень популярный в те годы творческий семейный дуэт, написавший много хороших песен про комсомольские стройки и войну, и категорически отказывался от приглашений в звёздный дом на чашку чая и прослушивание. У него была какая-то своя эстетика, в рамках которой он создавал образ певца Леонида Волка. И с каждым годом образ становился всё более отчётливым: статный мужчина, слегка франтоватый, поющий благородным лирическим баритоном песни о любви. Иногда к Родине, но чаще к женщине. Появлялись в репертуаре Лёни и песни про войну, и песни про отдельные города и республики Союза, иногда даже про отдельные профессии — шахтёра, милиционера, геолога. Но он умудрялся не скатываться ни в пафос, ни в пролетарскую романтику. Если пел о шахтёрах, то со скупым, сдержанным, но искренним уважением к их нелёгкому труду. Если вместе с Найдёновым они, к очередным гастролям по Казахстану, писали песню об Алма-Ате, то она была пронизана любовью и восхищением к городу апортовых садов и широких проспектов. Лёнька был абсолютно несгибаем в стремлении всё делать искренне, по-честному. Если не лежала душа к песне, он её не пел.

Я потому и утверждаю, что их дуэт с Эмилем — огромная удача для обоих. Они удивительно совпали в мироощущении. Эмиль не писал на заказ, только по велению сердца. Другой вопрос, что он умел себя настроить, найти источник вдохновения, чтобы выдать пронзительные стихи на нужную тему. Вскоре Лёнька его выдрессировал писать в подходящем для песен размере, чтобы текст легко было спеть, чтобы в нём не встречались неудобные для певца сочетания согласных, например. А сам Лёня, неожиданно открыв в себе композитора, относился к написанию песен как к новой, увлекательной игре. Он кидался за пианино посреди завтрака, бросив недопитый чай и недоеденную яичницу, мог встать ночью, чтобы записать на бумаге пришедшую мелодию (пытался и играть, но пару раз разбудил меня после смены, и я пообещал спустить пианино с лестницы вместе с ним), постоянно что-то придумывал, насвистывал, выстукивал, аранжировал. Каждую свободную минуту проводил на студии, если, конечно, был в Москве.

Гастрольная круговерть мотала его по всем уголкам Союза. Лёнька не отказывался ни от каких концертов — хоть в степь, хоть в горы, хоть в тундру среди домиков якутов петь. Он отчаянно стремился заработать денег на собственное жильё, вбив себе в голову, что стесняет нас с Полей. Нет, объективно говоря, так оно и было, но с учётом того, что даже Полина давно воспринимала его как члена семьи, а ожидаемого пополнения у нас всё не случалось, никто Лёньку не выгонял. Но его желание жить отдельно я понимал. Всё-таки, кроме музыки, у него имелись и другие потребности. Которые, по слухам, он удовлетворял на гастролях самым бессовестным образом…

* * *

Настоящая слава пришла к Лёне относительно поздно — ему было уже почти тридцать, тогда как некоторые его ровесники делали стремительную карьеру в театре, начав играть в основном составе чуть ли не со второго курса. Да и взять эстраду: тот же Кигель, на два года всего старше Лёни, уже заслуженный артист двух или трёх республик, со дня на день народного дадут. Но в запоздавшем признании были свои плюсы: Лёня не поддавался волне популярности, которая кружит голову и сносит остатки здравого смысла у молодых. Он трезво смотрел на репертуар, тщательно отбирая, что, как и с каким оркестром петь, не бросался очертя голову в объятия каждого композитора или поэта, который позовёт, не подписывался на сомнительные мероприятия. Например, когда ему предложили написать очерк для газеты «Советская культура» о вреде западной музыки, в частности, модного тогда твиста, Лёня очень убедительно объяснил, что двух слов на бумаге связать не может и от него отстали. Хотя соблазн засветить имя в авторитетной газете был велик. Вскоре Лёня понял и то, что должность солиста Гостелерадио с утренними бредовыми эфирами ему только мешает, и ушёл в Москонцерт, организовав музыкальную группу «Лира». Фактически просто собрал музыкантов, которые ему аккомпанировали, чтобы ездить на гастроли: клавишника, гитариста и барабанщика.

Гастроли были единственным, в чём он не знал меры. Вот тут он соглашался на всё без разбора, лишь бы не сидеть в Москве, лишь бы заработать денег. Он уже вступил в новый кооператив, да и машину хотелось. Кигель приезжал на концерты на «Жигулях», а Агдавлетов так вообще на «Волге», один Лёнька оставался без колёс и жаждал пополнить ряды автолюбителей. С учётом того, что концерты и съёмки часто заканчивались за полночь, машина становилась не роскошью, а необходимостью.

Первые гастроли Лёня запомнил на всю жизнь. Потом-то он уже знал, к чему готовиться, а первая поездка стала настоящей школой выживания. Москонцерт отправил его в тур по Краснодарскому краю, причём не по крупным городам, а по маленьким посёлкам, деревням, где счастье, если имелась хотя бы одна гостиница, а в качестве концертной площадки — сельский клуб.

Поначалу он воспринимал поездку как увлекательное приключение: десять населённых пунктов, двадцать концертов, двадцать встреч