За час до рассвета. Документально-приключенческая повесть - Иван Колос

Разглядывая исковерканные стены домов, я думал: «Как тут найдешь Дмитрия?»

Помню, что несколько раз повторил это про себя, и мысль о Дмитрии помогла мне побороть тяжелые впечатления от увиденного в пути, собрать волю. Я решительно шагнул из подъезда.

Мы пересекли улицу, то и дело спотыкаясь среди обломков. Следовало бы перебегать от укрытия к укрытию, но бежать я не мог — долгий переход по подвалам и траншеям вконец измучил меня.

— Ложись! — крикнул я по-русски, заслышав быстро нарастающий свист мины.

Мы бросились на землю. Острые камни впились мне в ладони, в колени, в щеку. В ту же секунду над самым ухом провизжали осколки, по затылку прошла горячая волна, а за ней по спине забарабанили мелкие камешки… Пронесло!..

Перейдя улицу, мы опять очутились в подземной траншее и проползли по ней метров двести до подвала. Встретившиеся нам повстанцы сказали, что мы находимся под домом, который накануне заняли фашисты. К сожалению, выбить их не удалось: у повстанцев не было ни гранат, ни взрывчатки.

— А вдруг именно на этот дом упал Дмитрий? — с волнением произнес я.

— Вряд ли, — ответил Юзеф. — Здесь весь верх снесло взрывом…

Снова подвалы и переходы. Мы подходили к самому краю обороны одного из участков майора Сенка. Навстречу все чаще попадались небольшие группы повстанцев.

— Это тоже наши, — сказал Юзеф.

Некоторые по разговору угадывали во мне советского человека, и при свете фонарика я видел на их лицах радостное любопытство. Другие проходили стороной, не разглядев в полутьме подвала незнакомую форму.

Кого мы ни спрашивали — никто ничего не знал о Стенько, а тех, кто его искал, не повстречали…

Когда мы вновь остановились у выхода на улицу, то попали в расположение одного отряда, где Юзеф нашел своих друзей. Между ними завязался оживленный разговор. Я отошел к двери, в которую вносили двух бойцов, раненных на баррикадах, и попытался узнать о Дмитрии. Нет, и эти не знали ничего…

— Послушайте, товарищ капитан! Да что же это делается? — крикнул Юзеф, подбегая ко мне.

Его собеседник, грузный немолодой поляк в кожаной куртке, увитый пулеметными лентами, тоже подошел к двери. От возмущения и гнева лицо его передергивалось, губы дрожали.

— Пане капитан! Мы хотим, чтобы вы знали, что у нас творится. Офицер из буровского штаба говорит, что нельзя сеять панику, но я говорю правду. Здесь находится взвод Армии Людовой… Гитлеровцы бьют по нашему участку без передышки, а по соседству, где наших нет, как по заказу, хоть бы одна мина упала… Не иначе как какая-то сволочь сговорилась с гитлеровцами!

— Верно, верно! — поддержал командира невероятно худой повстанец в очках и в пыльной, измятой фетровой шляпе. — Тут явно пахнет изменой. Когда советские самолеты сбрасывают груз, то его старается забрать личная охрана Бура или патрули его службы безопасности. Куда они все это девают? Ведь мы от них ничего не получаем… Сволочи, мало того, что лишают нас оружия, но еще у населения пищу изо рта вырывают!.. Сами жрут до отвала, а стреляют просто так, для потехи…

С естественным волнением слушал я поляков. То ли от возбуждения, то ли от усталости, но именно в это время я особенно резко почувствовал, как болят у меня ушибленные рука и нога. Боль физическая сливалась с душевной, и мне было очень тяжело. В голове упорно билась мысль: «Надо как можно скорее найти Дмитрия…»

Мы шли по улице. Видимо, это была торговая улица — кое-где на стенах еще сохранились вывески. Забравшись на развалины большого дома, мы огляделись вокруг.

В подворотне какого-то огромного здания увидели толпу стариков, женщин и подростков. У каждого была какая-нибудь посудина. Чего ждут эти люди здесь, на улице, которая все время обстреливается? Ведь от магазинов остались только вывески.

— Очередь за водой… — объяснил Юзеф. — С водой у нас очень плохо. Нет воды. Стоят круглые сутки у колонки, вода еще сочится. А на улице опасно…

Опасно, да… На моих глазах снаряд разорвался у дома напротив. Часть стены отделилась, на момент повисла в воздухе, потом с грохотом рухнула на мостовую. Когда дым рассеялся, все у колонки оставалось по-прежнему. Никто даже не шелохнулся…

— С ума сойдешь, думая о воде, — снова заговорил Юзеф. — Я каждый день во сне по Висле плаваю…

Было уже около шести часов утра. Мы теперь бродили в районе Сенной улицы. Каждая минута уносила с собой частицу надежды. Я совсем было отчаялся найти Дмитрия живым или мертвым, как нас догнали два бойца из отделения Юзефа. Они вышли на поиски сразу же после того, как узнали, что я был выброшен не один.

— Нашли!

Я бросился к ним, забыв о больной ноге, и чуть было не упал, меня поддержал Хожинский.

Ведя нас по знакомым уже подвалам, повстанец рассказывал:

— Он там, между Хожей и Сенной! Не так далеко от дома, на который спустились вы… Он повис на балке, на пятом этаже.

— Жив? — закричал я.

— Не знаю, пане капитан… Там дальше, за Сенной, наших нет. Вдвоем мы не смогли достать его оттуда. Поэтому и побежали к своим за подмогой. По дороге узнали от водопроводчиков, что вы здесь.

Мы бегом, насколько позволяла моя больная нога, направились к месту, где находился сержант Стенько. Дом горел, вернее, курился. Все в нем, казалось, уже выгорело, но откуда-то тянулись полосы черного дыма, затягивавшие почти всю стену. Слабый ветер порой относил дым в сторону, и тогда возникали зияющие провалы окон. Где-то там, высоко над землей, уже много часов висел Дмитрий Стенько.

Позабыв о боли, я торопливо поднялся по ступенькам первого этажа, потом второго, третьего… Лестница вперед обрывалась — целый пролет разнесло снарядом, остались только искореженные железные балки… Спасибо Хожинскому и Юзефу — они протащили меня по ним, рискуя свалиться в глубокий провал. Наконец я снова встал на твердый, надежный цемент ступенек. Четвертый этаж, пятый…

За время войны я привык ко многому, но то, что я увидел, выйдя на полуразрушенный балкон, заставило вздрогнуть. У меня потемнело в глазах…

Тело Дмитрия висело над улицей почти горизонтально. Голова упиралась в перила балкона, а ноги застряли среди исковерканных прутьев ограды. В первую секунду я не мог понять, что удерживает Стенько в таком положении. Потом увидел: тело было неестественно скрючено и обмотано. Дмитрий был без сознания или мертв. Стропы парашюта удерживали тело на весу…

Ножом я перерезал стропы, а Хожинский и Юзеф втащили Дмитрия внутрь дома. Из раненой правой ноги Стенько потекла кровь. Пульс не прощупывался. Расстегнули куртку. Я положил руку на грудь Дмитрия и вскрикнул от радости: сердце билось, хотя и очень слабо. Жив! Жив!