13 1/2 жизней капитана по имени Синий Медведь - Вальтер Моэрс

Спустя месяцы бесплодных скитаний в пустыне — выписывания вместе с караваном в условиях невыносимого зноя затейливых, совершенно бессмысленных траекторий: кругов, спиралей или зигзагов — чудичи постепенно стали действовать мне на нервы. Эти их вечные крики: «Чудно́!», постоянная нерешительность, монотонная музыка по вечерам да к тому же еще однообразная кухня (одни чудны́е грибы) совершенно мне опротивели.

Я всегда считал себя созданием в высшей степени дружелюбным и миролюбивым, но должен признать, жизнь в караване протекала настолько раздражительно гармонично, что меня порой так и подмывало прицепиться к кому-нибудь и устроить настоящий скандал. Однообразные россказни о чудесах Анагром Атаф (кроме этого обсуждались лишь качество песка, сила ветра и рецепты блюд из чудны́х грибов), густой липкий воздух, вечное спотыкание камедара и противные сахарные мухи, которые постоянно лезли в глаза, пытаясь высосать из меня последнюю жидкость, — все это довело бы любого, да и мне уже впору было броситься сломя голову в пустыню и проглотить первый попавшийся кактус. Но я упорно терпел, послушно семеня вслед за странной процессией, держащей путь в никуда.

Сахароплав. Как-то раз — мы уже полдня находились в пути, и даже самые стойкие чудичи начали выказывать признаки усталости — я вдруг обратил внимание, что песок будто бы стал более липким, чем обычно. С каждым шагом становилось все труднее и труднее отрывать от него подошвы. Мы словно шагали по стеклянной поверхности с резиновыми присосками на ногах.

Чудичи это тоже заметили.

— Сахароплав! Сахароплав! — прокатилось по каравану.

Из «Лексикона подлежащих объяснению чудес, тайн и феноменов Замонии и ее окрестностей», составленного профессором Абдулом Филинчиком

САХАРОПЛАВ. Тростниковый сахар плавится при температуре 160° C, превращаясь затем при охлаждении в гигроскопичную аморфную массу, которая может со временем кристаллизоваться. В результате длительного нагревания тростникового сахара при температуре близкой к 160° C он превращается во фруктовый или в виноградный сахар, а при температуре 190° C — в коричневую горькую карамель. Летом в центральных областях Сладкой пустыни температура воздуха может достигать 200° C, особенно если этому способствует отсутствие перемещения воздушных масс. Поэтому в местах с преобладающими плоскими ландшафтами (долины, высохшие озера) это может привести к явлению, называемому «сахароплавом». Песок пустыни на площади в несколько квадратных километров плавится, превращаясь в сахарный сироп, который потом, при остывании, снова затвердевает.

Сахароплав представляет собой опасность не только для змей и скорпионов, которые как раз предпочитают центральные области пустыни, но и для легкомысленных путешественников, которые по неопытности случайно могут оказаться в центре расплавленного сахарного песка. Клейкая масса сначала бессовестно хватает за пятки, потом постепенно начинает засасывать несчастную беззащитную жертву все глубже и глубже, пока та не погрузится в него целиком и не застынет там, как доисторическое насекомое в янтаре. Или же, что еще хуже, сахар застынет прежде, чем путешественник погрузится в него с головой, так что бедолага, частично замурованный, остается стоять подобно статуе посреди пустыни, пока не встретит там мучительную смерть.

И верно, мы вышли на абсолютно ровную, похожую на сковороду поверхность и находились теперь как раз в ее центре. Километрах в двух впереди возвышалась небольшая сахарная гора — вот туда-то нам и нужно было попасть как можно скорее. Я пришпорил своего камедара, и мы понеслись что есть духу, насколько, конечно, позволял быстро размягчающийся песок, в сопровождении всего остального племени в сторону горы.

Сахароплав между тем набирал силу: поверхность пустыни покрылась большими булькающими пузырями, тут и там образовались небольшие лужицы расплавленной карамели, и камедары, то и дело попадая в них ногами, останавливались, так что потом едва удавалось сдвинуть их с места, а то и вовсе, не удержав равновесия, всей тушей валились на землю. В таких случаях нам не оставалось ничего другого, как, оставив бедное животное вместе с поклажей, поскорее убираться самим подобру-поздорову подальше от жуткого места.

Когда до цели оставалось уже каких-то полкилометра, мой камедар вдруг увяз в липкой луже. Пришлось спешиться и, бросив беднягу, уносить ноги, пока не поздно. Кое-как балансируя по мягкому песку, я понесся к горе. Это походило на настоящий кошмар: с каждым шагом становилось все труднее и труднее отрывать ноги от горячих цепких лап, которыми сладкий сироп ловил меня и упорно тянул к себе на верную смерть.

Я постарался мобилизовать все свои силы, как тогда в бешеной гонке по Большому лесу. Песок становился все горячее. Чудичи кричали, подгоняя друг друга, камедары с вытаращенными от страха глазами неслись ломаным галопом, многократное эхо множило панику, разнося наши жуткие вопли над долиной, края которой мы уже почти достигли.

Чуть не падая от усталости, мы принялись карабкаться на скалы, помогая друг другу и подталкивая вверх камедаров. В тот самый миг, когда последний чудич оказался в безопасности, сахарный песок внизу окончательно закипел. В этот день мы потеряли четырнадцать камедаров и две тысячи фунтов сушеных чудны́х грибов.

После этого происшествия я окончательно утвердился в мысли, что жизнь чудичей, как бы сами они к ней ни относились, необыкновенно тяжела, в этом отношении ей, может быть, даже нет равных во всей Замонии. Бесконечные скитания, невыносимая жара, постоянные поиски воды, насекомые, змеи, пустынники, сахароплав — трудно представить себе более жалкое и опасное существование. В таких условиях начинаешь радоваться любой, даже самой незначительной, мелочи, например легкому прохладному ветерку, освежающему тебя во время похода, или россыпи чудны́х грибов, случайно обнаруженных под каким-нибудь камнем среди песков.

Сахарные скульптуры. Одним из немногочисленных приятных развлечений в пустыне были созданные песчаными бурями скульптуры. Некоторые из них вырастали величиной с целую гору, другие, наоборот, были маленькие, не больше метра, но все они мне очень нравились, и я любил их подолгу рассматривать, пытаясь отыскать сходство с каким-нибудь знакомым предметом. Один раз нам встретилась долина с целым лесом белых деревьев: огромные, почти стометровой высоты скульптуры выглядели точь-в-точь как покрытые снегом исполинские ели; другой раз мы видели настоящее море с гигантскими волнами, из которых торчали гладкие спины китов, выбрасывающих в небо фонтаны сахарного песка; еще одна скульптура походила на засахаренную голову боллога (некоторые чудичи, правда, уверяли, что это она и есть); и повсюду стояли маленькие песочные гномы, которые хитро щурились, глядя на нас (чудичи были уверены, что ночью гномы оживают и воруют у нас чудны́е грибы, а потом еще навевают нам страшные сны).

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});