Рассечение Стоуна (Cutting for Stone) - Абрахам Вергезе

– Нет, сэр.

– Так говори. Расскажи мне что-нибудь хорошее про Земуя. РАССКАЖИ!

– Он отец моего ребенка, – мягко произнесла Розина, избегая смотреть ему в глаза.

– Бедный выблядок. Скажи еще что-нибудь. Ну!

– Он держал свое слово. Он старался быть хорошим солдатом. Как вы, сэр.

– Хорошим солдатом? Как я? – Он повернулся к нам, как бы призывая в свидетели ее дерзости.

Размахнулся коротко и ударил. Все произошло молниеносно. Розина покачнулась, но устояла на ногах, уж не знаю как. Закрыла покрывалом лицо. Мы с Шивой отшатнулись.

Что-то потекло у меня по голени. Неужели заметит, мелькнуло в голове, но он был весь поглощен ссадиной на костяшке среднего пальца. В ранке мелькало что-то белое – сухожилие, что ли. А может быть, кусочек зуба.

– Черт! Ты порезала меня, редкозубая шлюха! Уголком глаза я увидел Генет. С хорошо мне знакомым

выражением на лице она кинулась на него. Ударом ноги в грудь он отбросил ее в сторону, вытащил револьвер и наставил на Розину.

– Только посмей еще раз, пригульная, и я убью твою мать. Поняла? Хочешь остаться сиротой? А«вы двое, – он впервые обратился к нам, – прочь с дороги! Не то всех убью и медаль получу за это!

На ключе, который он вытащил из кармана, болтался хорошо нам знакомый пластиковый брелок. Он повторял очертания государства Конго на карте. В нашем мире был только один такой, и он принадлежал Земую.

Снимая мотоцикл с подножки, он чуть не упал. Усевшись в седло, поискал ногой стартер. Нашел, топнул по нему несколько раз. Двигатель завелся, но передача была включена, и мотоцикл рванулся вперед, чуть не сбросив неумелого седока. Вцепившись в руль, он оглянулся на нас.

Защелкал педалью, пытаясь найти нейтралку. Ну полная противоположность Земую, который включал передачу одним пальцем ноги и под которым «БМВ» казался легче пушинки. Земуй чуть надавливал ногой на рычаг стартера и потом резким движением с первого раза запускал мотор. Земуй предпочел смерть плену, мелькнуло у меня в голове. А я-то что же? В смущении я сжал Шиве руку.

Солдат топтал рычаг стартера, словно поверженного врага, лицо у него горело, на лбу выступил пот. До меня донесся запах бензина. Этот болван залил карбюратор.

День был холодный, солнечные лучи с трудом пробивались сквозь облака и сверкали на хроме мотоцикла. Солдат перевел дыхание, снял китель, бросил на седло за собой, потряс рукой с окровавленным пальцем, глухо зарычал. Какой он тощий, хилый. И опасный.

– Давайте мы его толкнем. Вы залили двигатель, и иначе его не заведешь. – Это Шива.

– Когда доедете до самого низа, включите первую передачу, – подхватил я. – Моментально запустится.

Он изумленно оглянулся. Бессловесные заговорили, надо же. Да еще на его родном языке.

– Он так его заводил?

«Он никогда его не заливал», – подмывало меня сказать. Вместо этого я произнес:

– Почти всегда. Особенно если мотор капризничал. Солдат нахмурился:

– Ладно. Будете толкать мотоцикл.

Засунул револьвер поглубже за пряжку, перебросил себе под зад свернутый китель.

От навеса посыпанная гравием дорожка тянулась к приемному покою, затем уходила вниз и пропадала за гребнем, из-за которого виднелись деревья, обозначавшие периметр участка. Только примерно с половины пути становилось видно, что дорожка делает резкий поворот задолго до гребня и кольцом огибает приемный покой.

– Толкайте! – рявкнул солдат. – Живее, ублюдки. Мы толкнули. Он, ухватившись за руль, отталкивался

ногами. Колеса завертелись, солдат радостно облизал губы. Мотоцикл раскачивался, руль мотало из стороны в сторону.

– Внимание! – закричал я.

Шива-Мэрион действовал слаженно, трехногая рысца быстро перетекла в четвероногий спринт.

– Нет вопросов! – заорал он в ответ, подняв ноги от земли и упершись ими в педали. – Жмите!

Дорога шла под уклон, мотоцикл набирал скорость.

– Откройте задвижку! Задвижку! – крикнул Шива.

– Что? Ах да. – Он снял правую руку с руля и принялся шарить под бензобаком.

– С другой стороны! – завопил я.

Он положил правую руку обратно на руль и начал искать кран левой. Не нашел. Впрочем, бензина в карбюраторе и так хватило бы на целую милю.

Мотоцикл мчался теперь на приличной скорости, звеня пружинами и бренча грязевыми щитками. Солдат отвел взгляд от дороги, поискал задвижку глазами. Шива-Мэрион несся во весь дух. Левая рука солдата все ласкала бензопровод.

– Включайте передачу! – выкрикнул я, отчаянно, из последних сил, толкнув мотоцикл.

– Полный газ! – проорал Шива.

Солдат реагировал не сразу. Отпустил бензопровод, поглядел вниз на рычаг переключения передач. Сейчас он врубит первую, заднее колесо заклинит и вся затея провалится…

Но не успел я это подумать, как двигатель неистово, мстительно взревел и мотоцикл рванул вперед, обдав нас гравием и едва не сбросив седока. Тот вцепился в руль изо всех сил.

И только сейчас увидел, что впереди. Чтобы успеть повернуть до гребня, у солдата оставалось несколько секунд. Есть известная всем мотоциклистам аксиома: надо всегда смотреть в том направлении, куда хочешь ехать, а не в том, куда тебе путь заказан. А он, я уверен, уставился на приближающийся обрыв.

«БМВ» ревел, набирая скорость. Переднее колесо ударилось о бетонный бордюр, заднее взмыло в воздух. Сам мотоцикл не перекувырнулся, мотор был слишком тяжел. Зато седок с криком перелетел через руль и покатился вниз по склону, пока не врезался в дерево. Послышался звук удара и что-то, похожее на громкий выдох, словно весь воздух разом покинул легкие. Солдата отбросило в сторону и протащило еще футов десять.

«БМВ», сбросив седока, рухнул на бок, заднее колесо продолжало вращаться.

Я первым оказался возле солдата. Мне хотелось, чтобы с ним стряслось несчастье, но когда оно взаправду стряслось, я испугался. Как ни удивительно, солдат находился в сознании. Он лежал на спине, кровь заливала его лицо, сочилась из носа и разбитого рта. Ничего от военного в нем не осталось, передо мной был ребенок, наказанный за жадность.

При взгляде на неестественно подвернутую под тело ногу меня затошнило. Он схватился за живот, застонал.

Казалось, больше всего ему досаждает живот, не лицо и не нога.

– Умоляю, – простонал он, задыхаясь и скребя себе грудь. Его глаза нашли меня. – Умоляю. Убери это.

На мгновение я забыл, что он сделал Земую, Розине и Генет и как он расправился бы с Гхошем. Я видел только страдания, и мне стало его жалко.

Я оглянулся на подоспевшую Розину, губа у нее распухла, переднего зуба не хватало.

– Умоляю, – повторил он, держась за грудь. – Вытащи это. Во имя святого Гавриила, вытащи.

Он все возил руками по животу, и теперь я видел почему. Рукоятка револьвера вонзилась ему в тело – почти целиком ушла под ребра с левой стороны.

– Гляди-ка, – взвизгнула Розина, – за пушку хватается!

– Нет, – неслышно произнес я. – Ручкой ему раздробило ребра. – И громко: – Держись. Я его сейчас вытащу.

Я ухватился обеими руками за револьвер и что есть силы дернул. Солдат вскрикнул. Револьвер не двинулся с места.

Я переменил руки и снова потянул.

Выстрел я услышал потом. Сперва меня словно мул копытом ударил.

Револьвер сам прыгнул мне в руку.

Запахло горелой материей и порохом. Я увидел красную яму у солдата в животе. Жизнь уходила у него из глаз с той же легкостью, с какой капля росы скатывается с лепестка розы.

Я пощупал ему пульс. Этой разновидности Гхош мне не демонстрировал: пульс отсутствовал.

Розина послала Генет за Гебре.

Он примчался бегом. Выстрела он не слышал. Бунгало находилось достаточно далеко, да и револьвер стрелял в упор.

– Живее. Его могут начать искать, – поторапливала Розина. – Но перво-наперво надо убрать мотоцикл.

Впятером мы подняли «БМВ» и откатили под навес у поворота. Мотоцикл был как новенький, если не считать вмятины на бензобаке. Мы быстро переложили поленницу, переместили штабель Библий, переставили козлы, навалили сверху инкубатор и прочий хлам, так что мотоцикл совершенно скрылся из виду.

Потом вернулись к покойнику, помолчали. Гебре и Шива прикатили тачку и с помощью Розины и Генет взгромоздили на нее мертвеца. Я, привалившись к дереву, наблюдал. Тело лежало в ржавом кузове тачки в неестественной позе, сразу было видно, что неживое. Под водительством Розины мы покатили тачку вдоль забора по спрятавшейся за деревьями тропке к обводненному участку. Здесь глубоко под землей находился старый больничный септик, давным-давно переполненный и выведенный из эксплуатации. Фонд Рокфеллера и греческий подрядчик по имени Ахиллес построили новый отстойник. А на месте старого образовалась топь. Разросшийся пушистый мох маскировал западню: любой предмет тяжелее гальки моментально тонул. Хорошо, путников отпугивала неизменная вонь. В конце концов матушка обнесла опасное место колючей проволокой и повесила табличку на амхарском: «Зыбучие пески», что было самым близким переводом такого понятия как «топь».