Записки фельдшера - Олег Врайтов

Ира невольно вздрогнула, бросив осторожный взгляд на дверь, как на путь отступления. Но та как раз впускала «распальцованного» мужчину.

— Ну, чего резину тянем?

Сергеев равнодушно скользнул по нему взглядом, после чего подошел к лежащему на кушетке. Это был молодой паренек, довольно симпатичный, прилично одетый и на вид ухоженный. Сейчас, правда, он смотрелся не очень, демонстрируя закатившиеся вверх глаза с узкими зрачками и цианотичный носогубный треугольник.

— Наркоман, — так же тихо произнес врач. — Передоз.

— Э-ээ, какое твое дело собачье? — тут же взвился кавказец. — Передоз — шмередоз, лечи давай!!

— Тихо, Дато, — осадил его мужчина с перстнями. — Не шелести!

Фельдшер, стараясь не привлекать к себе внимания, торопливо открыла укладку, доставая жгут, шприц, крафт-пакет с ватой и флакон со спиртом, внутренне негодуя. Диагноз ясен, тактика — тем более, какого черта Зомби тянет? Конфликт провоцирует?

— Кто он вам? — спросил врач, не торопясь доставать коробку с сильнодействующими препаратами, где лежала ампула налоксона.

— Это важно? — резко спросил мужчина.

— Это важно.

Ира почувствовала, что вспотела. Да что он творит, в конце концов? Еще бы паспорт попросил. Прибьют же.

«Распальцованный» пересек амбулаторный кабинет в два шага и сильно толкнул врача в грудь.

— Тогда слушай, Айболит херов. Это — мой сын. Мне до одного места, чем он там балуется, наркоман он или кто еще — это мой сын. Его жизнь мне дороже всей вашей врачебной шушеры в белых халатах. А ты поклялся эту жизнь беречь, когда клятву Гиппократа давал. И если сейчас он умрет здесь, ты тоже не заживешься. Ты меня хорошо понял?

Ира тревожно смотрела на обоих, держа в дрожащих руках упаковку со шприцем. Сергеев медленно кивнул, не сводя с него своих неприятных глаз.

— Я вас хорошо понял. Очень хорошо. А теперь я попрошу вас всех выйти.

— Ты нам что, условия ставишь?! — снова взъярился Дато. — Ты…

— Посоветуйте вашему другу держать рот на замке, — ровно сказал врач. — Помощь вашему сыну я буду оказывать только в одном случае — если никто не будет говорить под руку. И никак иначе. Если меня начнут отвлекать, я начну нервничать, а это плохо скажется на оказании помощи. Вам это надо?

Мужчина взял за предплечье покрасневшего лицом кавказского юношу.

— Ладно, врач. Сделаю, как ты говоришь. С огнем играешь, смотри…

Заскрипела дверь, выпуская посторонних. Ира торопливо подбежала к лежащему больному, задрала рукав рубашки, разыскивая вену. Видимо, парнишка кололся недавно, потому что локтевая и лучевая наружные вены были хорошими, четко различимыми под кожей. Она торопливо затянула жгут, протерла локтевой сгиб проспиртованной ватой и повернулась к врачу.

— Давайте ампулу, доктор.

— Я сам, — неожиданно сказал Сергеев. — Сам уколю.

Против воли Ира почувствовала, как ее щеки заливает румянец гнева. Так ее еще никто не оскорблял! Или этот ходячий труп считает, что раз она всего год работает, то и в вены колоть не умеет?

— У него вены хорошие. Я могу…

— Я сделаю все сам, — отчеканил врач, обжигая ее холодным, как январский дождь, взглядом. — Сходи пока за карточкой. И скажи, пусть сопроводительные выпишут.

Выходя, Ира хлопнула дверью громче, чем собиралась. Теперь она понимала состояние Димы, наоравшего на бедную Машу. Поработай день с таким!

— Что там? — дернул ее за рукав торчавший в коридоре Дато, не отнимая от уха руку с сотовым.

— Все нормально, — отрезала девушка, высвобождаясь. Еще одно хамло. Везет прямо сегодня.

Сергеев потер лоб. Юноша с передозировкой лежал перед ним, пуская слюну синеющими губами и издавая все слабеющие единичные вздохи. Красивый парень… Наверняка и богатый, раз сидит на героине и имеет такую уверенную в себе родню. Не сирота, а сын, к тому же не чей-то там, а очень влиятельного, судя по манерам, человека. Несомненно, любимый и желанный ребенок в семье, которого родной отец воспринимает не как наркомана и нахлебника, а как часть себя. И жизнь его — высшая ценность, какой бы гнилой она не была. Сейчас, после инъекции налоксона, минут через пять этот паренек раздышится, откроет глаза, обматерит спасавшего и пойдет дальше, по своим делам, как ни в чем не бывало. Будет продолжать свою так высоко ценимую близкими жизнь. Как тот, что был пять лет назад, на этой же самой кушетке. Он и сейчас живет. А Лены больше нет. И Дину тоже никто не вернет. Жизнь жены и ребенка принесена на алтарь пустой жизни наркомана. Справедливо? Они, что, заслужили меньшее право на жизнь, чем эта грязь, сипящая горлом перед ним сейчас?

Сергеев стиснул зубы и разорвал обертку на шприце.

Распечатывание карты вызова и выписывание сопроводительных листов заняло немного времени — что-то около пяти минут. Ира сгребла бумаги в кучу и понесла обратно в амбулаторный кабинет, намереваясь швырнуть их на стол и забыть про них. Раз Зомби такой самостоятельный, пусть сам писаниной занимается. А она мебелью поработает! Оно и лучше — меньше возни.

Она прошла по коридору, оттеснив плечом столпившихся близких пациента и открыла дверь в кабинет. На удивление, дверь на этот раз не заскрипела.

Сергеев сидел на стуле возле больного и держал в руках шприц. Ира открыла рот, собираясь сообщить о выписанных сопроводительных — и обмерла. Цилиндр шприца был пуст. Игла с желтой канюлей уверенно утопала на половину длины в локтевой вене пациента, а поршень плавным скользящим движением вводил убийственный воздух в сосуд. Врач словно не видел этого, пристально смотрел на закатившиеся глаза наркомана и что-то шептал.

«Алексей Михайлович, что вы делаете?!!» — хотела закричать Ира, но осеклась. Она различила слова.

— Умирай… — шептали сухие губы врача. — Умирай… умирай, гаденыш…

Эхо недовольства

Мягко говоря, Ильинского долго не хотели брать.

Нет, врач он, конечно, великолепнейший, невропатолог, как говорится, от Бога, и на «Скорой» в свое время отработал будь здоров, но слишком уж был большой любитель «огненной воды» в качестве тонизирующего и стимулирующего трудовую активность средства. В те славные советские времена былой главный врач смотрел на это сквозь пальцы, потому как и вызовов было поменьше, и бригад — побольше, да и закуска — обильнее. Как правило, наказание очередной бригады, попавшейся на употреблении недозволенного на рабочем месте, сводилось к тому, что главный строил виновников торжества в своем кабинете и тихо говорил: «Ну, вы же больше не будете, правда?».

Но как-то Ильинский набрался до того, что не смог вылезти из машины — а там был уличный вызов на ДТП. Бедная фельдшер, как она ухитрилась погасить тот инцидент, до сих пор никто толком на станции не знает. Естественно, врача тут же вышибли с должности, благо, опять же, проблем с кадрами не было.

Но миновала перестройка, прогремела взрывами и танковыми траками по булыжникам демократия, шарахнул по кошелькам обывателей искусно задуманный «дефолт». И вот Ильинский снова пришел на станцию. Не пил он уже полгода — нет, не занимался «кодированием» и вшиванием различных капсул с грозным содержимым в мягкое место, просто взял и бросил. Жизнь заставила — уж схоронил жену, старушку-мать, да сына из далекого чеченского Шатоя привезли в цинковом гробу. Бог словно шепнул ему: «Будешь пить — пропадешь, человек. Один ты остался, никто не поднимет, если упадешь». Ильинский полгода стойко терпел все — и неизбежную абстиненцию, и зазывные жесты былых собутыльников у ларька, и скандальных соседей по общежитию, после разговора с которыми рука сама тянется к стопке… Ходил к родным на могилы с бутылкой водки, которую оставлял на надгробиях в граненых стаканах, сам же пил только минеральную воду. Даже сам удивлялся, откуда столько воли взялось. Терпел, ждал, с тоской поглядывая на проезжающие мимо по улице машины «Скорой помощи». И вот, выждав шесть месяцев, — пришел.

Разговор с главным врачом вышел очень тяжелым, сложным и едва не закончился повторным уходом Ильинского со станции — его взбесило демонстративное обнюхивание на предмет запаха перегара. Само собой, многолетнее пьянство оставило свой отпечаток — стойкую гиперемию лица и полиневропатическое подрагивание пальцев — это-то и вызывало недоверие. Но не ушел он, и в итоге на его заявление, написанное в тот же день, легла размашистая виза «Принять на должность врача выездной бригады с испытательным сроком в 1 (один) месяц».

Разумеется, к восстановлению Ильинского отнеслись с подозрением практически все — и младшее начальство, и фельдшера, и диспетчерская, однако он подозрений не оправдал. Работал исправно, на смены выходил вовремя, задержки вызовов и расхождения диагнозов со стационаром у него были в пределах нормы, от неизбежных дополнительных смен не отказывался.