Чужое сердце - Джоди Пиколт

И – ах, снимки животных. Грациозных леопардов в россыпи абстрактных пятен, львицы с янтарными глазами, массивного, будто монолитного слона, с корнем вырывающего дерево из земли.

«А знаете ли вы, – было написано в брошюре, – что слоны живут в обществе, во многом похожем на наше? Что в стадах их царит матриархат, а детенышей они вынашивают по 22 месяца? Что они могут общаться друг с другом даже на расстоянии в 50 километров? Приезжайте полюбоваться этими удивительными животными в их естественной среде обитания – в заповеднике Тули-Блок…»

– Что ты читаешь? – слабым голоском спросила Клэр, покосившись на брошюру.

– Книжицу про сафари, – ответила я. – Думала, может, мы вместе съездим…

– Я не возьму это дурацкое сердце, – сказала Клэр и, повернувшись на бок, закрыла глаза.

Я решила непременно рассказать Клэр о слонах, когда она проснется. Рассказать о стране, где мамы с дочками всюду ходят вместе в окружении тетушек и сестер. О том, что слоны бывают левшами и правшами. Об их умении находить дорогу домой много лет спустя.

А вот о чем я никогда ей не расскажу, так это о том, что слоны знают, когда их смерть близка. Поняв это, они уходят к реке и ждут, пока природа возьмет свое. Я никогда не расскажу ей, что слоны хоронят своих мертвецов и оплакивают их. Что натуралисты видели, как мама-слониха на много миль уносит своего мертвого детеныша, крепко обхватив его хоботом и отказываясь отпустить.

Мэгги

Никто, исключая меня, не хотел, чтобы Йен Флетчер давал показания. Когда за день до того я созвала срочное совещание, чтобы попросить добавить Флетчера в список свидетелей (в качестве эксперта по истории религий), я думала, что у Гордона Гринлифа от натуги лопнут все сосуды на лице.

– Эй! – негодующе вскрикнул он. – А как же правило 26, пункт С?

Он имел в виду Свод федеральных правил по ведению гражданских процессов, гласивший, что имена всех свидетелей должны быть обнародованы за тридцать дней до начала слушаний, за исключением специальных указаний суда. Я полагалась как раз на эту приписку.

– Ваша честь, – сказала я, – мы подготовили этот суд всего за две недели. Никто не обнародовал своих свидетелей за тридцать дней до начала.

– Тебе не удастся пропихнуть эксперта просто потому, что ты его поздно нашла, – прошипел Гринлиф.

Судьи федеральных судов славятся навязчивым желанием вести свои дела по стезе абсолютной добродетели. Если Хейг позволит Флетчеру давать показания, откроется новый ящик Пандоры: Гринлифу нужно будет подготовить перекрестный допрос, он, скорее всего, захочет нанять аналогичного эксперта, суд будет отложен… А мы все понимали, что это недопустимо, поскольку наш дедлайн в буквальном смысле граничил со смертью. Но, как ни странно, отец Майкл оказался прав. Книга Йена Флетчера настолько точно совпадала очертаниями с лассо, в котором я тащила иск Шэя к победе, что грех было не попробовать. И более того, книга эта содержала единственный недостающий элемент – прецедент в истории.

Я была совершенно уверена, что, услышав мою просьбу, судья Хейг рассмеется мне в лицо. Однако он не рассмеялся – он лишь внимательно всмотрелся в напечатанное имя.

– Флетчер, – сказал он, смакуя слово, как будто оно было и леденцов. – Йен Флетчер?

– Да, Ваша честь.

– Тот, который вел передачу на телевидении?

Я затаила дыхание.

– Видимо, да.

– Черт побери! – воскликнул судья, но прозвучало это не так, будто «у этого человека я хочу взять автограф», а скорее словно «этот человек похож на сошедший с рельсов поезд, от которого и захочешь отвести глаза, да не сможешь».

Из хороших новостей отмечу, что мне таки разрешили привести в зал суда своего эксперта. Из плохих – что судье Хейгу мой эксперт не нравился и что он помнил его в облике ярого атеиста-обличителя, тогда как я хотела представить его серьезным историком, заслуживающим доверия. Гринлиф пришел в ярость, осознав, что у него осталось лишь несколько дней на выяснение, в какой тональности теперь поет этот Флетчер. Судья отнесся к новому свидетелю, как к забавному курьезу. А я… я лишь молилась, чтобы все мое дело не пошло прахом в ближайшие десять минут.

– Прежде чем мы начнем, мисс Блум, – сказал судья, – я бы хотел задать доктору Флетчеру пару вопросов.

Тот кивнул.

– Валяйте, Ваша честь.

– Как человек, еще десять лет назад полагавший себя атеистом, убедит суд, что теперь он является экспертом в мировых религиях?

– Ваша честь, – вмешалась я, – я намерена перечислить все регалии доктора Флетчера…

– Я не вам задал вопрос, мисс Блум, – сказал он.

Но Йен Флетчер и глазом не моргнул.

– Вы же знаете, Ваша честь, как говорят в народе: из грешников получаются самые лучшие святые. – Он расплылся в ленивой, сонной ухмылке кота, дремлющего в лучах полуденного солнца. – Обретение Господа похоже на встречу с призраком: скептиком остаешься ровно до тех пор, пока лично не столкнешься с тем, чье существование ты отрицал.

– Значит, вы теперь набожный человек?

– Я духовный человек, – поправил судью Флетчер. – И мне кажется, это совсем другое. Впрочем, одной духовностью аренду не оплатишь, поэтому я и обзавелся учеными степенями Принстона и Гарварда, написал три книжки, возглавлявшие списки бестселлеров в области научно-популярной литературы, опубликовал сорок две статьи о происхождении мировых религий и занял посты в шести межконфессиональных советах, включая тот, чьими услугами пользуется нынешняя администрация президента.

Судья рассеянно кивнул, делая пометки в блокноте, а Гринлифу не оставалось ничего иного, кроме как смириться с этим внушительным списком.

– Я, пожалуй, начну с того места, где остановился судья Хейг, – сказала я, начиная тем самым прямой допрос. – Атеисты, насколько я знаю, довольно редко увлекаются религией. Как это произошло? Вы просто проснулись однажды утром и обрели Иисуса?

– Ну, такие вещи не находят во время генеральной уборки. Мой интерес зародился с исторической позиции, ведь в наше время людям кажется, будто религия образовалась в вакууме, сама по себе. Стоит же отбросить религиозный аспект и взглянуть на те события с политической, экономической и социальной точки зрения – и вы увидите их в совершенно ином свете.

– Доктор Флетчер, как вы считаете, обязательно ли принадлежать к группе единомышленников, чтобы исповедывать некую религию?

– Религию не только можно индивидуализировать – ее таки индивидуализировали! В далеком прошлом. В тысяча девятьсот сорок пятом году в Египте были обнаружены пятьдесят два текста, маркированных как Евангелия, но не вошедших в Библию. В некоторых были написаны слова, знакомые каждому, кто ходил в воскресную школу, а в некоторых… Если честно, в некоторых можно найти весьма странные пассажи. Ученые определили, что написаны они во втором веке нашей эры, на тридцать-восемьдесят лет позже, чем новозаветные Евангелия. И принадлежали они группе людей, называвших себя гностиками. Это были отщепенцы, верившие, что подлинное религиозное просветление требует очень личного, индивидуального поиска себя – не в социоэкономическом или профессиональном смысле, но подлинного естества человека.

– Подождите, – прервала его я. – После смерти Иисуса возникли разные христиане?

– О, десятки разных групп.

– И у каждой была своя Библия?

– У каждой были свои Евангелия, – поправил меня Флетчер. – Новый Завет – а именно, Евангелия от Матфея, Марка, Луки и Иоанна – достался ортодоксам. Гностики же предпочитали Евангелие от Фомы, «Премудрость Иисуса Христа» или Евангелие от Марии Магдалины.

– В них ведь тоже речь идет об Иисусе?

– Да, но в том Иисусе, которого описывают они, очень трудно узнать библейского Иисуса. Тот Иисус сильно отличается от смертных, которых он пришел спасти. Евангелие от Фомы, моя любимая рукопись Наг-Хаммади, утверждает, что Иисус – это проводник, который поможет вам понять, сколько у вас общего с Богом. Следовательно, если вы были гностиком, вы понимали, что дорога к спасению у каждого своя.

– К примеру, донорство сердца?…

– Именно.

– Ого! – с наигранным удивлением воскликнула я. – И почему этому не учат в воскресных школах?

– Потому что официальная церковь ощущала угрозу со стороны гностиков. Она провозгласила их Евангелия ересью, и тексты Наг-Хаммади были похоронены на две тысячи лет.

– Отец Райт сообщил нам, что Шэй Борн цитировал Евангелие от Фомы. По-вашему, где он мог найти этот тест?

– Может, прочел мою книгу, – с широкой улыбкой ответил Флетчер, и зал взорвался смехом.