Приключения 1989 - Василий Викторов

— Я бы не решился при такой обстановке разгуливать по Москве. — Абу Султан взглянул на Лику.

— В Москве такая обстановка невозможна, — начал Вовка, но Лика его перебила:

— А я так прекрасно себя здесь чувствую.

— Я тоже, — присоединилась Ольга, увидев свой любимый сок на подносе у Дмитроса.

Наташа, взволнованная увиденным днем, не смогла сдержаться:

— Студенты сегодня поддержали правительство, а народ пойдет за президентом.

— Студенты — молокососы и горлопаны, народ же пойдет за тем, кто пообещает ему лишнюю лепешку, — презрительно сузив глаза, выдохнул Абу Султан.

За столом стало тихо, Абу Султан посмотрел на Фаиза, но тот отвернулся.

Абу Султан помедлил, потом, видимо, решил принять светский тон:

— Оставим политику, лучше потанцуем. А моих новых знакомых я приглашаю к себе в «Эль-Дорадо». В любое удобное время.

Дмитрос завел «Сиртаки», и вечер закончился вполне мирно. Точнее, вничью.

Провожая нас, Фаиз, пропустив дам вперед, сказал вполголоса:

— Вам никогда не понять, что такое беззащитная страна. Нам нужен мир — и на любых условиях.

— То, о чем ты говоришь, капитуляция, а не мир, — я хотел было ответить, что мир заключают с равными, но Фаиз провел пальцем по губам, и я погасил вспышку: реальных доказательств моей правоты у меня пока не было.

Дмигрос на прощанье пожал нам руки с сочувствием.

Мы прошли буквально десяток-другой метров, как что-то заставило меня оглянуться. Из подъехавшего впритирку ко входу в «Таверну» такси вышел мужчина в вечернем костюме, бросил быстрый взгляд по сторонам и исчез в дверях. Меня как током ударило. Неужели Джонни? Вряд ли я мог ошибиться.

Усталые женщины не спеша шли впереди, и я ограничился тем, что тихонько сказал Вовке:

— Кажись, накрылось наше элегическое существование.

— Не совсем, конечно, элегическое, — возразил педантичный ещё в студенчестве Вовка.

— До сих пор стреляли далеко, за сто с лишним километров. А сегодня я впервые в жизни увидел кровь на городской мостовой. Это страшно, Володя.

— Страшно, — согласился Вовка. — Когда вы были в городе, забегал Сергей. Сказал под большим секретом, что президент вылетел в Москву. Сообщений в печати не будет.

— Вот они ещё на что рассчитывают, подлецы, — теперь до меня дошло.

— Я не мог тебе раньше сказать, — извинился Вовка.

— Ладно, не переживай. Ну что ж, береженого бог бережет.

— Это точно, — серьезно подтвердил Вовка.

14 НОЯБРЯ

Взрыв прозвучал глухо, будто вырвавшись из-под земли.

Звякнули металлические задвижки жалюзи, негромко ударились друг о друга неплотно закрытые балконные двери, и всё стихло. Правда, за стеной соседнего колледжа лениво лаяли сторожившие его овчарки, да чирикали где-то воробьи. Но это были звуки привычные, они не несли в себе признаков тревоги, и огромный город продолжал утренний, самый крепкий сон.

Часы показывали 6.10. Больше взрывов не последовало, значит, то, что произошло, не было бомбежкой. Всё равно приходилось вставать. Рядом с аэропортом находился ещё и крупный военный аэродром, и вполне возможно, взрыв произошел именно там. Значит, диверсия. Ну что ж, главное ясно, остальное детали. Правда, чтобы раскопать эти детали, потребуется в несколько раз больше времени, чем диверсантам для подготовки взрыва. Катастрофа занимает мгновения, а последствия ощущают несколько поколений. Войну можно проиграть всего за несколько дней, но ещё многие годы будут рождаться дети-калеки, и молодые души будет пригибать к земле тяжесть поражения, сознание собственного бессилия и невозможности восстановить попранную справедливость.

Когда я вспоминаю этот день, мне кажется, что я думал тогда именно об этом, хотя на самом деле нечто подобное приходило мне в голову много раз за последние месяцы. И ещё подумал, что взрыв на рассвете не прозвучал грубым диссонансом ровному дыханию спящего города, а напротив, подвел какой-то итог, поставил точку в конце главы. Неделя начиналась тяжело, собственно, она началась тяжело вчера и позавчера, но тогда утром я не мог предположить, что впереди ещё много тяжелых дней, которым предстоит сложиться в недели, и мы, когда всё будет позади, иногда будем путать эти дни и недели. Останется одно — мы сохраним о них самые светлые воспоминания. Жизнь, как ни странно, полна таких простых парадоксов.

Умыться и натянуть форму — размышлений не требовало. В холле уже сидел Вовка. Волосы тщательно расчесаны на пробор, пшеничные усики аккуратно подстрижены. Короткие сапоги начищены как на парад. Картинка! Мы молча кивнули друг другу. Обмениваться мнениями не стоило, они совпадали. Гадать, когда вернемся, тоже, так как не было прямого провода к господу богу.

Прислушиваясь, не раздадутся ли с улицы два коротких гудка, я сунул в спортивную сумку свитер, шерстяные носки, первую попавшуюся книгу, завернул пару бутербродов и пошел прощаться.

При моей работе, когда не знаешь, что может произойти через час, мы взяли за правило спать в разных комнатах. Наташа и Оленька лежали в обнимку на одной подушке. Светлые волосы, белая кожа, к которой не пристает ни один загар, пятна веснушек на носу и щеках, одинаково пухлые губы — сестры, да и только. Казалось, что их хотят разлучить друг с другом, а они сопротивляются. Я потоптался немного, посмотрел на них и, услышав гудки, вышел. Каждый раз, когда я вот так неожиданно уезжал из дома, мне хотелось оставить записку. А что писать?

— Может, подвезти? — предложил я Вовке.

— Семенов заедет.

— Привет ему горячий.

Первое, что мне бросилось в глаза на улице, — улыбающееся лицо Ахмеда, небрежно сидевшего на крыле «уазика». Вот уж поистине местный вариант нашего Иванушки — встал, провел ладонью по лицу — и бодр и весел. Прошу любить и жаловать. Формочка отутюжена, орел на берете блестит в тон умытому лаку машины, словом, все хорошо в этом лучшем из миров.

Что ж, Ахмед всегда поднимал моё настроение. Через девять минут встретим Титова. Посмотрим, что тот скажет.

На перекрестке, в самом центре, чтобы не мешать движению, стоял военный джип с радиостанцией. Сидевшие в нем солдаты носили береты с зеленым кантом. Гвардия — ражие ребятки, в их руках автомат кажется детской игрушкой типа «Огонек». Видимо, Абу Султан не шутил. Но на улице было спокойно. На нас гвардейцы не обратили никакого внимания. Стало быть, проверяют не все военные автомашины, знают, кого ждут.

У большого дома, где жил Титов, вместо десятка-полутора «уазиков» тех, кому по должности было положено подняться в таких обстоятельствах, полный комплект машин и тьма народа. Титова я увидел издалека. В голубой рубашке с закатанными рукавами, загорелый после поездки к морю, он выглядел значительно моложе своих пятидесяти.