Друзей моих прекрасные черты. Воспоминания - Борис Николаевич Пастухов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приведу слова маршала В. Г. Куликова из его вступительной статьи в книге М. А. Гареева «Полководцы Победы и их военное наследие»: «Огромный опыт и научный потенциал позволили автору довольно основательно изучить особенности полководческого искусства выдающихся военачальников, убедительно открыть значение и актуальность их военного наследия для воинского обучения и воспитания офицеров в современных условиях и, опираясь на все это, изложить обоснованные взгляды на дальнейшее развитие военной теории и практики».
Махмут Ахметович – президент Академии военных наук РФ. Под его руководством академия превратилась в настоящую лабораторию передовой военно-научной мысли. Пользуясь добрым расположением и приглашениями Махмуда Ахметовича, я бывал на нескольких общих собраниях академии. Удивительно сильные, яркие доклады, с которыми выступал М. А. Гареев, запомнились надолго. В своих анализах и прогнозах он так же смел, как и на войне. Эти собрания были почитаемы министрами обороны (может быть, за исключением последнего). Они всегда приходили на эти годовые собрания, выступали с трибуны академии, как и министры обороны, и начальники генеральных штабов ряда стран СНГ.
Мне приходилось бывать дома в рабочем кабинете Махмуда Ахметовича, и когда была жива Тамара Ивановна, его жена – замечательная боевая подруга и товарищ, и потом, когда ее не стало. Она, случалось, приезжала в Кабул проведать «своего старика». И тогда мы обязательно собирались не только у нас в посольской квартире, но и в афганском доме Махмуда Ахметовича, весьма и весьма гостеприимном.
Московский кабинет генерала – это маленькая комната в красивом генеральском доме рядом с киностудией «Мосфильм». Все завалено книгами, ксерокопиями и оттисками статей, которые писал, читал или использовал в своей работе Махмут Ахметович. Мне доставляло огромное удовольствие брать в руки эти книги, к которым прикасался Гареев, и меня всегда восхищало то, что среди этого множества, наверное, не было ничего не читанного. Всякого, кто разговаривал с Махмутом Ахметовичем, поражали широкие энциклопедические знания военного ученого.
Махмута Ахметовича отличает удивительное чувство юмора. На каждый житейский случай у него припасена какая-нибудь шутка. Он – острослов, не один раз это мешало ему, меняло его жизнь. Особенно тогда, когда вышестоящий начальник слабо воспринимал или просто не воспринимал юмор…
И опять мне вспоминается Кабул. Мы отмечаем праздник 7 Ноября, кажется 1990 года. В главном зале посольства заканчивается митинг. Отзвучали приветствия, а Махмут Ахметович настойчиво тянет меня за руку в другую комнату к телевизору – показывают праздничный парад на Красной площади. Махмут Ахметович вглядывается в экран и говорит мне: «Смотри, смотри, сейчас мимо Мавзолея пойдет «коробка» академии Фрунзе». Я всматриваюсь в молодые мужественные лица, они мне кажутся лицом одного молодого, красивого, сильного человека. И вдруг он говорит: «Вот смотри, смотри! В третьей шеренге пятый справа идет мой сын. Мой сын!»
Гареев-старший растроган. Его сын, его надежда, тоже военный, окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. Тимура Махмудовича Гареева судьба уже довела до генеральского звания.
Иногда вспоминает Махмут Ахметович дни перед отъездом в Афганистан. Когда он пришел в родную для него академию Фрунзе, с начальником академии они заглянули в большую аудиторию, где шла лекция для потока слушателей, в котором занимался и его сын. Старший по курсу скомандовал: «Товарищи офицеры!» Все встали, замерли. М. А. Гареев сказал несколько слов. Он как бы прощался, напутствовал слушателей в большую воинскую жизнь.
Меня всегда поражало удивительное внимание и заботливость Махмута Ахметовича к членам своей семьи, к людям вообще. Это проявлялось во всем – и в отношении его к дочери, и к внучке, и к семьям дипломатов, и прикомандированных в Афганистан, к разным специалистам, разным людям.
Наши беседы обычно проходили в Кабуле где-то в полдень. Это было время молитв и обеда у душманов. Обстрелы прекращались. Мы свободно ходили по дорожкам посольства, которые обрамлял совершенно уникальный розарий. Как будто розы из сказок Ханса Кристиана Андерсена из далекой Дании переселились сюда, под этот кабульский солнцепек. Если где-то что-то грохало, Махмут Ахметович совершенно спокойно говорил: «Товарищ посол, пошли постоим у стенки, немного отдохнем». Мы заходили в тень, и я понимал, что тень ему не нужна и отдых тоже, он переживал, как бы посла Советского Союза не зацепило пулей или осколком.
Маршалы Советского Союза
Когда думаешь о своих старших наставниках, то прежде всего вспоминаются великие военачальники.
Судьба подарила мне незабываемые встречи и разговоры на самые разные темы с Маршалом Советского Союза, дважды Героем Советского Союза Иваном Степановичем Коневым. Мудрый был человек. Он с радостью согласился стать начальником штаба похода комсомольцев и молодежи по местам революционной, боевой и трудовой славы советского народа. Тема эта была ему близка. Мы не раз ездили с ним по разным адресам, комсомольским ударным стройкам. О многом говорили. Но был один вопрос, на который никогда, как бы я искусно ни подъезжал к Ивану Степановичу, он не отвечал, а просто отшучивался или молчал, – это о событиях, связанных с арестом и личностью Берии. И. С. Конев возглавлял военный трибунал, который разбирал дело Берии и его сообщников. Много существует версий, вот недавно появился и фильм, который называется «Жуков». Да и книг уже много, авторы которых в той или иной степени реабилитируют Берию, но как все это было тогда, вскоре после смерти Сталина, теперь уже достоверно, видимо, не расскажет никто.
Вслед за Коневым начальником штаба был Маршал Советского Союза Иван Христофорович Баграмян, с которым мы ездили совсем уже на склоне его лет в Ереван, где проходил финал похода.
Потом начальником штаба был Василий Иванович Чуйков. Легендарный маршал, герой Сталинграда, который прошел со своей гвардейской армией от Волги до Берлина.
Помнится один из съездов комсомола, тогда мы решили пригласить для короткого выступления и приветствия Василия Ивановича Чуйкова. Он был уже не совсем здоров, из дому почти не выходил. Когда я позвонил ему и попросил выступить, он тяжело вздыхал и долго отказывался, а потом задал только один вопрос: «А парадный мундир надевать?» – «Да, конечно, Василий Иванович, со всеми орденами, пожалуйста».
И вот день открытия съезда. Мне говорят, что в комнате президиума за сценой Василий Иванович Чуйков. Захожу, здороваюсь с великой
