Двадцать кубов счастья - Дамер Кит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не всегда верю словам и даже поступкам. Но глаза никогда не обманывают. А в ее глазах не было притворства. Правда, одно время я думал, что она намеренно так ведет себя со мной – что-то вроде психологической разрядки, создание благоприятной доверительной атмосферы, избавление от внутреннего дискомфорта и поддержка баланса в общении. Лика потом долго смеялась, когда я признался ей в своих подозрениях. Мне было приятно ее общество.
Я дома. Армия убийц лежит на столе. Собираясь сделать первый заход (так я называл инъекцию), я рассматривал шприц-ручку и не мог разобраться. В одну коробку пегинтрона входило заумное устройство (шприц-ручка) с установленным внутри пузырьком сыворотки и одноразовая игла-наконечник. Все это нужно было собрать и установить регулятор на определенные цифры. Сам регулятор красовался рядом с наконечником (сверху) в виде барабанчика, как у радиоприемников.
Недоумение сменилось нерешительностью, и потребность в помощи привела меня в дом Родиона, который уже закончил свою терапию. Но и это не помогло: Ред сам разглядывал сверхъестественный прибор с интересом. Для терапии выдавались два основных лекарственных средства: вышеупомянутый пигентрон и другой препарат – пегасис, который, в свое время, и выписывали Реду. Пегасис отличался тем, что вводился обычным шприцем-тюбиком, подобно уколу инсулинкой. В конце концов, разобравшись и поборов страх, под бдительные наставления моего друга я все-таки сделаю первый укол. Именно этот вечер я описал в своем дневнике. В тот день, по сути, и началась моя борьба за жизнь. В течение шести месяцев мне предстояло проходить уроки исцеления.
Раз в месяц я ходил в клинику и забирал по четыре упаковки пегинтрона, который колол в живот раз в неделю, и несколько коробок рибавирина, который принимал по две капсулы три раза в день. Маленький пакет, куда я складывал подарок от бога стоимостью в шестьдесят тысяч рублей, был для меня кладом. Его содержимое аккуратно размещалось в моем холодильнике.
Сейчас, возможно, будет не совсем приятно, поскольку дальнейшее изложение деталей связано с психологическим фоном лечения. Короче, про ужасы, с которыми мне, все же, пришлось столкнуться.
В первые два-три месяца терапии мое физическое состояние постепенно начало съедать меня и буквально выворачивать. Я мало ел и, буквально, заставлял себя каждый день проглатывать хоть что-то. В итоге я похудел на десять килограмм и выглядел как умирающий больной человек, как мешок костей с натянутой кожей. Каждое утро начиналось с горячего душа, длившегося по пятнадцать минут. Я постоянно мерз, из-за чего был вынужден носить по несколько слоев одежды. Жировая масса, которой и до этого практически не было, попросту сгорела из-за терапии. И если вначале я делал инъекции, оттягивая кожу на животе, то после, оттягивать было нечего, и я часто попадал иглой в мышечные ткани, отчего боль была еще невыносимее.
Но вернемся к психологическому фону. На третий месяц начались страхи, переживания и душевные муки. Возник целый поток неконтролируемых инертных мыслей и образов: мысли о смерти и о бессмысленности своего существования, угрызения совести. Страшнее всего было видеть те картинки, что создавались моей фантазией, которая напрочь съехала с катушек: пнуть коляску с ребенком под машину, воткнуть кому-нибудь нож в ребро, ударить брата или мать, отрубить себе руку или пальцы. Господи! Когда эти мысли и образы посещали меня, хотелось покончить с собой. Я часто сидел дома один и плакал как мальчишка от того, что не мог остановить этот ужас, эти кадры, которые проносились у меня в голове. Тогда я постоянно повторял себе, что это всего лишь побочка, всего лишь терапия, «я знаю, знаю, это временно… нужно только терпение… все будет хорошо…». Пигентрон, который я принимал тогда, отличается от пегасиса своими побочными эффектами. У пегасиса все проходит гораздо мягче.
Так продолжалось шесть сумасшедших месяцев. Я перестал пить алкоголь и потреблять всякие гадости, круг моего общения сузился, а главное – я начал по-другому смотреть на мир и на людей. Терапия изменила абсолютно все!
После двадцать четвертого захода я сдал ряд соответствующих анализов, и результаты показали отсутствие вируса в крови на количественном и качественном уровнях (анализ ПЦР). Гепса не было! Я не мог поверить в это чудо, и был счастлив, хотя понимал, что полностью вирус выводится в течение нескольких лет. После лечения чума могла оставаться в организме, а само излечение могло быть лишь эффектом в виде ремиссии, неким временным затишьем. Рецидив часто ломал надежды вирусоносителей. Этот вопрос мы обсуждали еще с Ликой и пришли к общему мнению, что если вирус вновь начнет блуждать по телу, то мне, хотя бы, как минимум, удалось сбить его в ноль, а это, в любом случае, было подобно перерождению или полному очищению. Поэтому я не стал опасаться нежелательного исхода и переживать на счет финала. Я был уверен. Все будет хорошо.
ЭКВАТОР
В процессе лечения я постепенно становился затворником. «Радости жизни» были теперь под запретом, а тусовки в компаниях – не интересны. Вместо кутежей, будничные вечера и выходные дни я проводил дома за чтением книг и просмотром видеороликов, в которых матерые спикеры вещали о всестороннем благополучии и призывали к развитию. Именно тогда я открыл для себя совершенно новый мир – мир процветания и успеха.
Когда терапия закончилась, я твердо решил, наконец, поменять свое окружение, вернее, полностью разорвать связь со всеми, кто продолжал торчать и прожигать жизнь. Именно тогда я окончательно осознал всю трагедию прожитых в хаосе и развращении лет. К тому времени с Редом и Жижиэром я уже общался не так часто. Помню, как-то они в очередной раз обдолбались и, гуляя ночью на районе, начали стучаться ко мне в окно. Я жил на первом этаже. Еле проснувшись и сообразив, что происходит, я отодвинул шторку и сонным взглядом проводил их знакомые силуэты. Однако их это не остановило: начались звонки на телефон, мол, дружище, выходи, давай пообщаемся. Я их послал, а после вспомнил свои ранние опасения: никогда не приглашай в свой дом наркоманов, даже если ты сам болен этой чумой.
С того момента и началась глобальная чистка. Я понимал, что перспектив нет, и перемен во взглядах всех
