Дом паука - Пол Боулз

— Город закрыт, — промолвил мальчик с глубоким вздохом. — Все ворота заперты. Никто не может войти. Никто не может выйти.

Стенхэм пересказал услышанное Ли, добавив:

— Думаю, что теперь нам будет чертовски трудно добраться до гостиницы. Официально она находится в городской черте.

Ли досадливо прищелкнула языком.

— Мы-то проберемся, но вот как насчет него? Где он живет?

Стенхэм поговорил с мальчиком, ставя вопросы так, чтобы они требовали только самого короткого ответа. Через минуту другую он повернулся к Ли:

— Он не знает, где ему теперь есть и спать. Это скверно. Его семья живет где-то в центре медины. Тоже приятного мало. И денег у него, конечно же, нет. Пожалуй, дам-ка я ему тысячу. Это хоть как-то поможет.

— Бедняга нуждается не в деньгах, — покачала головой Ли. — Какая ему польза от денег?

— Какая польза?! — воскликнул Стенхэм. — Но что вы можете ему предложить?

Ли протянула руку и хлопнула мальчика по плечу.

— Смотри! — сказала она, указывая на Стенхэма. — Подойди к нему. — Она поболтала в воздухе двумя пальцами, как бы изображая идущего человека. — Я, — она ткнула большим пальцем себе в грудь. — В гостиницу. — Описав широкую дугу, она добавила: — Да? Oui?

— Вы с ума сошли, — сказал Стенхэм. В глазах мальчика вспыхнула надежда. Увлеченная своей игрой, Ли наклонилась, продолжая выделывать пальцами разные фигуры. Стенхэм встал: — Но как мы можем возлагать на него такое трудное дело?

Ли не обратила на него никакого внимания.

— Пойду посмотрю, что там в другой комнате, — прежде чем выйти, Стенхэм еще раз взглянул на Ли и мальчика: те сосредоточенно наклонились друг к другу, Ли жестикулировала и выговаривала слово за словом с подчеркнуто отчетливой интонацией: ну да, совсем как школьная учительница, снова подумал Стенхэм.

«Чего она хочет? Благодарности?» Он знал, чем все кончится: мальчишка исчезнет, а потом обнаружится, что что-нибудь пропало — фотоаппарат, часы или авторучка. Ли будет негодовать, а ему придется терпеливо объяснять, что это было неизбежно с самого начала, что подобное поведение просто является неотъемлемой частью их морального кодекса.

В большом зале было тихо. У окон стояло всего несколько человек. Другие либо разговаривали, либо просто сидели молча. Стенхэм пробрался к окошку, через которое выглядывал в первый раз. На площади было довольно оживленно: солдаты складывали мешки с песком неровной дугой прямо перед воротами. На стене, рядом с окном висел большой календарь, и, хотя текст был написан арабскими буквами, на нем была изображена типично американская девица, подносящая к губам бутылку «кока-колы». Когда он шел обратно через комнату, двое-трое мужчин сердито посмотрели на него, и он расслышал слово mericani, сопровожденное не сколькими нелестными эпитетами. Стенхэм почувствовал облегчение: по крайней мере, они поняли, что он не француз. Так что вряд ли будут особые неприятности.

Старик в соседнем зале лежал на боку, закрыв глаза: столько трубок кифа за несколько часов оказались ему не под силу. Когда Стенхэм вошел, Ли встала, разгладила юбку и обратилась к нему:

— Все улажено. Амар идет с нами. Им придется найти ему место для ночлега, а не найдут, так я просто сниму для него номер.

Стенхэм посмотрел на нее с жалостью и улыбнулся.

— Что ж, вижу у вас самые благие намерения. Так, значит, его зовут Амар?

— Спросите сами. Он мне так сказал. Он и меня теперь называет по имени, но только произносит его «Бали». Звучит довольно красиво, во всяком случае лучше, чем Полли.

— Понятно, — ответил Стенхэм, — «Бали» значит «старый», если речь идет о неодушевленных предметах. Но уж коли вы решили взять на себя такую обузу, не имею ничего против.

Мальчик сидел, тревожно переводя взгляд с его лица на лицо Ли.

— Ну, а если бы мы не встретились? Интересно, что бы он тогда делал?

— Не знаю, может, вернулся бы в город до того, как все началось, и успел бы добраться до дома. Не забывайте — это вы заговорили с ним и заставили его остаться с нами.

— Вы уверены, что не будет проще дать ему денег и отпустить на все четыре стороны?

— Да, уверена, — отрезала Ли.

— Отлично. Тогда, я думаю, пора идти.

Он протянул мальчику пятьсот франков.

— Chouf. Заплати за чай и кабрхозели и попроси кауаджи открыть нам дверь.

Амар вышел. Весьма вероятно, подумал Стенхэм, что хозяин кафе не рискнет открыть дверь, но, с другой стороны, кроме мальчика за них некому было замолвить слово. Он подошел к задней двери и еще раз взглянул на пруд. Солнце скрылось за городскими стенами, в послеполуденной тени дворик приобрел строгое очарование. Гладь воды была ровной, но равномерная дрожь тростника по краям выдавала подводное течение. Прилетевшая из города ласточка косо спланировала над прудом, чтобы коснуться воды. Заметив Стенхэма, она круто изменила направление и в смятении устремилась в небеса. Стенхэм прислушался: стрельбы не было слышно, но не было слышно и криков уличных торговцев, колокольчиков продавцов воды, и громкая разноголосица, сплетавшаяся в обычный городской шум, тоже смолкла. До Стенхэма доносились только резкие крики птиц. Это было время ласточек. Каждый вечер в этот час десятки тысяч птиц стремительно носились в воздухе, описывая широкие круги над стенами, садами, переулками и мостами, своими пронзительными криками предвещая наступление сумерек.

Итак, подумал Стенхэм, это все же случилось. Они добились своего. Что бы ни произошло дальше, город уже никогда не будет прежним. Это он знал наверняка. За спиной его раздался голос Ли.

— Амар говорит, что они открыли для нас дверь. Идем?

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ. ВОСХОДЯЩИЕ СТУПЕНИ

Один из вопрошавших спросил, какую страшную участь, которую никто не в силах отвратить, уготовил нечестивцам Аллах — Повелитель Восходящих Ступеней?

Глава двадцать четвертая

Мужчина и женщина не двигались с места, пока кауаджи запирал за ними дверь. Над площадью висело облако пыли, поднятой ботинками солдат, бегавших взад-вперед от грузовиков к баррикаде, которую они сооружали у ворот. «Аллах всемогущ», — подумал Амар. Снова Он вмешался, снова заступился за него. Припоминая события последних двух-трех часов, Амар думал, что заметил вокруг головы мужчины, входившего в кафе, странное свечение. Он не сразу понял, что это блестят на солнце его светлые волосы. Но теперь, когда их судьбы оказались неразрывно связаны, Амар припомнил свет, окружавший голову мужчины, куда бы тот ни шел, и предпочел истолковать это как знак, ниспосланный ему Аллахом, дабы указать верный путь. Это его тайная сила, решил он, помогла распознать знамение и следовать ему. В ту самую минуту, когда он, сидя у пруда, увидел за окном серьезное лицо мужчины, он понял, что может, если захочет, рассчитывать на его помощь и заступничество. Возможно, ему даже удастся добавить к своим сбережениям сумму, недостающую, чтобы купить пару ботинок. Но это было мимолетное соображение, которого он устыдился сразу, как только оно пришло ему в голову. «Не нужны мне ботинки, — обратился он к Аллаху, пока они шли через площадь. — Мне хочется только оставаться рядом с несрани[127] и исполнять все, что он скажет, пока я не вернусь домой».

То, что на самом деле взять его в гостиницу предложила женщина, ничего не значило: узор жизни соткан так, что женщины лишь выполняют повеления мужчин, и даже если кажется, что женщина навязывает свои желания, все равно всегда исполняется воля мужчины, ибо мужчинами руководит Аллах. Как это справедливо, думал он, с неприязнью глядя на короткую юбку женщины и на то, как она нахально, как ни в чем не бывало, идет рядом с мужчиной, словно думает, что имеет право разгуливать по улицам в таком виде.

Они подошли к полицейским, которые цепочкой стояли у выхода с площади. Мужчина заговорил с ними. Полицейский указал на Амара. Амар предположил, что мужчина выдает его за своего слугу, так как если какие-то трудности и возникли, их скоро удалось разрешить, и француз, похоже, остался доволен. Двое людей в форме отправились с ними, так что теперь их было пятеро, и они шли по длинному проспекту навстречу закату.

Повсюду были солдаты: они бродили по скверам среди апельсиновых деревьев, стояли, прислонившись к стене, тянущейся вдоль реки, с важным видом расхаживали среди перевернутых шезлонгов, вытащенных из кафе в парке, стояли на страже у главного входа в старый дворец султана. Среди них были и французы, но большую часть составляли угрюмые берберы, бритоголовые, с узкими, лживыми глазами. Они помогали французам в Индокитае, а теперь снова прислуживали им на собственной земле, в борьбе со своими же соотечественниками. Проходя мимо них, Амар почувствовал, как сердце его преисполняется ненавистью, но постарался отвлечься и думать о другом, чтобы идущий рядом француз не ощутил силу его ненависти. Они свернули на длинную улицу Фес-Джедид; мужчина и женщина весело, наперебой болтали и даже порой смеялись, будто не замечая, что повсюду — за стенами домов, в залитых сумеречным светом переулках справа и слева — царит смерть. Возможно, они даже не понимали, что происходит, они принадлежали иному миру и французы относились к ним с уважением.