Великое зло - М. Роуз

Мы решили разделиться.

Я проверил еще несколько пещер. Очарованный величием и загадочностью каменных столбов, я не столько исследовал их, сколько любовался. Эти массивные гиганты стояли здесь с начала времен. Среди них искали убежища; они были безмолвными свидетелями религиозных и похоронных обрядов, преступлений и тайных встреч. Поверхность некоторых была покрыта причудливыми рисунками, другие хранили свидетельства доисторического быта, украшения и очищенные временем скелеты. Увы, я ничего не обнаружил. Сыро. Холодно. Пусто. Ничего.

Все пещеры, которые я осмотрел той ночью, с Трентом, а затем в одиночку, не отличались друг от друга. Но вдруг я заметил небольшое отверстие, такое узкое, что забраться внутрь сумел только боком. Я бы прошел мимо, но именно подобный лаз мог привлечь ребенка.

За узким проходом был каменный коридор, заканчивающийся глухой стеной. Я пошел по нему; вдруг откуда-то повеяло свежим ветерком: казалось, нечто манило меня вглубь, в тупик. Немыслимо!

Конечно, это оказалось оптическим обманом. Скалы рассекали трещины разного вида и размера, поэтому издалека проход не был заметен.

Я пробирался все глубже под холодные каменные своды. Наконец туннель расширился, и я увидел просторное помещение, которое преподнесло мне невероятный сюрприз. Стены зала оказались полностью покрыты фресками, выполненными с редким мастерством.

Это произведение древних художников было так же искусно и причудливо, как работы Делакруа и Корбе. Фигуры полулюдей-полуживотных; цвета такие свежие, как будто живописец закончил работу несколько минут назад. Фантастические создания: быки с человеческими головами, люди с копытами и хвостами, женщины с птичьими туловищами, кошки с женскими лицами и бюстом.

Я был так захвачен этим зрелищем, что не сразу расслышал звук. Когда под ногами что-то резко захрустело, посмотрел вниз. Я ожидал увидеть раковины, коих здесь, на Джерси, в избытке и которые с радостью собирают на берегу мои жена и дочь. Но нет! – я шел по костям. Тропинка из рыбьих скелетов, из костей птиц и мелких животных вела меня все глубже и глубже вниз.

Наконец я оказался в пещере, похожей на подземный храм. Двойной ряд каменных глыб, каждая по три-четыре метра высотой, между ними – центральный проход; его завершала огромная плита, поставленная на три вертикальных столба. Как алтарь.

Поворачивая фонарь туда-сюда, я заметил пробитые в стенах ниши. При ближайшем рассмотрении оказалось, что они представляют собой своего рода места для участников ритуалов или служб, которые здесь проводились.

Я обошел помещение, разглядывая каменные сиденья и горы иссохших шкур, нитки бус и фигурки, наваленные вокруг. Что означали все эти вещи?

В пустоте зала мои шаги звучали гулко и будили эхо. Где-то далеко капала вода. А затем я уловил тихий стон. Родило ли его мое воображение? Я прислушался. Казалось, он донесся с противоположной стороны. Сначала глаза не различали ничего, кроме темноты. Затем я добрался до дальнего края пещеры. И там мой фонарь высветил картину, ужаснее которой я не видел с тех кровавых дней в Париже во время самого страшного бунта.

Одежда девочки была разорвана в клочья. Все ее оголенное тело оказалось испещрено длинными кровоточащими порезами. Из ужасной раны на лбу текла кровь, попадая на светлые волосы и делая их почти черными. Распухшая нижняя губа покрыта коростой засохшей крови.

Девочка была без сознания. Я приложил ухо к ее груди. Сердце билось едва-едва, кожа заледенела. Ребенок был явно при смерти; из-за кровопотери или от травм головы, не знаю. Мне доводилось видеть смерть. Там, на парижских улицах и в уютных домах дорогих мне людей. Здесь, в пещере, я снова ощутил ее присутствие.

Для девочки время почти истекло.

Даже если прежде она яростно сражалась за жизнь, сейчас силы иссякли. Тело отказалось от борьбы и просто ожидало конца.

Каждый из нас когда-нибудь ощутит приближение этого момента.

А потом здесь, в каменных недрах, в подземном храме, построенном язычниками тысячи лет назад, горестная тишина оказалась нарушена. Из темноты за моей спиной раздалось долгое низкое рычание. Я развернулся, и фонарь высветил горящие глаза и дикий оскал зубов. Здесь никого нет, это просто игры моего воображения! Я никак не мог позволить себе отвлекаться. Время утекало, и вместе с ним утекала жизнь ребенка. Все еще существовал крошечный шанс на спасение, если мне удастся остановить кровотечение и обработать рану.

Я стянул с себя рубашку, зубами располосовал ее на части. Теперь у меня был лен для перевязки. Я забинтовал маленькую голову туго, как только смог.

Внезапно я ощутил, что в пещере, кроме меня, есть кто-то еще. Как будто рядом со мной парит душа моей оплакиваемой дочери. Даже сейчас я не в силах объяснить, откуда знал это; не в силах объяснить произошедшее. До того вечера, все десять лет с ее кончины, я ни разу не ощущал ее присутствие… так близко. Так… реально. Да, я помнил о ней ежесекундно. Да, иногда она отвечала мне во время сеансов. Но здесь и сейчас было иначе. Не слабый эфирный дух, но вся суть Дидин, сама ее душа – рядом со мной, трепещущая, надеющаяся, ожидающая.

О чем я подумал тогда? Что пещерные испарения подействовали на меня как наркотик. Я слышал о таком прежде. Может быть, застоявшийся воздух стал ядом и теперь отравил мой мозг видениями? Я лихорадочно искал объяснения, пока руки продолжали бинтовать ребенка, – но так ни к чему и не пришел.

Но Дидин была здесь, это я знал точно. В звоне капели, в шелесте гуляющего по залу ветра, в неглубоком дыхании ребенка, жизнь которого я пытался спасти.

Вот он, момент, Гюго.

Этот голос я уже слышал. Он раздавался в моем мозгу во время некоторых сеансов. Это был бесплотный голос молодого красавца, с которым мне довелось спорить на берегу моря.

Я не обернулся, не было нужды. Я знал, кто ко мне обращается. Мне явился Призрак Гробницы.

– Момент? Какой момент? Что тебе нужно?

Выкрикивая вопросы в темноту, я чувствовал себя до невозможности глупо.

Прекрати возиться с ней, отпусти, позволь умереть – и в ней воплотится душа твоей дочери.

– Это абсурд. Невозможно. А даже если и возможно, я ни за что не поступлю таким образом!

Ужасаясь, я винил себя, что вел разговоры с Призраком. Не следовало и начинать. Испытывал ли я соблазн принять его дар? Проклятье!!!

Ты ведь веришь в бессмертие души?

– Да! Да, верю, но…

И в переселение душ?

Собирался ли он вовлечь меня в философский диспут? Сосредоточив внимание на том, что было сейчас важнее всего, я прижимал рану на голове девочки. Кровотечение как будто остановилось. А если так, я смогу взять ее на руки, вынести отсюда на свежий воздух. Туда, где ждет помощь.